«Мандала», март-апрель 1998 – страницы 54-58. Шарль Требаол (досточтимый Тубтен Кунга) провел последние четыре года своей жизни в ретрите. Ныне живущий в маленькой каменной хижине во французских Пиренеях Шарль, которому тридцать восемь лет, менять свой образ жизни не планирует. Идея об интервью сперва вызвала у него сопротивление, но в конечном итоге он согласился и очень открыто побеседовал с монахами Наланды досточтимыми Анри Шарпентьером, Мишелем Барре и Вигго Йохансеном, когда те отправились повидать худого, но счастливого отшельника.



Не могли бы вы рассказать что-нибудь о своей жизни до того, как стали монахом?

Я был очень плохим мальчиком, не интересовался учебой, но любил играть и драться со своими друзьями. Когда мне было 13 лет, я встретился с кое-какой Дхармой – Лобсангом Рампой, знаете ли! (смех) Некоторые вещи, однако, были интересными – например, непостоянство. Это немного помогло моему уму.

Думаю, пока мы дети, наш ум в большей степени открыт и гибок, так что когда мы слышим что-нибудь, то можем немедленно применить это на практике. Сейчас же, с другой стороны, мои концепции слишком сильны.

После этого у меня был очень темный период. Я был на грани безумия, в подлинном смысле этого слова. Я работал в психиатрической больнице и немного обезумел – например, употреблял наркотики и алкоголь.

Затем, когда мне было 22 года, я отправился в Индию. В какой-то момент один друг дал мне две книги по Дхарме, и я сказал: “Именно это я всегда и искал”. В то время я был в Дхарамсале, и друг рассказал мне о Копане. Я отправился в Копан, где встретил ламу Сопу и ламу Йеше, и подумал: “Что ж, это святые существа”. После этого я начал меняться.

Несколько лет я был довольно искренним. Я отправился в Институт Ваджрайогини, чтобы там работать, и старался понемногу практиковать. Я гордился тем, что следую махаяне, и гордился тем, что у меня был крошечный атом преданности святому ламе. Затем, в силу омрачений и в силу кармы, появился объект желания. Иногда, когда нам кажется, что мы хорошие последователи, возникает объект желания и мы становимся последователями желания – а также рабами себялюбивых помыслов. Таковым я и стал.

Я пытался молиться святому ламе и по меньшей мере не приносить страданий другим, но в то время посвящал больше усилий объекту желания и меньше усилий тому, чтобы разыскать ламу – шел в неправильном направлении. Дилго Кхьенце Ринпоче говорит, что святой лама подобен горе снега, а то, сколько благословений мы способны получить, зависит от силы нашей преданности. Чем больше сил мы вкладываем в преданность, тем в большей степени способны получать благословение ламы.

Итак, на тот момент жизнь стала черной и лишенной смысла, и я приносил страдания сердцам своих ваджрных братьев и сестер. Происходило это в силу желания. Некоторые люди утверждают, что в медитации переживают великое блаженство дхармакаи; что ж, я в тот момент также в медитации нечто переживал – переживание ада. И если переживание блаженства невыразимо, таков же и ужас ада – он невыразим. В конечном итоге у нас остаются лишь сожаление по поводу того, что мы обманывали ламу, святого ламу, который отказывается от маханирваны, чтобы явиться, помогать нам и направлять нас. Отказ от единственного живого существа – это отказ от всех живых существ, потому что мы приняли обет бодхисаттвы о том, что будем помогать всем.

После этого жизнь продолжается; вы сколько-то практикуете, но особого вкуса, особого переживания нет. В силу очень мощных неблагих действий по отношению к моим ваджрным братьям и сестрам и святому ламе жизнь казалась очень тяжкой и мрачной. В 1989 году я был Помайе, в Институте Ламы Цонкапы, на учениях ламы Сопы. В своих учениях он сказал, что если мы живем лишь ради себя, жизнь эта – это жизнь овоща. Поэтому я спросил ламу Сопу, как изменить мою жизнь – жизнь гнилого овоща – и он сказал, что хорошо было бы стать монахом. Так что я стал монахом.

Затем я жил в Наланде, но все равно особо не чувствовал практику Дхармы на вкус. Благодаря доброте других друзей по Дхарме, братьев и сестер, у меня имеется возможность выполнять этот ретрит. Вывод: теперь я не так плох, как раннее, а иногда, в частности, могу почувствовать невообразимую доброту ламы.

Где бы он ни находился, он знает всё о каждом из своих детей; своим всеведущим умом знает в точности всё, что нам необходимо. Подобно матери, посвящающей себя своим возлюбленным детям, он полностью посвящает себя нам. Словом, я повторяю то, что вычитал у Дилго Кхьенце Ринпоче (смех). Эти слова, однако, меня сильно тронули – потому-то я их и повторяю.

Если что-то из этого может быть полезно одному из моих братьев или сестер по Дхарме, хорошо – жизнь становится хоть немного значимой.

Какой была ваша монашеская жизнь до того, как вы ушли в ретрит?

Я жил в Наланде, выполняя предварительные практики. В 1985 году я спросил ламу о возможности выполнить длительный ретрит; он дал добро, но с условием, что я выполню девять предварительных практик. В Институте Ваджрайогини у меня особо не было времени; в Наланде времени было гораздо больше. В любом случае, я не особо ученый – я употреблял столько наркотиков и алкоголя, что ум мой совсем как дуршлаг, полон дыр! Что входит, то и выходит. Так что в учебе я был не особо хорош. Кроме того, в силу этого я был не особо хорош в медитации – сосредоточение отсутствовало. Я понемногу работал и выполнял предварительные практики.

Какова ваша ежедневная программа?

В основном я стараюсь заниматься тем, о чем говорит лама Сопа: тремя уровнями мотивации, очищением, преданностью гуру и, понемногу, практикой йидама. Именно это я и стараюсь осуществлять.

Как всё это у вас организовано?

Я просыпаюсь незадолго до 5 утра, готовлю алтарь, затем работаю над мотивацией, преданностью и бодхичиттой, затем вновь повторяю практику бодхичитты. Затем – лама чопа с цогом, Дордже Семпа в сочетании с простираниями, затем... На самом деле, лучшее мое время – это утро, когда я завтракаю. Время обеда также хорошее.

Летом и осенью нам нужно готовиться в зиме, так что тогда я, скажем, по часу - два часа работаю на улице. После этого я могу немного почитать и затем выполнить небольшую медитацию на пустотности, что-то вроде того. После этого – немного практики йидама и затем вновь простирания и бодхичитта, после чего я ложусь спать.

Сколько выполняется сессий?

Я стараюсь выполнять как можно больше – не как в ретрите по практике йидама, где выполняются четыре сессии. По ходу дня я стараюсь осуществить как можно больше, в основном сосредотачиваясь на трех основах пути.

Свою работу вы воспринимаете как препятствие или как то, что Вашу практику подкрепляет?

Думаю, все зависит от мотивации. Есть индуистская история об Арджуне – ученике Кришны – который немного гордился своей сильной преданностью. Кришна велел ему повидать своего лучшего последователя и отправил к простому крестьянину, который весь день тяжело трудился. Арджуна спросил его: “Чем ты занимаешься?”. Тот ответил: “По утрам я трижды от всего сердца прошу святого гуру придать моей жизни смысл. Затем я выхожу из дома и целый день тружусь. Возвращаясь вечером, перед сном я трижды прошу святого гуру оставаться и придавать моей жизни смысл».

Арджуна был немного удивлен и задал Кришне вопрос о крестьянине. Кришна велел ему взять миску, полную воды, и пройтись с ней, не пролив ни капли. Арджуна попытался и полностью сосредоточился на ходьбе. Кришна спросил его: «Обо мне ты хоть раз подумал?». Арджуна ответил: «Ой, нет, я забыл!». (Смех)

Если по ходу работы у меня есть возможность, я стараюсь помнить о непостоянстве или страданиях живых существ; если я работаю на улице, вижу хоть одно страдающее живое существ и выхожу за рамки себялюбивого ума, это может стать чистой Дхармой. Если же я часами пребываю в сидячем положении, думая, что я – царь йогинов (смех), то на самом деле это не практика Дхармы.

Легко ли вам вести подобную жизнь?

Не думаю, что трудность исходит со стороны того, что делается; проблема скорее в бардаке, который разворачивается внутри. Трудно при наличии слишком большого числа ожиданий; то есть если вы прилагаете определенные усилия к тому, чтобы себя изменить, и подобны пауку, наблюдающему за происходящим в паутине (ожидаете некого продвижения), тогда сложно – ведь на продвижение уходит время.

Так меньше ли у вас ожиданий, чем было прежде?

Думаю - возможно – да, и причиной тому доброта ламы. На самом деле, осуществляете нечто не вы. Вчера я немного почитал Миларепу, и он говорит: не ожидайте быстрого обретения каких-либо реализаций, но практикуйте всю жизнь, до последнего вздоха. Нам нужно упорство, это совершенно точно. Что бы ни происходило – хорошее или дурное, даже если в уме полный бардак – если вы упорствуете, если вы продвигаетесь, то, безусловно, чего-нибудь достигнете.

Если у вас выдается плохой день, вовлекаетесь ли вы в свои проблемы меньше, чем четыре года назад?

Теперь, когда у меня иногда выдается дурной день, я говорю: «Спасибо, лама». Понимать, что глубоко внутри я не только это, не только этот бардак – это настоящий подарок. Также это привносит в ум некое очищение, а также понимание того, на каком уровне Дхармы я на самом деле пребываю; и стоит мне сказать «Спасибо, это лишь твое благословение», как возникает гораздо больше пространства. Мы всегда хотим всё контролировать, всё делать самостоятельно. Если мы перестанем это делать, просто сдадимся и будем воспринимать это как благословение со стороны ламы, всё становится гораздо проще.



Много ли выдается плохих дней?

(Смех) Да! Гораздо больше, чем хороших. Но я называю себя упрямцем.

Когда вы начали говорить за проблемы спасибо?

Думаю, сколько-то времени уже прошло. Мне сложно пришлось, когда я прочел письмо Анри о вашем желании провести это интервью, ведь оно поставило меня в такую вот ситуацию. Чтобы люди обо мне читали – последнее, чего я бы желал, но лама мне это послал, и потому я подумал: «Что ж, чему-то с помощью этого мне нужно научиться».

Итак, сейчас проще, чем четыре года назад?

Находиться в ретрите никогда не было сложно, потому что я хочу быть в ретрите. Трудно видеть, что моя жизнь совершенна бесполезна. С тех пор, как я начал путь в Дхарме, я молюсь о том, чтобы суметь стать полезным для других, сделать мою жизнь хоть малость наделенной смыслом – но затем вижу, что становлюсь довольно стар… Мы стараемся осуществлять очищение, пятое-десятое, но чем больше я это делаю, тем больше осознаю внутренний бардак. Иногда я немного унываю, понимаете. Думаю, всё как говорит Миларепа: нам нужно практиковать целый день и всю жизнь – ведь то, что нам нужно очистить, подобно черному океану. Когда я выполнял свою практику простираний, то иногда этот бесконечный черный океан ощущал.

Насколько строгий ваш ретрит?

Ну, иногда мне приходится отправляться за покупками, но я стараюсь этим заниматься как можно меньше. Например, за последние два месяца выбраться мне пришлось один раз. Летом это случается чуть чаще: приходится посещать стоматолога, больницу, делать покупки и так далее, – но зимой – с декабря до апреля – ретрит строгий; я не разговариваю, во всяком случае говорю как можно меньше – только иногда с несколькими людьми в округе, несколькими друзьями в Дхарме.

Выбираясь, вы иногда учите?

Нет, я не учу, но иногда веду ньюнгнэ. Я страдал от легкой дислексии, и не умею красиво говорить, даже говорить обычные вещи; говорить о Дхарме еще сложнее, так что я предпочитаю держать рот на замке.

Но ньюнгнэ вы ведете?

Да, прежде вел у Анник (в Ганден Чолинге), в Тулузе и в Париже. От этого люди получают очень многое, и я думаю, что важно увидеть, как меняется ум; я уверен, что он определенно изменится, если мы практикуем. Разумеется, учеба важна, но важнее, думаю, как можно больше практиковать.

Что вы подразумеваете под практикой?

Для меня, думаю, важно, чтобы нашим опытом стало то, что мы говорим о бодхичитте и пустотности. Нам нужно некое переживание недвойственности, некое внутреннее пространство – в противном случае нам никак не понять всё о пустотности, мадхьямаке и тому подобном. Нам нужно обрести подлинное внутреннее переживание, и не единожды. Необходимо снова и снова и снова и снова и снова и снова повторять, что все остальные к нам очень добры; необходимо чувствовать доброту ламы, бодхичитту, отречение и пустотность. Возможно, учеба – это действительно способ это самостоятельно почувствовать, но мне кажется, что практика таковым способом является в большей степени. Суть в том, чтобы обладать опытом, обрести опыт того, о чем мы говорим.

Не могли бы вы поделиться какими-либо из своих переживаний?

Никаких переживаний у меня нет. В «Мандале» я иногда читаю о людях, которые переживали подобный опыт, и я за них рад, но в моем случае всё не так. Но это неважно, потому что я действительно верю, что Дхарма – это совершенный способ стать полезным для себя и других. Кроме того, иногда в случае с переживаниями – я это говорю не из фрустрации от того, что у меня их не было… хотя может и из-за неё! – иногда мы можем за них цепляться и они становятся моими переживаниями, и это, возможно, может стать опасным для вашей практики.

Я утверждаю, что нам нужно учиться тому, чему жизнь нас учит, каждое мгновение, где бы мы ни находились, в ретрите мы или нет. Кроме того, мне кажется, что под глубокой тьмой омрачений и боли в уме также всегда присутствует свет, наш внутренний свет мудрости. Причиной тому лишь присутствие святого ламы.

Так вы считаете, что боль и страдания для продвижения важны?

(Смех) Я не утверждаю, что нам нужно испытывать боль, но если боль возникает, нам нужно ее поприветствовать, а также поблагодарить – за то, что меня чему-то научила.

Вы в пожизненном ретрите?

Не знаю. Иногда я мечтаю о том, чтобы уйти в пещеру и жить в полном уединении, но, думаю, самое важное – это то, чтобы эта жизнь стала полезной, и если полезно оставаться в ретрите, я попытаюсь. Проблема в том, что дабы быть по-настоящему полезными для других, нужно иметь этот опыт… Прежде, как я понимаю, я болтал, говорил о чем-то, чего не знал, о Дхарме – но это умы людей; не меняло если у вас нет этого опыта, то по-настоящему так не помочь. Вам действительно нужно быть хорошим примером того, о чем вы говорите, в противном случае люди не понимают. Думаю, для меня цель выполнения ретрита – в том, чтобы служить людям. Как бы то ни было, я хочу скоро повидаться с Ламой, чтобы спросить у него, как распорядиться моей банановой жизнью.

Нам нужно принять тот факт, что на изменение ума уходит много времени; также много времени уходит на то, чтобы получить удовольствие от того, чем мы занимаемся в Дхарме; просто осознать на мгновение, насколько люди в этом мире страдают – я не говорю о животных, нет нужды, только о людях. Они обладают столь значительным потенциалом, но совершенно им не пользуются. Страданий так много, но для выхода за пределы этих страданий у них никакого метода нет; а у нас есть этот метод, нам так повезло; нам просто нужно приложить усилия и наслаждаться всем, что происходит, просто продолжать дхармическую жизнь.

Что приносит вам наибольшее счастье?

Этого мне не выразить, не знаю как сказать…

Вы имеете в виду ламу…

Да. Ведь лама – это всё, Будда, Дхарма и Сангха. Говоря, что у нас в сердце лама, мы там же носим всех живых существ, а также любовь и сострадание, и можем осознавать божественную мудрость или божественную природу и соотноситься с ними. Не знаю, является ли «божественная природа» на самом деле буддийским термином, но подразумеваю я нечто вроде нашего высшего потенциала. Не знаю, достаточно ли для того, чтобы это выразить, даже слово «счастье»…

Кроме того, другие живые существа. Я прочел предложение – не у ламы, но оно мне действительно нравится. В нём говорится: «В любой ситуации, когда вы кого-либо встречаете, это существо дарит вам счастье его любить, её любить». Это невероятно. Каждый человек, каждое насекомое, в каждое мгновение даруют нам возможность их любить.

Это подразумевает выход за пределы нашей тюрьмы, понимаете? Для меня страдания – это черная тюрьма неведения, внутри которой – себялюбивый ум. Как если бы мое сердце раздавливали – так я это ощущал. Здесь вот – моё сердце, а себялюбие его раздавливает, и прекращается это лишь тогда, когда вы думаете о других. Это самое сильное страдание, самое болезненное – себялюбивый ум, цепляние за «я», вера в то, что мы отделены от других.

Думаю, что эти игры эго – нечто невероятное, для всех. Мы иногда говорим: «А, у такого-то большое эго» – но для меня эго подобно болезни, а не чему-то дурному. Если у вас большое эго, вы не плохой человек – вы просто больны и вам нужно иметь больше любви и больше сострадания; и для меня это действительно болезненно; сложно даже осознавать этот себялюбивый ум, это сильное цепляние за «я». Просто чувствовать себя отделенными от других – такова основа всех страданий, что мы переживаем.

И, наоборот, что причиняет вам самые сильные страдания?

Я сам – это точно, точно. То есть тот бардак, который у меня иногда бывает.

Думаю, вы это уже говорили, но всё же: что, как вам кажется, является сущностью Дхармы?

Это нечто обширное; я, однако, думаю, что сущностью Дхармы являются сострадание и мудрость.

А если вы встретитесь с некими людьми, которые о Дхарме не знают, то как станете рассказывать им о сострадании и мудрости?

Всё зависит от того, каково положение людей. Может быть, поначалу лучше им сказать, что сущность Дхармы – наличие умственного покоя; другим лучше сказать, что это сострадание, третьим лучше сказать «вы – божественные Тара или Ченрези» – все зависит от каждого человека.

Лама не всегда всех учит одному и тому же. Он удостоверяется, что мы знаем о том, что всё как-то связано с нашим умом, что всё – внутри нас, и особенно – что нам присуще это качество мудрости и сострадания. Думаю, я много раз читал, что назначение Дхармы – помогать живым существам; полагаю, Будда явился лишь для того, чтобы нам помочь. Оттуда же вытекает множество дорожек; он преподал множество путей: хинаяну, парамитаяну, тантраяну.

Суть в том, чтобы выйти за пределы страданий; ведь невероятная, прекрасная вещь состоит в том, что внутри эта буддовость сокрыта внутри нас, но мы ею просто не живем; мы забываем о ней и живем впустую, живем без некого великого назначения и просто постоянно страдаем и создаем причины для всё больших и больших страданий. Дхарма Будды является противоядием от всех этих страданий.




Не могли бы вы дать некий совет другим людям, желающим выполнить ретрит – хотя бы краткий?

Мой лучший совет состоит в том, что я предпочитаю держать рот на замке. Люди, безусловно, лучше меня всё знают. … Им просто нужно открыться присутствию ламы, не иметь столь уж много ожиданий…

Как вы справляетесь с желанием?

Что я делаю с желанием? Сложновато его пресечь (все монахи смеются). Не знаю.

Думаю, главное, как я сказал раннее – думать о том, как желание уводит вас от Дхармы. Желание – это нечто вроде «Я хочу», а не «Я даю», и вы чувствуете всё большую и большую двойственность, потому что отделены от объекта желания; это источник огромных боли и страдания. Если бы это страдание было полезным, тогда ладно, но оно совершенно бесполезно. Разумеется, если с его помощью вы способны учиться, тогда да, но в целом… Кроме того, ум просто погружен в галлюцинации. Помогает в этом случае то, что вы отдаете объект желания ламе.

Итак, вы подносите его ламе?

Да. Когда много лет назад я переживал тот тяжкий период, то прочел учение о себялюбивом уме, которое лама дал в Помайе. Он сказал, что себялюбивый ум даже ради святого гуру неспособен отказаться от объекта желания; и в этом вся суть. Если мы поднесем объект, то пространства внутри будет больше; кроме того, перед всеми буддами и бодхисаттвами и перед всеми живыми существами я заявляю, что хочу помогать и не желаю вредить. Желание жаждет счастья лишь для меня и забывает о счастье и страдании других.

Думаю, именно так и я стараюсь работать с желанием – подносить его ламе. Всё также зависит от того, каков объект желания, потому что кусочек шоколада ламе поднести несложно, но с некоторыми объектами сложнее. Нам, однако, нужен некий простор; если вы замкнуты на объекте желания, потому что ум пребывает в стопроцентной галлюцинации, и пытаетесь найти недостатки желания, то неспособны, правда? – потому что оно слишком сильно. Кроме того, вам нужно подумать об омрачениях бесконечных живых существ – тогда пространства будет больше.

Если ваш ум достаточно силен, чтобы сказать: «Я не хочу удерживать своё внимание на этом объекте», то это возможно – в противном случае ум недостаточно силен. Ведь жизнями, жизнями, жизнями, жизнями, жизнями, жизнями мы всегда держались за объект желания – «Я хочу». Или же можно мыслить в ньингмапинском ключе: «Объект желания проявляется в небе подобно облаку и растворяется в небе». Но для того, чтобы это осуществить, нужно быть по-настоящему подготовленными, а не просто проговаривать эти слова и думать, что вы на всё способны. Нужно быть искренними. В противном же случае, полагаю, лучше от объекта сбежать.

Это малая часть того, что я хотел выразить своей банановой историей, знаете ли. Может быть, лучше сбежать от объекта и принять прибежище у стоп святого ламы. Понимаете, существует бесконечное множество живых существ, которые нуждаются в вашей помощи. У нас есть определенная ответственность; мы столь многое получаем от гуру и учений. Не знаю, достаточен ли мой ответ…

Бывает ли вам когда-либо одиноко?

О нет. Теперь уже за четыре года – может быть несколько раз, и даже… нет, такого на самом деле не бывало.

Когда вы покидаете свою маленькую хижину – особенно если покидаете ее более чем на день – чувствуете ли вы, что-то теряете? Или что-то обретаете?

Я что-то теряю и что-то обретаю, потому что мы всегда что-получаем и узнаем у других.
Тем не менее, поскольку энергия медитации, ретрита, во мне пока не стала устойчивой, выбираясь наружу и, в особенности, возвращаясь после того, я чувствую полное изнеможение.

Мой ум подобен блохе, набравшей скорость; представьте себе блоху, которая принимает кокаин на трамплине – вот таков мой ум! Можете себе вообразить (смех)? Я когда-то отыскал этот образ и счел его удачным (смех).

Когда выбираешься, очень важно поддерживать определенное спокойствие ума. Это сложно (смех), потому что все чувства, энергия, устремляются повсюду, особенно когда ездишь в город. Когда отправляешь в центр провести ньюнгнэ, все обстоит совершенно иначе, но вот выбраться в город, за покупками – дело совершенно иное. Однако иногда это довольно интересно: видишь, что можешь сохранять некий простор. Видишь, как-то что-то происходит, и говоришь: «Ладно, вот оно возникает и исчезает».

А что вы обретаете?

Присутствие этих живых существ, то, что они тебе предлагают… Это бесконечно, понимаете? Мы – выражение людской доброты, и ничто иное. Просто когда видишь их, их жизнь; люди, страдания – они как будто бы тебе всё даруют. Они дают тебе возможность немного вырасти. Как я говорил, они даруют тебе счастье их любить, и это невероятно. Ты выходишь за собственные рамки, и там так много покоя, подобно свету. Или с животными, насекомыми – особенно животными: у них так много страданий; нет возможность избежать страданий. Им приходится их переживать всю свою жизнь.

Насколько важно безмолвие?

О да, важно, потому что ум в большей степени сосредоточен, а всю энергию, которую вы направляете на разговоры, вы можете направить вовнутрь, чтобы взглянуть на то, что происходит с умом; вы в большей степени осознаете поток мыслей. Кроме того, это форма подношения речи. Я думаю, что безмолвие важно, очень важно.

Некоторые люди обвинили бы вас в бегстве от мира – во-первых, потому что вы монах; во-вторых, потому что пребываете в длительном ретрите. Что бы вы на это ответили?

Вам нужно меня по почте спрашивать, тогда я бы подумать смог (смех). Это важный вопрос. Я получаю определенные деньги от спонсоров, и людям в миру кажется, что я паразит, не работаю, выуживаю из людей деньги; некоторые даже спрашивают, не стыдно ли мне.

Могу сказать, что мне стыдно, когда я неспособен любить людей, если они меня критикуют; стыдно, если я не способен преобразить себялюбивые помыслы в лелеяние других. Стыдно, когда я испытываю гордость за крошечный атом достоинств. Стыдно, если я не способен отдать объект желания – ради ламы или ради живых существ; и стыдно, если я неспособен отреагировать на страдания других – всего лишь даровать крошечную каплю крови одному существу, которое в ней нуждается, чтобы выжить – вот за это мне стыдно.

Но если я стараюсь придать жизни смысл, выйти за пределы этого цепляния за «я», то нормально получать помощь от других и осуществлять на практике посвящения так, как это возможно с учетом наших ограничений – потому что мы всё еще ограничены. Однако если пытаться честно и искренне, насколько возможно, изменить эту жизнь – тогда, думаю, цель жизни исполняется. Эта красота внутренней природы, этот бесконечный чистый свет внутри нас – если приложить к ним все усилия, то мы будем продвигаться к подлинному смыслу; но если мы тратим жизнь на погоню за радугой, за мыльным пузырем, таким как материальные объекты, то…

Нам нужно выбрать то, что наделено большим смыслом. Да, это сложно, потому что людям присуща мысль: «Ладненько, ты ушел в уединенные места, чтобы сбежать от мира». Но я, например, знаю историю о людях, которые умерли в городе, а соседи их даже не осознавали, что те умирают – так кто же бежит от реальности? Ведь реальность в том, чтобы служить другим – я не утверждаю, что это делаю, но если люди выполняют ретрит с этой целью, это, думаю, наделено максимальным смыслом. Разумеется, если мы уходим в ретрит, чтобы расслабляться, то это бегство, да. Но бежать от своей ответственности можно и когда живешь в городе.

Итак, если люди спросят, как можно помогать людям, находясь в ретрите…?

Вы имеете в виду меня лично?

Ну, скажем, в целом – я имею в виду кого-то с чистой мотивацией.

Для счастливой жизни людям нужны не только хлеб, одежда и работа. Нам нужно как можно больше стараться затронуть то, что внутри людских сердец, говорить: «Взгляните на то, чем являетесь на самом деле. Вы не просто это ограниченное существо, не отдельное существо – «Я хочу счастья, я хочу существовать, я хочу жить» – вы нечто гораздо большее».

Однако для того, чтобы донести это до других, в глубинах собственного сердца нужно иметь ясность. Кроме того, чтобы приводить других к их истинной природе, нужны искусные средства. Думаю, такова одна из важных целей, с которыми практикующие в ретрите могут трудиться ради других – но это действительно очень долгие, долгие, долгие и обширные труды, потому что мне кажется, что самое страшное из страданий живых существ – это то, что они не осознают свою природу будды.

The Hermit of the Pyrenees
Mandala Publications

Перевод: Лобсанг Тенпа