Тибет в России » к началу  
Фонд «Сохраним Тибет»
E-mail: russia@savetibet.ru
Телефон: +7 (909) 645-69-52
Главная Новости Далай-лама XIV Анонсы Статьи О фонде
 

Тибет вроссыпь

17 ноября 2007 | Версия для печати
| Еще
Как обычно, я предлагаю читателю не просто путевые заметки, а впечатления, сплавленные с чувством и рефлексией, содержащие некие прозрения. Эти мыслечувства - как кристаллы народной жизни, нерастворимые во времени. Есть надежда, что в них душа Тибета, ныне стремительно меняющегося, "свой прах переживет".

Один Тибет, два Тибета, много Тибетов

Еще никто не объяснил, каким образом Тибет, оставаясь, без сомнения, единым историко-культурным пространством, всегда распадался на несколько очень разных областей. Особенно бросается в глаза контраст между Западом и Востоком. Трудно представить себе более непохожие друг на друга и притом равно прекрасные территории. Запад овеян романтикой пустыни и забвения: безлюдный простор, фантасмагорический рельеф, руины заброшенных городов, пропыленные люди и пустынные храмы, где в полумраке поблескивают золотом древние фрески и загадочно-нежной улыбкой встречают путника статуи Будд, избежавшие хунвейбинского погрома. Восток - это романтика буйства жизни: лесистые кручи, бурные реки, празднично одетые люди, калейдоскоп жилищ, наречий и обычаев, стойко сопротивляющийся "упростительному смесительству".

Единство Тибета не дано, а, скорее, задано его обитателям. В этой стране, где живые не имеют фамилий, а мертвые - могил, вечность, висящая в безмерности горных пространств, наполняет все поры жизни, и сама природа Тибета, нечеловечески суровая, но и божественно возвышенная, зовет преодолеть все преграды и условности физического существования. Здесь не до политеса. Надо штурмовать Небо - оно рядом. Сердце этой небесной страны - в трудах подвижников, увенчанных духовным просветлением. О чем и свидетельствуют бесчисленные храмы, пещеры для медитации и прочие святые места, которые собирают и упорядочивают тибетское пространство. Мгновение, оно же вечность, просветления существует вне или, вернее, до времени и пространства, охватывая и идеальный, и материальный мир. Тибет - святая земля во всех ее проявлениях, и недаром в центральных его областях над каждым домом высится шест с разноцветными флагами, прославляющими все природные стихии: небо, облака, воду, землю, огонь (на Востоке их заменяют другие, но сходные по смыслу символы). В этой безбрежной святости природа и человек существуют наравне и друг друга оправдывают: повсюду - если хорошенько вглядеться, то действительно повсюду - из камней проступают лики Будд и духов-воителей, и в наиболее приметных местах их раскрашивают, создавая нерукотворные иконы; в редком храме не выставлен для поклонения камень с отпечатком ноги или руки местного святого. Некоторые пещеры для медитации расположены в изумительно красивых местах - например, на отвесной скале у берега озера Манасаровар, откуда открывается восхитительный вид на святое озеро и святую гору Кайлас. В пещере голые стены. Две-три лампадки бессильны перед обступающим их мраком. Место буддийской святости пусто, как пуст Гроб Господень. Оно обозначает лишь отсутствие высшего блаженства и высшего страдания в этом мире. В голову закрадывается предательская мысль: если в мире есть только подобия реального свершения, на современном жаргоне - симулякры, то, может быть, не создатели подделок, а как раз культуртрегеры, признающие только подлинники, водят нас за нос? И не здесь ли спрятан карт-бланш для существования многих - даже сколько угодно - Тибетов? Повсюду тибетцы ищут небо на земле, в тайне конкретности места. Отсутствуя в мире, истина Будды может лишь осенять, укрывать собою разнообразие местных, чаще всего бонских, культов. А бон, согласившись представлять буддизм в земном мире, сделал свое положение столь же двусмысленным, сколь и защищенным. Шов между двумя типами религии старательно заглажен столетиями их взаимного приспособления, однако, подозреваю, никуда не делся, как неуловимый, но неустранимый онтологический разрыв между присутствием и сущим у Хайдеггера. И, между прочим, мой тибетский учитель, ревностный буддист, служивший при далай-ламе, утверждает, что буддизм и тибетский менталитет - далеко не одно и то же. В чем-то очень похоже на Россию, которая тоже православная, но... не вполне.

Ночи Джоканга

Истинное сердце Лхасы - это не безжизненный Потала, а старейший монастырь тибетской столицы Джоканг с лабиринтом улочек вокруг него. Целый день течет вокруг Джоканга людской поток: паломники совершают кору - ритуальный обход святого места. По обеим сторонам улицы - лавки и лотки торговцев сувенирами. Здесь, как везде на Востоке, торговля намертво приросла к святости, и даже статуи Будд осыпаны купюрами, как праздничными конфетти.

Окна моего гостиничного номера выходили прямо на эту ритуально-базарную улицу, и поодаль виднелся кусочек площади, где благочестивые люди кланяются святому месту, падая ничком в пыль мостовой. Напротив радовали взор богато украшенные окна старинного дома: сами окна перечеркнуты разноцветными рамами, вокруг черная кайма, а сверху резные деревянные панели под бордовым балдахином.

С заходом солнца торговцы уходят, но струйка людей течет по улице до самой темноты. В тишине отчетливо слышится шарканье ног. С площади перед монастырем доносятся звуки тибетской попсы, ее однообразный стук странно напоминает монотонное, с перебивами пение ламаистского молебна, навевая ощущение бездонной призрачности мира. Когда стихает и музыкальный базар, невидимый музыкант под окном извлекает из своей домбры незатейливые наигрыши. Его окружают слушатели, временами женский голос подпевает музыке. За полночь стихает и самодеятельность. Лишь иногда ночную тишину разрезает глухой стук: это идут, точнее ползут, все те же паломники. Они падают ниц, подтягивают колени, встают, снова падают... На локтях и коленях у них деревянные щитки, от которых и происходит этот немилосердный, похожий на бряцанье кандалов стук.

Но едва первые лучи солнца осветят горные вершины над Лхасой, на улице вновь появляется людской поток. Два монаха, присев на обочине, быстрым, рассыпчатым речитативом читают сутры. Прохожие на ходу бросают им деньги. В воздухе пахнет жареным хлебом. Уборщицы с масками на лицах метут длинными метлами мостовую. Раскладывают свой товар торговцы.

Я выхожу на улицу, чтобы найти место для занятий тайцзицюань, но ноги сами уносят меня в человеческий поток. И я иду рядом с этими незнакомыми людьми, старыми и молодыми, мужчинами и женщинами, захваченный, как писали раньше в газетах, единым порывом. Порывом чего? Мне показалось тогда - самого естественного чувства умиления и благодарности за дарованное нам чудо жизни. Сладко сознавать, что истина неподвластна и все-таки доступна нам, что человек хранит в себе тайну, которая, не будучи человеческой, делает его тем, чем он есть: человеком.

Тибетские дворцы

Тибетские дворцы, в которых я побывал, - Потала и дворец правителей Курги на далекой западной окраине Тибета - словно вырастают из горы, подхватывают ее восходящее движение и отчасти, можно сказать, изваяны в ней. В тибетском доме более всего поражает тонкое чувство высоты, что неудивительно для жилища горцев. Помимо обязательных трех этажей в нем есть несколько дополнительных уровней, представленных плоскими открытыми крышами, что заметно расширяет полезную площадь дома и объем жилого пространства. Здания имеют непритязательную форму параллелепипеда: все важное сокрыто внутри. В Потале же с особенной ясностью понимаешь, что внутренняя форма тибетского дома - это лабиринт, выстроенный по вертикали. В нем нет ни переда, ни зада, жилые покои расположены на периферии, и входят в них с торца, а центральная часть отдана ритуальным действиям и их чинопоследованию. Все говорит о том, что дворец духовного владыки земли должен скрыть себя подобно тому, как мир творится рассеиванием духа в нем. Он и строился, между прочим, в строжайшей тайне и, по замыслу строителей, воспроизводит все 33 этажа небесного дворца. В лабиринте Поталы нет направленного движения, а есть рассеивание "пространственно-временного континуума" и места его кристаллизации, памятные события Эона: алтари, статуи, гробницы святых лам. Перед нами развертывается-свертывается в круговороте двойной спирали тело Будды, родовое тело жизни.

Таинственный дворец Курги, памятник тибетских темных веков, молчит о своей истории, но его облик и окружающая местность говорят о нем красноречивее хроник. Он стоит на вершине высоченной, в верхней части почти отвесной скалы из белесого песчаника. От большинства зданий сохранились только остовы стен. Но можно войти в приемную тронного зала и постоять на ее балконе прямо над полукилометровой пропастью. Вокруг - фантасмагорический ландшафт, образованный вулканическими извержениями и постепенным усыханием доисторического моря. Гигантские уступы зеленовато-пурпурных скал кажутся лапами неведомых чудовищ, но тибетцам они напоминают, конечно, ряды нерукотворных ступ. Здесь понимаешь: если в "сердце Будды" природное и человеческое сходятся прежде форм и идей, то эта встреча требует чувства запредельной фантастичности того и другого. Ну а Внутреннее? Оно здесь, под ногой. С вершины узкий, длинный лаз ведет вниз, в зимние покои дворца, вырубленные внутри скалы. Практично и прямо-таки в буквальном смысле глубокомысленно.

Слава труду!

Тибетские крестьяне до сих пор выезжают на работу, как на праздник. Их тракторы украшены зелено-красными флажками и гирляндами цветов. Женщины и дети в прицепе поют песни. Унылая погоня за долларом еще не коснулась этих людей. И в чем, как не в труде может испытать радость единения с творческой силой мироздания житель страны, где верят, что мысль и вещество выходят из одного корня, из "единого сердца" Будды? Высшая работа, конечно, - медитация. Работа беспредметная, обращенная на цельность мира, ис-целяющая мир и потому самая чистая, не оставляющая следов. Всякая прочая работа ценна в той мере, в какой подобна ей. Природа тоже работает на духовное начало: ветер, раздувающий молитвенные ленты на перевалах и флаги на горных склонах, разносит благодать по всей округе, и даже горные ручьи текут не просто так, а попутно крутят молитвенные барабаны, особенно во время дождей. Очень удобно: чем сильнее буйствует природа, тем больше прибытку небесной благодати. Человеку тоже подобает работать по-небесному или, как говорят на Востоке, "завершать работу Неба". Выводит ли он новые сорта цветов, укрощает ли реку, пуская ее воды на поля, или даже строит ракеты - он делает именно "небесную работу", ведь он использует и многократно усиливает естественные свойства материалов. Так да здравствует человек труда! И недаром в местечке Дуцзянъянь, в предгорьях Тибета, где с древности действует большая оросительная система, археологи откопали двухтысячелетней давности каменную статую рабочего без головы, но с шансовым инструментом в руках.

Эта идея единства человека и природной среды в технической деятельности объясняет многие важные черты восточных людей: и их неискоренимый оптимизм, и прилежание с мастеровитостью, и поразительное внимание к свойствам и пользе вещей, и равнодушие к пластически замкнутой форме, и, как обнаружилось в наше время, способность к инновациям и пр.

Смерть в Тибете

Не забуду дождливый, холодный день, когда мы посетили женский монастырь в Тагуне (восточный Тибет), расположенный при большой ступе и так называемом "небесном кладбище". Вокруг ступы струился поток паломников, на соседней горе чернели пещеры для медитации, а монахини сидели под дождем прямо на земле и непрерывно бормотали сутры. Их было много - пятьдесят или больше. На лицах ни тени недовольства, только покойное сознание исполнения своего долга. А вдали виднелось "небесное кладбище" - площадка на холме, где ламы расчленяли тела покойников и оставляли их на съедение птицам. В тот день площадка была пуста: в дождь птицы не прилетят на поживу. Виднелось только что-то белое - не то кости, не то обрывки одежды.

Обычай "небесного погребения" имеет свое практическое (отсутствие земли, дров и даже водоемов) и даже моральное (отдать себя на съедение - милосердный поступок) обоснование, но, наверное, ужасен для подавляющего большинства европейцев. Впрочем, кое-кто из безусловно духовных людей даже предпочитал такой конец. В Китае даосский философ Чжуан-цзы не хотел быть захороненным в земле, чтобы не давать предпочтения муравьям перед птицами. А преподобный Нил Сорский считал, что его многогрешная плоть недостойна быть преданной земле. Коль скоро тибетский обычай нельзя назвать ни неразумным, ни безнравственным, остается заключить, что он просто оскорбляет привычное нам отношение к смерти. Отношение, я бы сказал, созерцательное и притом насквозь нарциссическое. Смерть на Западе побуждает видеть не столько себя в другом, сколько в другом себя. А как присутствие недостижимого, она всегда питала классические образы красоты и даже жизненности. Русские и здесь впереди планеты всей: могильные плиты у нас украшают гламурные фотографии или портреты усопших, представляющие их во цвете лет. Смерть оказывается зеркалом и даже, пожалуй, увеличительным стеклом для жизни. В Тибете, напротив, совершенно отсутствует эстетизация смерти. Последняя включена в жизненную практику, хотя и доступную только посвященным ламам. В ее духовном измерении это практика сверхреального видения посмертных состояний, а в натуральном - вещественные знаки смерти: четки из костей, чаши из черепов и т.д. В некоторых молебнах монахи используют дудку из бедренной кости человека, украшенную на конце двумя черепами. Звук ее мне показался особенно мягким и... задушевным, что ли.

А еще при женском монастыре в Тагуне есть магазинчик, набитый утварью, украшениями и разными принадлежностями культа. Продается все дешево. Только сейчас я, кажется, начал догадываться о происхождении этого богатства. Впрочем, откуда еще появиться антиквариату?

Для чего крыша мира?

Отчужденность тибетцев от властей - вещь почти неизбежная. В ряде мест, особенно на Востоке, она граничит с открытой конфронтацией. Администрация, как положено, властвует, разделяя. Она всячески поощряет лояльных ей лам и сама присваивает им звание так называемых "живых Будд", которые традиционно играют очень важную роль в тибетском обществе. Недавно принятые постановления на этот счет лишь легализуют давно существующую практику. А в результате растет путаница и смущение умов. В одном тибетском доме, хозяин которого представительствует от тибетского нацменьшинства на номенклатурных собраниях, я, к своему удивлению, увидел портрет далай-ламы, но ни одного из двух молодых панчен-лам, признанных соответственно далай-ламой и китайскими властями. Мне пояснили, что законный панчен-лама должен иметь поддержку и духовной, и светской власти. Можно понять, что всеобщее неверие настолько устраивает КПК, что на его фоне можно простить даже почтение (половинчатое) к ее главному оппоненту в тибетском вопросе. Но нужно еще посмотреть, не ударит ли это безверие бумерангом по самой партии, как случилось в СССР. А пока Тибет остается неестественно, жестоко расколотым: помимо 250-тысячной диаспоры (каждый девятый тибетец!) за границей находится почти вся его духовная элита. Практически в каждом монастыре можно увидеть фотографии приписанных к нему "живых Будд", которые живут в Индии. На какое-то время - действенный способ самосохранения.

Да, Тибет разделен. Но есть и другая, еще более глубокая коллизия, которая не может не волновать каждого человека, не только тибетца. Это отношение между символической пользой ритуального порядка жизни и актуальной эффективностью цивилизации. Местная религия странным образом уподобляется современной технике в том, что склонна доводить ритуал до технического автоматизма: от самостоятельно крутящегося молитвенного барабана тибетские верующие ждут чуть ли не столь же мгновенного и ощутимого результата, как от двигателя внутреннего сгорания. (Признаки подобного "двоеверия" легко заметить, между прочим, и в истории России.) Как показывает практика, уравнять одно с другим можно только ценой превращения ритуала в аттракцион для туристов. Остается надеяться, что эта коллизия, так резко проявляющаяся именно в тибетских горах, заставит человечество искать для себя новое будущее и по-новому увидеть свое единство. Тибет не успел стать и, думаю, никогда не будет рядовым национальным государством. Он устремлен в небо и сросся с землей, выплеснулся за свои границы и вряд ли вернется в них. Он принадлежит постглобальной эпохе открытости инобытию...

Крыша мира на самом деле не закупоривает мир. В ней есть трещина, щель, просвет, сквозь которые человеку видно небо.

Источник:
Русский журнал
Владимир Малявин

На фото (сверху вниз):
1. Дворец правителя Курги

2. Девушка из восточного Тибета

3. Пейзаж западного Тибета
Просмотров: 3507  |  Тэги: общество

Комментарии:

oleg_inca (Гости) | 19 ноября 2007 17:07  
Интересный рассказ, лирические сравнения!
Правда оставляет чувство безысходности на сердце!
Наше путешествие по восточному тибету в фотографиях вы можете посмотреть здесь http://www.pbase.com/oleg_inca/mt_kailash_western_tibet
о китайском влиянии в Тибете здесь http://www.pbase.com/oleg_inca/china_tibet
коммерческое использование данных фотографий без моего согласия запрещено.

Информация

Чтобы оставить комментарий к данной публикации, необходимо пройти регистрацию
«    Ноябрь 2007    »
ПнВтСрЧтПтСбВс
 
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
 
 
Также вы можете получать наши новости на страницах удобных для вас соцсетей и сервисов:

Регистрация     |     Логин     Пароль (Забыли?)
Фонд «Сохраним Тибет!»
2005-2024   |   О сайте   |   Поддержать
Адрес для писем:
Сайт: savetibet.ru