Западный буддизм постоянно обвиняют в «неаутентичности». Однако куда может привести нас погоня за подлинностью?

Когда я занималась классическим индийским танцем, мы все испытывали сомнения и стремились к как можно большей аутентичности. Возможно ли заниматься древним искусством на Западе, где оно оторвано от своих корней? Оправданы ли какие бы то ни было изменения в форме или методе обучения, или это совершенно недопустимо? Можно ли, изучая определенный вид танца, одновременно брать уроки у учителя другой школы?

Я вспомнила о наших горячих ночных спорах, когда пришла в прошлую субботу на лекцию Джозефа Голдстейна, посвященную медитации внутреннего озарения. Похожие сомнения, очевидно, одолевали и всех присутствующих. Они задавали множество вопросов, которые можно в целом разделить на две общие категории. Первая – как практиковать дхарму в повседневной жизни. К ней относятся вопросы, вроде «Как мне правильно вести себя с соседом, который постоянно «запирает» мою машину на парковке?». Вторая – насколько строгими должны быть границы Западного буддизма?

Вряд ли найдется человек, который лучше Голдстейна ответил бы на обе категории вопросов. Он сам впервые соприкоснулся с буддийской дхармой во время поездки в Таиланд в составе «Корпуса мира» в 1965 году [«Корпус мира» - неполитическая организация, финансируемая Конгрессом Соединенных Штатов, целью которой является укрепление мира и взаимопонимания между народами]. Вот как он описывает свои впечатления от посещения буддийских учений: «В первые же пять минут со мной произошло что-то невероятное. Я понял, что могу не только заглянуть внутрь своего ума, но и посмотреть сквозь его призму на окружающее». С тех пор он активно занимается распространением медитации Випассана на Западе, в 1975 стал одним из основателей крупного центра медитации в штате Массачусетс, написал множество книг.

Сидя в кресле посреди большой пустой сцены, Голдстейн чувствует себя также спокойно, как если бы он говорил о дхарме, уютно устроившись в кресле в своей гостиной. У него очень располагающая манера тщательно взвешивать вопросы и обдумывать свои слова. Пожалуй, говорит он, в случае с соседом и машиной лучше всего начать с «гневного сострадания». В США был монастырь, который постоянно подвергался нападениям хулиганов и вандалов. Сперва монахи пытались действовать уговорами, разъяснениями, вызвали к пониманию и любящей доброте. Но все напрасно. Тогда настоятель сказал им: «Проколите хулиганам шины». Но помните, предупреждает Голдстейн, здесь ключевую роль играет не само действие, а ваша мотивация.

Вопрос подлинности, пожалуй, более сложный и насущный для развивающегося Западного буддизма. Но, как я указала вначале, вопрос этот не ограничивается только буддизмом. Я мучилась этим вопросом, когда учился танцу, затем позже, когда участвовала в разработке политики в отношении многообразия. За последние 30 лет мы постепенно и не без трудностей пришли к тому, чтобы принять другие культуры, и здесь есть большое сходство с проблемами, встающими на пути буддизма. Кому «принадлежат» различные формы искусства? Очевидно, что, придя на Запад, искусство должно поменяться, если мы хотим, чтобы оно выражало реальность. Но зачастую это становилось предметом споров, и не только с носителями языка, которые очень трепетно относятся к своему наследию. Зачастую коренные британцы стремились загнать искусство в этнические рамки и не хотели видеть его более широкую значимость.

Изменения – какими бы жизненно важными они не были – несомненно, несут в себе опасность, как об этом неоднократно говорилось ранее. Опасность понахватать всего по верхам, смешать все в одну кучу и получить в итоге совершенно неудобоваримую кашу. Подход Голдстейна к этим вопросам отличается разумностью и глубиной. По его мнению жизненно важно изучить основы одной традиции, а затем уже приступить к расширению кругозора. И в этот момент соприкосновение с новой традицией может оказаться чрезвычайно продуктивным. Сам Голдстейн следовал бирманской традиции медитации внутреннего озарения на протяжении почти 25 лет, когда один из друзей открыл для него тибетский буддизм, полную противоположность его собственной практике. Он был ошеломлен и сбит с толку. Как могут быть истинными две столь разные интерпретации? Этот парадокс долго мучил его, пока, наконец, он не сделал для себя два вывода: первое, «ни одно учение не является единственно верным, все они лишь искусные методы освобождения от привязанностей», и второе, здесь он улыбнулся, развел руками и пожал плечами: «Кто знает?».

Эта способность доверять и быть открытым является хорошим ответом на озабоченность «аутентичностью». Она придает новый оттенок приятию [другой культуры, религии] – с которым у британской культуры, несмотря на ее якобы толерантность, все обстоит далеко не так хорошо. Мы склонны «этнизировать» верования и культуру. Мы видим в «мультикультурализме» лишь фрагментацию, а не продолжение истории основной культуры. Похожим образом обстоит дело с религиями и верованиями, мы закрепляем их за конкретными географическими областями, которые начинают определять их индивидуальные черты и суть. Поэтому неудивительно, что буддизм в общественном мнении ассоциируется лишь с монахами в желтых одеяниях, молитвенными песнопениями и вегетарианством, что несомненно подходит для людей «там, далеко», но как-то не вписывается в нашу действительность, не является для нее «аутентичным».

Западный буддизм старается проложить себе путь сквозь территориальный императив к философии, как всеобщему достоянию. Так не является ли универсальность более достойной целью, чем аутентичность?

Иточник: Naseem Khan, The Guardian [Buddhist channel]