Письмо из Лхасы, Тибет

Это письмо, напечатанное на сайте Тибетского правительства в изгнании, написано жительницей Лхасы, чье имя не приводится по понятным соображениям

Вчера на улице было довольно жарко, и военный, охранявший одну из автозаправочных станций, прятался под большим зонтом от нестерпимого солнца. Сегодня, наоборот, холодно, пасмурно, и снегопад то и дело стремительно обрушивается на город из тяжелых облаков, что висят над горами и порой спускаются вниз в долину. Правила в Лхасе меняются с той же быстротой, с какой меняется погода. Сегодня вы можете спокойно пройти куда угодно, а завтра – вам преградят путь часовые. В начале прошлой недели казалось, будто жизнь возвращается в нормальное русло. Часовые на посту расслабились и уже не казались такими же серьезными, как прежде, да и в целом число военных на улицах заметно поубавилось. Но затем военное присутствие в городе вдруг вновь стало ощутимым. Несколько дней назад, вечером, я шла вверх по Пекинскому шоссе. На пути меня то и дело обгоняли военные грузовики, патрульные были повсюду. Лишь несколько легковых машин колесили по городу, и на улицах почти не было никого в гражданском. В атмосфере снова царила напряженность, и молоденькие солдаты, обычно так похожие на детей, вдруг стали внушать страх.

В эти дни трудно описать Лхасу, потому что видишь лишь малую толику того, что происходит. Если не присматриваться внимательно, то кажется, что Лхаса живет нормальной жизнью, кроме ее старой тибетской части, к востоку от дворца Потала. В центре города военные заняли все перекрестки, они стоят по обе стороны улицы, методично проверяя удостоверения личности.

Даже в узеньких проулках окажется по меньшей мере четверо военных, у одного при себе будет штык, и у всех – щиты, дубинки и шлемы. На перекрестках покрупнее – больше военных, но людям нередко приходится отстаивать очередь прежде чем всех досмотрят и пропустят. Этническим китайцам миновать пост гораздо легче, чем местным тибетцам.

Тибетцам, живущим в Дромсикханге и на Баркхоре, нужно предъявлять специальный выданный полицией документ, чтобы войти и выйти из квартала, где стоит их дом.

На площади перед самым святым тибетским храмом, Джокхангом, обычно целое море людей, простирающихся, обходящих святыни по часовой стрелке и мирно беседующих друг с другом. Сейчас площадь совершенно пуста. Двое военных в синей униформе пристально следят, чтобы никто не появлялся на площади. Если же они потеряют бдительность и пропустят кого-то, из ниоткуда сразу же возникнет военный в зеленой форме, который остановит прохожего , преградив ему путь в эти в обычное время весьма посещаемые места. Только те, кто действительно живет в близлежащих кварталах, могут пройти на площадь. Обхождение вокруг Джокханга в знак почитания святыни запрещено, и на улицах, где обычно молятся паломники и суетятся торговцы, теперь увидишь лишь ребятишек, играющих в футбол и другие детские игры за спиной у военных, охраняющих безмолвные улицы.

На Пекинском шоссе и шоссе на монастырь Сера правительство развернуло строительные работы. Те участки дороги, где 14 марта жгли автомобили, вырыты и заменены и новые. Они выделяются на дорожном полотне черными пятнами гудрона. Тротуары Пекинского шоссе вымощены заново, опять же после мартовских событий, когда демонстранты камни вынимали из мостовой и бросали их в витрины городских магазинов. Гуляя по Лхасе, по-прежнему видишь много сожженных и разрушенных магазинов. На одном только Пекинском шоссе сожжено 16 торговых комплексов и учреждений среди которых Банк Китая и ювелирный магазин. Перестраивают не только дороги и магазины, но и некоторые старые, традиционные тибетские дома.

При поверхностном взгляде кажется, что военное присутствие в городе сократилось. Но стоит вам заглянуть в любой отель, во двор любого здания или в стекла окон и витрин, как вы увидите это самое военное присутствие – военные машины, военные палатки, а зачастую и самих военных, занятых военной подготовкой. Там, где есть свободное пространство, будут и военные. Они скрываются в каждом пустом здании, за зданиями и даже во дворе Лхасской городской народной больницы.

Бродя по улицам Лхасы, видя просторные и непривычно пустые чайные, а также множество по сей день закрытых магазинов, осознаешь, как сильно напуганы люди. Мало кто останавливается на улице, случайно встретив друзей, потому что любое собрание – повод для подозрений. Большинство людей по-прежнему не выходят из дома, опасаясь, что их могут арестовать безо всякой на то причины, стоит им только выйти на улицу.

Если же, наконец, вам удастся встретить кого-то, кто отважится на разговор, вы услышите неизменные, ужасные, будоражащие воображение и леденящие кровь истории, от которых ночью вам будут сниться кошмары. Но поскольку ни о кого нет доказательств, трудно информировать прессу. С 14 марта 2008 года в город были стянуты новые военные силы. Они добавились к установленным ранее камерам слежения, ведущим наблюдение за всем городом и вселяющим страх в жителей Лхасы, не отваживающихся фотографировать танки перед Джокхангом или в других частях города. А поскольку все тела убитых военные либо сразу же забирали с собой, либо отбирали их у близких во время ночных рейдов, невозможно доказать, что твой брат, родственник или друг погиб. Единственное, что они могут подтвердить - что он пропал без вести. Лишь слухи о числе жертв и арестов с тревогой передаются из уст в уста.

Вчера я говорила с тибетским мужчиной, который рассказал о себе и своих друзьях, желая, чтобы мир знал о том, что творится в Лхасе. Он спросил меня, смогу ли я передать эту информацию в зарубежную прессу, чтобы людям здесь оказали помощь, и они перестали бояться.

Говоря со мной, он подвергал себя риску, его могли арестовать, бросить в тюрьму и подвергнуть пыткам, но отчаяние его было столь велико, что он даже не думал об этом. Чтобы защитить его, его семью и друзей, а также себя, я не стану рассказывать вам о том, где мы встретились, о его возрасте и работе.

Однако вот, что он рассказал мне:

«…14 марта по полудню мы услышали, что перед храмом Рамоче началась демонстрация. Чуть позже мы увидели, как четверо тащили тело человека, застреленного перед Джокхангом. Вот тогда мы испытали настоящий страх. Обычно правительство применяет газ или воду, чтобы разогнать демонстрантов, здесь же они открыли огонь. Так что, мы поспешили укрыться дома.

Вечером, около шести часов, моя жена пошла забирать ребенка из школы. К тому времени военные уже были на шоссе Джангсу, где стоит наша школа. Они открыли огонь по людям, пришедшим забрать детей. Одну женщину ранили в ногу, а мужчина получил выстрел голову или шею и скончался на месте. Позже его брат пришел забрать из больницы его тело, но больничное начальство отказалось его выдать. В конце концов, он пришел в такое отчаяние, что грозился сжечь и себя, и больницу, если семье не выдадут тело. Больничные власти отдали ему труп, но через несколько часов военные заявились к ним в дом и унесли тело погибшего брата.

С 14 марта, если у вас кто-то умер, вы должны собрать три документа, чтобы вам разрешили отнести тело в горы, где проводят «небесные похороны». (По древней тибетской традиции, в ходе особого ритуала тело умершего разрубается на куски и скармливается грифам. Птицы насыщаются плотью умершего, а его сознание получает «духовную заслугу», которая поможет ему в посмертных странствиях. – прим. переводчика). Если у вас нет этих бумаг, военные силой затолкают вас обратно в дом вместе с мертвым телом, что у тибетцев считается дурным знаком. Документы за подписью и печатью нужно получить в полиции, больнице и у юриста. Вводя это правило, власти хотят добиться, чтобы тело всякого, чья смерть произошла ни от старости ни от болезни, было найдено и отобрано у семьи. Им важно удостовериться, чтобы его не фотографировали, не показывали друзьям и, уж тем паче, журналистам по ту сторону Тибета. Беда местного населения заключалась в том, что все конторы в эти дни были закрыты, и потому никто не мог отнести тела почивших на место «небесных похорон» в день, предписанный тибетским астрологом.

14, 15 и 16 марта, около полуночи, в той части города, где я живу, военные ходили по домам, проверяя их на наличие фотографий Далай-ламы, и уводили всякого, у кого не оказывалось удостоверения личности. У них были при себе фотографии участников демонстраций, и они тщательно сравнивали их с лицами домочадцев. Около 50 мужчин в военной форме заходили в ваш дом и переворачивали все вверх дном. Три дня мы не покидали дома, выходили лишь по нужде и ели одну только цампу. Те, у кого кончался газ, вскоре уже не могли вскипятить себе воду. Ворота в наш двор были перекрыты, и на посту дежурили часовые. Если вы пытались выйти, они били вас довольно жестоко. Через три дня всем, кто работал в государственных учреждениях, позвонили и вызвали на работу. Без специального разрешения на работу по-прежнему нельзя было выйти на улицу. Я лично знаю по меньшей мере семерых арестованных и одного человека, которого застрелили.

Когда зарубежные журналисты приехали в Лхасу – кажется, это было с 27 по 29 марта – военные внезапно исчезли с улиц. Они сняли военную форму и переоделись в форму автоинспекции, в охранников или просто в гражданскую одежду и спрятались позади зданий, чтобы не попадаться на глаза журналистам. Нам вдруг разрешили ходить повсюду, и все посты убрали. Когда журналистам дали возможность прогуляться по городу, военные в штатском или в традиционных тибетских одеждах следовали за ними, отвечали на их вопросы и фотографировали всех, кто разговаривал с прессой. Нам хотелось рассказать прессе о том, что происходит на самом деле, но у нас не было ни малейшего шанса приблизиться к ним, не понеся наказание. Когда мы услышали, что монахи Джокханга рассказали им правду, мы были очень счастливы.

Паломниками в Джокханге в тот день были пожилые работники госучреждений, которых силой заставили прийти в храм. В обычное время госслужащим запрещено поклоняться Будде, но в этот день их заставили прийти в храм. Многих сотрудников разных контор сняли с работы и заставили идти на Баркхор и в Поталу, по возможности, вместе с семьями, чтобы внешне казалось, будто в Лхасе царит свобода.
Как только журналисты уехали, военные сразу вернулись на свои посты, и мы узнали, что монахов, отважившихся сказать свое слово перед прессой и чиновниками, через два дня забрали.

С 17 по 20 апреля большинство монахов из Сера увели в неизвестном направлении. В монастыре Сера обычно 300 монахов, но теперь там осталась лишь горстка священнослужителей, которые присматривают за храмом. Около полуночи к монастырю подъехали 15-20 грузовиков, и монахов увезли. Нам рассказали об этом люди из монастыря, а также хозяин близлежащей лавки. Мы не знаем, что творится в Дрепунге и Гандене, двух крупнейших монастырских центрах Лхасы, но слышали, что и их монахов забрали и вывезли из Лхасы.

Забрали и многих монахов и монахинь из монастырей вокруг Лхасы, а тех, что оставили в монастыре, держат под домашним арестом. Наверное, правительство боится, что когда Олимпийский огонь привезут в Лхасу, монахи и монахини вновь станут протестовать, и потому было решено их задержать. Забирали всех, вне зависимости от того, принимали они участие в протестах 10 марта и в дальнейшие дни или нет. В монастырях разрешили остаться только служителям алтарных, водителям, да нескольким рабочим.

Сейчас на улицах почти не встретишь монахов. Выходить им опасно, ведь по Тибетскому телеканалу передают, что за каждое подозрительное лицо, о котором вы сообщите в полицию, вы получите RMB20.000. В действительности, они заплатят вам только RMB2.000, но люди продолжают звонить, стоит им только увидеть монахиню или монаха.

На прошлой неделе все тибетцы, не имеющие прописки в Лхасе, получили распоряжение вернуться домой, за исключением учителей и учеников, обучающихся в государственных школах. Полиция приходит к вам домой и высылает вас из Лхасы, если вы не отсюда. Когда Олимпийский огонь привезут в Лхасу, находиться в городе можно будет только местным жителям и китайцам. Они уже делали так несколько лет назад, когда отмечали 50-летие мирного освобождения Тибета.

В тюрьмах сейчас очень тяжко. Не хватает еды, не хватает воды и одеял. Заключенные спят на полу и порой в день получают лишь чашку с водой и ничего больше. Это подрывает здоровье, тело слабеет, и человек умирает, либо в тюрьме, либо, выйдя на волю. Их сильно бьют, особенно по почкам, печени и желчному пузырю. Они получают повреждение внутренних органов и медленно умирают. Мы слышали от этом от троих наших друзей, которые только что вышли на волю.

Все мы беспокоимся о наших друзьях и родственниках, попавших в тюрьму. Хотим помочь им, но не знаем, что делать. Вот почему мы стараемся рассказать обо всем иностранцам, чтобы мир узнал и пришел нам на помощь.

В Лхасе по-прежнему напряженно. Без удостоверения личности никуда не пройдешь, а, если живешь в Дромсикханге или на Баркхоре, то нужно еще и специальное разрешение. Стоит людям собраться вместе или затеять спор, арестов не избежать.

Ученикам школ и сотрудникам госучреждений приходится писать сочинения про 14 марта и дурно отзываться о Далай-ламе. Когда они пишут о Далай-ламе, им разрешается написать только «Далай», в противном случае придется все переписывать заново. Моему ребенку уже трижды пришлось писать сочинения подобного рода.

Мы волнуемся и боимся за арестованных. После демонстраций я видел военную технику, такую как применяют на войне в Ираке. Точно такие же танки, как я видел в новостях про Ирак, теперь разъезжают по нашему городу. Я думал, такие машины применяются только в войне между странами. В новостях по Тибетскому телеканалу кто-то из ведущих сказал, что военные блестяще справились со своей работой, ведь они впервые принимали участие в военных действиях, и эти события стали для них прекрасной возможностью отточить свои навыки в стрельбе по живым мишеням. Сейчас уже начались приготовления к олимпийской эстафете в Лхасе. Поталу и площадь перед Джокхангом надлежащим образом украшают. Громадные олимпийские кольца были установлены перед Джокхангом, но вчера их снова убрали…»

То, что рассказал мне этот мужчина, я уже слышала от других людей, никак с ним не связанных.

У меня нет сомнений в том, что китайское правительство еще несколько месяцев не будет пускать сюда иностранных туристов. Тибетцы ищут возможность рассказать свою версию последних событий; они пытаются рассказать о том, что случилось с ними. Они знают, что помощь может прийти извне. Не допуская в Тибет туристов, правительство сохраняет за собой право проводить жесткий контроль, цензуру и репрессии.

То, что произошло, и продолжает происходить в Лхасе, вселяет острую боль и страх. Никогда прежде я не слышала, чтобы монахи обсуждали орудия пыток в местных тюрьмах и типы оружия, примененные военными в этом году в дни демонстраций в Лхасе. Никогда прежде я не видела тибетский народ в таком отчаянии и ожесточении – они готовы совершать действия, за которые могут умереть или провести в тюрьме долгие годы.

В преддверии первомайских праздников и намеченной на май олимпийской эстафеты в Лхасе возросло беспокойство. Опасаясь, что весь тибетский народ возьмут под домашний арест, люди начали запасать продукты.

Каждый день, видишь, как люди спорят с военными на блокпостах. Отец с дочкой хотели миновать пост. Военные пропускают отца, а дочку, совсем юную, не пускают за отсутствием не положенного ей по возрасту удостоверения личности.

Но даже в эти трудные дни люди находят в себе силы на смелые и добрые поступки. Вчера видела маленького мальчика – годик или два, не больше – который стал для меня воплощением тибетского духа. Мальчик едва научился ходить и гулял со своей бабушкой и маленькой собачкой. Они стояли у площади перед храмом Джокханг, где военные в синей униформе следили за тем, чтобы никто не шел через площадь. Малыш сделал три шага в сторону площади и принялся совершать простирания перед Джокхангом, а его бабушка просто молилось, от возраста ее тело стало слишком немощным для простираний. Закончив простираться, малыш посмотрел на военных, затем – на бабушку и направился в сторону храма. Солдаты провожали его взглядом, не зная, что делать. Через десять метров малыш снова остановился и снова совершил простирания, а затем развернулся, подошел к военным и взял солдата за руку, прощаясь с ним.

Наблюдая за ним, я думала о том, что единственное, чего хочет тибетский народ – это свобода вероисповедания и право сохранять свою культуру. Они устали от сочинений на тему «Как я не люблю Далай-ламу», от патриотического перевоспитания и всевозможных правил, делающих их жизнь такой невыносимой.

Лхаса, Тибет
27 апреля 2008

Перевод Юлии Жиронкиной
www.savetibet.ru – Сохраним Тибет!

Фото из Лхасы (март - апрель)
AFP, Reuters


Смотрите также:
Буддийские монахи в Лхасе не позволили китайским властям сказать журналистам «правду» о Тибете

Китайцы сжигают тела убитых тибетцев, избавляясь от улик

Тибетские монахи вновь нарушили организованный Китаем пресс-тур

В тибетском монастыре Лабранг царит атмосфера страха

Тибетский центр по правам человека и демократии получил фотографии тибетцев, расстрелянных 3 апреля

Тибетское правительство в изгнании опасается ухудшения ситуации в Тибете в ближайшие дни