Раннее утро в тибетской деревне, в доме все спят. Как и все дома в провинции Амдо, он поделен на две половины. В первой, на специальном сооруженном возвышении, стоят две кровати. На одной спит глава семейства (самый уважаемый и авторитетный человек в доме), на второй – дорогой гость: чаще всего, мальчик-монах, пришедший погостить у родителей. Все остальные спят на полу вповалку, спят крепко, не реагируя на внешние звуки. Вскоре дедушка начинает ворочаться на своем почетном ложе, а затем громко, во весь голос, произносит: «Ну, пора бы и вставать…» Все вскакивают, альтернативные точки зрения не рассматриваются.

Амдо – это место, где каждый добравшийся сюда иностранец переживает культурный шок. Даже те, кто, казалось, знаком с тибетской культурой, оказываются в плену такого немыслимого изобилия визуальных впечатлений, что на какое-то время мозг отказывается повиноваться.

Массивные бусы из натуральных кораллов и бирюзы весом в несколько килограмм (как у них шея выдерживает?!), богатые одежды, отороченные, как и встарь, шкурами тигров и леопардов (где они их берут?), обязательные дорогие ножи у мужчин и безбрежные стада яков… Всё это как-то особенно резко контрастирует с нищетой забитых и затравленных тибетцев в автономном районе, к которому китайцы свели некогда огромное государство Тибет.

Хотя Амдо – исконная тибетская территория и проживающие на ней тибетцы, по некоторым данным, составляют до 35% всего населения исторического Тибета, китайцы, рисуя новые карты, решили «исключить» Амдо из Страны снегов. Большая часть ее территории отошла к нынешней китайской провинции Цинхай, а оставшиеся земли – к провинциям Гансу и Сычуань.

Так что, Амдо – теперь не Тибет, за который китайцы борются с Далай-ламой и западными правозащитниками; не Тибет, куда они направляют войска и переселяют мирных жителей, чтобы разбавить местное население и укрепить свои позиции; не Тибет, где на каждом шагу – работники служб безопасности, а монахи должны ходить по струнке… Одним словом, в Амдо дышится легче.

В типичной амдоской деревне китайцев немного. Они держат свои лавочки и забегаловки, где тибетские парни, отогнав яков на пастбище, собираются обсуждать «мировые проблемы». Раньше гоняли яков высоко в горы, искали, где трава сочнее и вода слаще, чтобы молоко было жирным, а мясо – вкусным. Потом пришли китайцы заставили землю разделить, а пастбища огородить. Теперь парням делать нечего, утром отогнал яков, вечером – пригнал. Остальное время – свободен. А молоко уж какое получится, теперь не приходится выбирать. Зато у женщин работы по-прежнему много, здесь радуются, когда рождается девочка – еще одни руки, чтобы доить яков, делать масло и сыр, готовить пельмени-момо и суп-тукпу.

Китайцы пробовали контролировать рождаемость, посылали машины с медработниками, которые якобы проверяли здоровье женщин, а не деле проводили стерилизацию, но амдоские женщины не спешили «лечиться». Рычагов воздействия не так много, а одними угрозами ничего не добиться. В Китае лишний ребенок оказывается бесправным, ему трудно получить образование и медобслуживание в принадлежащих государству учреждениях. Здесь же испокон веков лечились у тибетских врачей, а образование получали в монастырях. Отходить от древних традиций пока не спешат – съездят в ближайший китайский город, погуляют по современным проспектам, пройдутся по сверкающим магазинам, поцокают языком и возвращаются назад к своим якам, длиннополым одеждам-«чупам» и ожерельям из янтаря. Только бы китайцы не мешали…

Каждый городок и каждая деревня в Амдо считают делом чести восстановить свой монастырь, разрушенный китайцами в годы Культурной революции. Восстанавливают на собственные деньги. Здесь не Лхаса, некому пускать пыль в глаза отремонтированными фасадами, поэтому помощи от китайцев не ждут.

Как и предписано Винаей, сводом правил, регулирующих монашескую жизнь, монастыри стоят на отдалении от деревень. Пожилые амдосцы, утром и вечером, отправляются туда совершать обхождение («кору»), накапливая заслуги. Молодые ребята и девушки, менее религиозные на первый взгляд, присоединяются к ним по буддийским праздникам и важным лунным дням.

В больших монастырях Амдо счет монахов снова идет на тысячи. Как и до 59-года, монах здесь – высшее существо, путь монашества – лучший из путей. Один ребенок в семье (а то и два) уходит в монахи. Во-первых, он постигает буддийскую Дхарму, а, во-вторых, просто становится грамотным. Большинство мирян по сей день не умеют ни читать, ни писать – тибетские школы стали появляться здесь только в последние годы.

Даже маленький монах-ребенок пользуется невероятным уважением. Когда он заходит в дом, все встают. Даже старушка-мать и отец, чей статус в традиционной тибетской семье – самый высокий. Почтение к монаху – это почтение к Сангхе, благородной общине практикующих, одной из Трех Драгоценностей буддизма.

На домашних и монастырских алтарях в Амдо нередко можно увидеть портрет Далай-ламы, похоже, китайцы здесь смотрят на это сквозь пальцы. Вопрос со статусом Амдо для них решенный и пересмотру не подлежит, и они бросают все свои силы в центральный Тибет, где пропагандистская война идет полным ходом.

Здесь же портреты Его Святейшества продаются в небольших лавочках вместе с амдоскими журналами. Немногочисленные грамотные жители провинции постоянно пишут эссе и рассказы, некоторые из них - откровенно крамольного содержания. Если китайцы обнаружат такое сочинение, можно угодить за решетку. Однако просматривать все труды плодовитых амдоских писателей, видимо, не хватает ресурсов, и потому возможностей выразить свою точку зрения здесь гораздо больше, чем в бывшем СССР.

Практически все монахи были в Индии и хорошо осведомлены о жизни тибетского сообщества в изгнании. Кто-то ходил на учения, которые Его Святейшество Далай-лама дает в феврале-марте в северном городке Дхарамсала сразу после нового года. Кто-то ездил на юг, в Карнатаку, в тибетские буддийские университеты для планомерных многолетних занятий. Обычно монахи стараются доучиться до степени геше, доктора буддийской философии, но иногда родственники вызывают домой уже через два-три года: тяжело заболела мать, хочет увидеться перед смертью… Некоторые уходят, не выдержав знойного индийского климата и непривычной еды. В целом, амдосцам редко нравится в Индии, они слишком привязаны к своим бескрайним просторам. Они остаются там только из-за возможности учиться и быть рядом с Далай-ламой, а, вернувшись домой, стараются раздобыть его учения на контрабандных компакт-дисках. Достать можно. Из-под полы.

Юлия Жиронкина
По рассказам Юлии А.

Фото

Интересное сочетание – национальные костюмы и типичная «советская» застройка. Не переставляешь удивляться, как древней тибетской культуре удалось выжить под таким напором со стороны коммунистических ценностей? Другой вопрос, сможет ли она устоять перед ценностями потребительского общества, когда Тибет станет свободным?

Женщины Амдо – основная рабочая сила традиционной тибетской семьи. Хотя много приходится слышать о равноправии в буддийском сообществе, в реальности женщины работают больше мужчин.

Амдоские детишки на празднике. В последние годы в Амдо стали открывать школы, и молодое поколение, в отличие от родителей, уже умеет читать и писать. Однако иностранец, способный что-то написать на тибетском языке, - по-прежнему что-то вроде инопланетянина.

Как и много веков назад, лучшее будущее для мальчика – уйти учиться в монастырь и стать доктором философии. В противном случае он, скорее всего, будет всю жизнь заниматься торговлей яками. Впрочем, занятие прибыльное, о чем можно судить по дорогостоящим украшениям из кораллов и бирюзы, которые амдосцы надевают по праздникам.

Монахи провинции Амдо. Их число неуклонно растет, что позволяет надеяться на то, что учение Будды выживет в этой части Тибета.

Фото: Юлии А.
Амдо, Тибет

Смотрите также:

Тибетские кочевники сожгли китайскую мясобойню в провинции Сычуань