Бывший монах Алан Уоллес рассказывает о том, что нового может открыть буддизм западным ученым, почему нужно серьезно относиться к реинкарнации и что такое медитация с Далай Ламой.

Диалог между наукой и религией неизменно упирается в спорный вопрос о существовании Бога. Можно ли выявить связь между всемогущим Господом и тяжелой механической поступью эволюции? Способен ли материалист на что-то большее, нежели насмешки над библейскими чудесами?

А что если другая религия, нетеистическая, предложила путь для выхода из этого тупика? Некоторые люди рассматривают буддизм именно в этом ракурсе. Сам Далай Лама глубоко заинтересован в сближении науки и духовности. Он регулярно встречается с западными учеными, чтобы сопоставить учения буддизма с последними исследованиями в области физики и неврологии.

В своей книге «Вселенная в одном атоме» он писал: « Если в ходе научных исследований будет доказана ложность некоторых утверждений Буддизма, то мы должны отказаться от них и признать открытия, сделанные учеными».

По всей вероятности американец Алан Уоллес – один из тех людей, которые больше всего заинтересованы в поиске связей между буддизмом и наукой. В прошлом он сам был буддийским монахом, а впоследствии в университете Стэнфорда получил докторскую степень в области изучения религии. Некоторое время он практиковал медитацию с Далай Ламой и был одним из переводчиков духовного лидера тибетцев. В настоящее время Уоллес возглавляет Институт по изучению деятельности мозга, расположенный в Санта Барбаре, и является автором и редактором многих книг, бросающих вызов основным постулатам современной науки. «Священным объектом ее поклонения, благоговения и преданности является не Бог или достижение духовного просветления, а материя», – писал он. Он обвинил таких выдающихся ученых как Е.О. Уилсон и Ричард Доукинс в том, что на практике они занимаются не чем иным, как «современной разновидностью самой настоящей религии».

В своей новой книге под названием «Наука созерцания: общее в буддизме и нейробиологии» Уоллес касается такой сложной темы как разум человека. Он доказывает, что богатый опыт буддийских медитативных практик с их тщательным исследованием состояний ума, в сущности, является одной из первых наук о сознании, которая могла бы во многом помочь западным ученым. «Субъективность является главным табу научного материализма», – пишет Уоллес. Он считает, что буддийское исследование скрытых ментальных состояний гораздо предпочтительнее того, что он называет западным «культом мозга». По его мнению, одержимость новой теорией, делающей акцент на химических процессах, создает ложную картину влияния на здоровье человека. «В таком случае психофармакологические и психотропные средства следует рассматривать как основной источник счастья и избавления от страданий», – говорит он. Также Уоллес выступает с жесткой критикой в адрес психологов и неврологов, которые высокомерно считают умственную деятельность человека всего лишь следствием физико-механических процессов работы мозга. Он открыто выдвигает гипотезы о возможности перерождений и трансцендентного состояния ума, которые большинство ученых считает смехотворными.

Речь Уоллеса довольно быстрая, во время беседы он часто смеется и заражает собеседника своим энтузиазмом. Мне говорили с ним по телефону о буддийской концепции сознания, причинах личного критического отношения к науке и христианству, а также о научном подходе к исследованию реинкарнации, сторонником которого он является.

Почему вы считаете, что буддизм способен направить полемику между наукой и религией в новое русло?
Буддизм может внести множество корректив, и на это есть ряд причин. Взять хотя бы исторические. Еще со времен Галилея между религией и наукой на западе существует некое противостояние, если не сказать настоящая война. Буддизм же оказался за чертой этого конфликта. Он не относится к теистическим религиям, как христианство. В то же время это и не совсем наука, как те же физика или биология. И существует еще одна причина, по которой у буддизма есть шанс сказать новое слово. Несмотря на то, что в нем, бесспорно, присутствует набор таких религиозных элементов, как монахи, храмы, ритуалы и молитвы, он обладает широким спектром эмпирических методов для исследования природы ума, выдвижения различных гипотез и их доказательств.

Существует общепринятое мнение, что наука и религия – это совершенно разные области. Эмпирическое царство науки представляет собой набор явлений и теорий, касающихся мира, который мы видим вокруг, тогда как религия оперирует догмами и делает упор на моральные ценности. Но вы ведь не являетесь сторонником такой дихотомии?

Нисколько. В том числе и большинство верующих людей не разделяют эту точку зрения. Идею такого разделения выдвинул Стефен Джей Гулд в своей теории о «разграничении влияний». Но это неправильно. Все великие новаторы, совершившие революцию в науке 19-го века, – Коперник, Галилей, Кеплер, Ньютон и так далее, включая Грегора Менделя, – были христианами. Религия, как бы мы к ней ни относились, содержит немало истинных представлений, как о реальном, так и о запредельном мирах. И теперь, когда наука пытается проникнуть в природу ума и затронуть вопрос о свободной воле, она определенно посягает на ту область, которая всегда находилась в ведении религии и философии.

Многие люди признают, что с помощью техник глубокого проникновения в разум человека буддизм может объяснить, как возникают депрессии, что делает человека счастливым, и как мы становимся рабами собственных привязанностей. Но какое отношение это имеет к науке?

Буддизм считает, что в основе всех наших страданий и психических расстройств, или болезней ментального плана, как их еще называют буддисты, лежит неведение. Знания являются путем к освобождению или просветлению. Познание реальности таковой, какая она есть на самом деле. Таким образом, несмотря на значительные различия в методологии, и наука и буддизм выступают за отображение реальной картины мира. Но что определяет границы этой реальности? Современный научный подход зачастую склонен рассматривать только физическую составляющую, а явления психического характера и личный опыт считает следствием наличия мозга или его деятельности. Однако помимо этого реальность проявляется во многих других областях, которые наука с имеющимися в ее распоряжении средствами пока определить не способна.

Но методологический подход – это та область, в которой наука действительно сильна. Научный метод предполагает выдвижение гипотез и теорий, которые можно доказать. Есть ли что-то подобное в буддизме?

Не совсем так. Мне бы не хотелось уделять особое внимание доказательствам того, что буддизм всегда являлся наукой, обладающей четкими гипотезами и абсолютным скептицизмом. Он намного больше, чем религия, и поэтому в буддийской общине существует довольно сильное стремление не оспаривать утверждения, сделанные Буддой или кем-либо из великих основоположников этой традиции. Таким образом, существуют некоторые фундаментальные отличия. В то же время наука не так уж научна. Само по себе представление о том, что разум может быть простым свойством мозга, его физическим свойством и ничем более, – гипотеза без доказательств. Наука базируется на довольно мощном фундаменте метафизики. Разве можно доказать утверждение о том, что кроме физических явлений и их свойств более ничего не существует? Ответ будет отрицательным.

Вы утверждаете, что такие проявления физической активности мозга, как деятельность нервной системы и наличие биополя, нельзя достоверно считать основой нашего сложного внутреннего мира, который мы зовем разумом?

Область экспериментальной науки располагает множеством гипотез, имеющих доказательства. Например, болезнь Альцгеймера, которую относят к особым случаям нарушения мозговой деятельности. Все больше и больше примеров, когда ученые способны выявить те отделы и функции мозга, которые ответственны за возникновение определенных психических состояний. Все это научные вопросы. Но давайте попробуем вникнуть в суть того, что философ Дэвид Челмерз назвал «большой проблемой»: связь между серым веществом и сознанием. Что мы можем сказать насчет мозга? Неужели совокупность химических процессов и электромагнитных полей, присутствующих в нем, позволяет достичь любых состояний, которые способен испытывать индивидуум? Если пытаться постичь разум посредством изучения только физических явлений, то не будет возможности проверить, находятся ли все аспекты мышления в прямой зависимости от деятельности мозга.

Тем не менее, именно этот принцип лежит в основе парадигмы, которой придерживается основная масса нейробиологов и психологов. Разум есть не что иное, как мозг, а то, что происходит в процессе мышления, определенно зависит от физико-механических процессов. Я уверен, что большинство этих ученых сочтут абсурдными беседы на тему о существовании разума, не связанного с мозгом.

И правильно, когда у вас нет реальных способов, чтобы изучить не зависимый от деятельности мозга процесс мышления, тогда даже сама постановка вопроса может показаться абсурдной. Но существует один способ проведения исследований, который почти совершенно упустили из виду или попросту отвергли. В любое время у нас с вами есть возможность пронаблюдать за своим ментальным состоянием. Можем ли мы представить яблоко? Вспомнить лицо своей матери? Процитировать первые строки из Геттисбергского послания Линкольна или прочесть наизусть знаменитое стихотворение? Неужели эти ментальные образы, которые мы оживляем в памяти, являются всего лишь следствием неких состояний мозга или его отдельных областей? С этой точки зрения вопрос независимого мышления не является чисто научным, поскольку никто не знает, как можно попытаться найти его решение.

Вы требуете начать изучение новой области под названием «наука о созерцании». Что она из себя представляет?

Эта наука должна соответствовать строгим критериям, которые задали нам нейробиология, практическая психология, химия и физика. Они установили высокую планку. Я являюсь великим поклонником научной точности и скепсиса, в самом хорошем смысле. Уильям Джеймс, которого я считаю своим кумиром в области рационализма, выдвинул идею о тройном подходе к рассмотрению этой темы. По его мнению, следовало бы вести контроль за умственной деятельностью через изучение линий поведения человека и работы его мозга, но, прежде всего, непосредственно наблюдая ментальные явления. Но вот чего ему и его современникам не хватало, так это строгой методологии.

Вы считаете, что именно это предлагает буддизм?

Да. Я не утверждаю, что нужно объединить науку и религию. Точнее, нам следовало бы выбрать отдельные методологии, имеющиеся в буддизме, дополнив их традициями самосозерцания. В них техника наблюдения за состоянием ума оттачивалась тысячелетиями, начиная с простой концентрации внимания и заканчивая сложными методами по исследованию природы ума, чувств и самого сознания в состоянии бодрствования, сна и даже стадии глубокого сна. Сейчас, когда у нас есть современные средства передвижения и связи, мы легко можем получить доступ к информации, содержащей сведения о тайской традиции Китая, учении суффистов Ближнего Востока, буддизме Тибета и юго-восточной Азии. Я уверен, что все эти знания расширят спектр и добавят глубину в смысл вопросов, поднятых современной наукой.

При научном подходе гипотезы, которые необходимо доказать, могут быть опровергнуты. Происходит ли нечто подобное и в буддизме?

В самой религии, как правило, нет. Но, с другой стороны, покажите мне нейробиолога, который способен опровергнуть гипотезу о причинно-следственной связи между ментальными процессами и состоянием нервной системы. Я считаю, что это недоказуемо. Существует значительное количество догм, причем не столько в самой науке, сколько в умах ученых. Более того, множество догм присутствует и в умах буддистов. Однако к чести буддизма (и здесь мы обращаемся непосредственно к учению самого Будды), он поощряет дух скептицизма. Будда сказал: «Не принимайте мои утверждения на веру только лишь потому, что испытываете глубокое почтение ко мне. Напротив, подвергайте их проверке». Действительно, если вы последуете этому совету, у вас будет возможность как опровергнуть, так и подтвердить их истинность.

И еще, позвольте мне спросить вас вот о чем. Я знаю о традиции, которая особенно распространена среди успешно практикующих, когда вы делитесь своим медитативным опытом, обсуждаете его, анализируете, а ваши «соратники» дают ему критическую оценку. Неужели это на самом деле возможно? Когда человек выходит из медитации, разве кто-то посторонний может ему сказать: «Простите. Вы делаете это неправильно»? Вряд ли. Видите ли, буддизм, как и любая другая традиция, может прийти в упадок. Так, если мы с вами отправимся в Индию, Непал или Тибет, то там мы найдем достаточное количество медитирующих, которые просто механически соблюдают ритуал и пытаются подогнать свои результаты под правильные ответы в конце книги. Но когда буддизм действительно процветает, то мы видим иную картину. Вы уходите в трехлетний ретрит, во время которого медитации длятся по 8-12 часов в день. Вы тренируете свой ум. Исследуете его природу. Но при этом вы не находитесь в полной изоляции от мира. Вы можете консультироваться с учителем, который направляет вашу практику и помогает углубить ее. Вы станете подвергать исследованию ваш способ проникновения в суть медитации. Таким образом, ваши отношения с учителем напоминают общение с консультантом во время работы над докторской диссертацией. Если в какой-либо из моментов ваши поиски заходят в тупик, учитель скажет вам, что это пустой результат, и вы идете неверным путем. Так должно быть в буддийской традиции, когда она действительно сильна и процветает.

С вами происходило что-то подобное? Ваш опыт медитаций исчисляется десятилетиями. И на протяжении четырнадцати лет вы были буддийским монахом. Вашу практику тоже кто-то анализировал и направлял?

Конечно. Допускаю, что это можно расценить как унижение. (Смеется). Но, конечно, нет. Взять хотя бы мой первый долгий ретрит в 1980-м. В то время я был монахом. Как раз перед этим я провел десять лет в монастырях Индии и Швейцарии, посвящая всего себя занятиям теорией и практикой. После этого единственное, чего я хотел, – это удалиться в уединенное место и проводить по 8, 10, 12 часов в медитации. И мне невероятно повезло, потому что моим учителем был сам Далай Лама. Он давал мне наставления. Я встречался с ним раз в несколько недель, обсуждал свою практику, и он консультировал меня. Я жил в маленькой хижине, расположенной в горах над Дарамсалой. Пять месяцев я провел в уединении. Раз в неделю кто-то приносил мне еду. Я медитировал по 10 часов в день, оттачивая свое мастерство самоконцентрации. Получал советы от Далай Ламы. Обсуждал технику и возникающие проблемы практики с другими йогами, жившими наверху. Они использовали свой накопленный десятилетиями опыт, чтобы помочь мне. И я, представитель запада, выросший в Америке и Европе, смог применить некоторые из этих методов успешнее, чем кочевник на плато Тибета.

Удалось ли приобрести глубокий мистический опыт? У вас были моменты, которые можно назвать просветлением или нирваной?

Ну, слово «просветление» имеет столько разных значений, что мне не хотелось бы ступать на это минное поле. В восемнадцатом веке в эпоху Просвещения Европа испытала нечто подобное озарению, но я не уверен, что тот опыт подходит для моего случая. По мне, так любые попытки во что бы то ни стало добиться состояния нирваны приводят к обратным результатам. Удалось ли мне достичь измененных состояний сознания? Могу ли я сказать с уверенностью, что достаточно развил способность к концентрации? Довелось ли переживать такие состояния ума, которые я никогда не испытывал прежде, до выполнения медитативных практик? Ответ будет: да, и еще раз да. Но гораздо больший интерес для опытного практикующего представляют не эти моменты прозрения, сопровождающиеся откровениями или глубоким проникновением в сущность, а общее влияние медитации на качество вашей жизни, отношения с другими людьми и способность преодолевать жизненные проблемы. Приносит ли это пользу? Способно ли все это дать вам более ясное представление об окружающей действительности? Если нет, тогда я бы отнес медитацию к разряду хобби. Если же ответ положительный, то практика наблюдения за собственным умом может считаться чем-то вроде главного условия для развития крепкого ментального здоровья и осознанного восприятия реальности как таковой.

Я слышал, что ваш отец был протестантским богословом. Отсюда возникает вопрос, почему же вы стали буддистом? Почему буддизм оказался вам ближе, чем христианство?

Это вопрос личного характера. Вы совершенно правы. Мой отец был и есть христианский богослов. Наши отношения построены на любви и полном доверии. И определенно его мировоззрение оказало довольно сильное влияние на выбор моего жизненного пути. По мере того, как я рос, лет с 13-ти, у меня возникло достаточно ясное ощущение, что я хочу посвятить свою жизнь науке. Я с головой погрузился в химию, биологию, физику и математические вычисления. В то же время я не забыл о тех представлениях, которые получил благодаря религиозному воспитанию. И вот что меня действительно крайне озадачивало, так это абсолютная несовместимость научного и христианского мировоззрений. В последнем, если верить молитве, Господь является творцом, а человеческая личность – бессмертной душой. В основе иудейской и христианской религий лежит идея о том, что Бог присутствует во всем сущем. Но если посмотреть на этот вопрос с научной точки зрения, то я не что иное, как тело или животное. Нет никакого создателя. В природе не существует нравственности. Есть лишь конкретная теория Дарвина. С этой точки зрения мир предстает потрясающей воображение машиной. Сравнивая эти мировоззрения, я слишком явно ощущал их полное несоответствие.

Попытка разобраться стала причиной того, что я избегал западной цивилизации в течение 14 лет. Когда мне было двадцать, я приобрел одну книгу по буддизму. Я жадно внимал каждому слову: так голодный человек ловит в воздухе аромат свежевыпеченного хлеба. Потом я уехал за границу и провел год в Германии, изучая тибетский язык. А затем, в прямом и переносном смысле, купил билет в один конец до Индии. Я хотел попробовать жить с тибетцами и как можно глубже вникнуть в суть буддистской системы мировоззрений. Ведь это не только религия. Это не теистическое учение. Буддизм не утверждает, что Бог находится за пределами мироздания, управляя и властвуя над ним, наказывая грешников и вознаграждая добродетельных. В этом учении нет ничего подобного. В то же время это и не воинствующий материализм, стремящийся представить все бытие человека чуть ли не побочными явлениями работы мозга.

Вы сделали предположение о том, что должны существовать определенные функции мозга, некие аспекты сознания, которые не имеют материальных проявлений.

Да. В буддийской традиции люди, в совершенстве овладевшие техникой медитации, говорили о погружении в состояние, которое назвали «субстратным сознанием». Что это такое?

Для того чтобы просто определиться с терминами, я четко разделил деятельность разума на три основных показателя. Один из них – психический. Человеческий ум – это работа памяти, внимание, эмоции и так далее. Психическая составляющая находится в зависимости от работы мозга, нервной системы и степени нашей восприимчивости. Психика человека начинает формироваться еще на стадии зачатия и во время беременности. Со смертью человека его психическая деятельность также прекращает свое существование. Это область, которую изучают нейробиологи и психологи. Поэтому с их стороны вполне резонно предполагать, что этого достаточно. Но до тех пор, пока вы изучаете мозг только ради того, чтобы понять его строение и влияние на поведение человека, вы вряд ли узнаете о существовании иных его возможностей, поскольку ограничены рамками собственных методологий. Так вот вам гипотеза: Психика не является следствием наличия мозга. Психические состояния на самом деле не порождение деятельности нейронов. Ведь никто никогда не наблюдал воочию, как это происходит.

Ваше предположение прямо противоположно всем известным утверждениям нейробиологов.

Именно. Психические состояния не являются прямым следствием деятельности мозга, подверженного влияниям окружающей обстановки. На самом деле психика человека зарождается в т.н. континууме или совокупности возможностей сознания, которое находится в тесной связи с мозгом уже во время развития плода в утробе матери. В случае нарушений работы мозга или его повреждения психика также страдает.

Однако вы упомянули еще о двух аспектах сознания?

Да. Все гипотезы, о которых я здесь рассказываю, взяты мною из буддизма. Существует другое состояние сознания, именуемое «субстратным сознанием». И это не мистика. Это не что-то сверхъестественное, наподобие божественного явления. Психика человека является формой бесконечного континуума сознания, т.н. субстратным сознанием, которое иначе можно еще назвать душой. Однако с буддистской точки зрения это скорее выглядит как постоянное состояние вакуума сознания. На этот счет есть еще хорошая метафора: субстратное сознание ведет себя подобно стволовой клетке, которая не подвержена видоизменениям до тех пор, пока не попадет в конкретный орган и не станет клеткой, например, печени или костного мозга. В момент наступления смерти психика человека снова возвращается в континуум.

Следовательно, это сознание не состоит из какого-либо вещества. Это не материя. Получается, оно ни к чему не привязано и как бы свободно плывет в пространстве вселенной?

Что ж, это затрагивает такой любопытный вопрос, как природа материи. Для людей 19-го века примером материи служил образ доброго пушистого пса, лежащего рядом. На него можно рассчитывать, как на нечто, обладающее конкретным местоположением, запасом кинетической энергии, массой и прочими физическими параметрами. Откровенно говоря, я думаю, что, обсуждая понятие материи, необходимо опираться на современную науку, а не данные трехвековой давности. А ведь в сущности вся нейробиология и психология до сих пор базируются на физике 19-го века, которая в наше время выглядит настолько же отсталой, как лошадь на фоне гоночного автомобиля.

Так значит не все в мире можно свести к понятиям материи и элементарных частиц?

На основании положений, существующих в таких передовых областях физики 21-го века, как квантовая теория поля, теория струн (теория струн сейчас - это попытка объединить общую теорию относительности и квантовую механику, поскольку сами струны несут в себе гравитационную силу, а их вибрация является случайной, как и предсказывает квантовая механика, – прим. перев.) и квантовая космология (квантовая теория физической реальности как единого целого, – прим. перев.), понятие материи не сводится лишь к рассмотрению некоего вещества. Лауреат Нобелевской премии в области физики Ричард Фейнман сделал категоричное заявление о том, что «мы не знаем, что собой представляет энергия». По его мнению, она не является родом вещества, обладающего конкретным местоположением. Скорее это похоже на математическую абстракцию. Т.е. материя – это некая структура пространства. А энергия – его форма. Довольно сложно постичь, что же, собственно, представляет собой пространство. Но тема субстратного сознания, которую я пытаюсь раскрыть, не является чем-то эфемерным и далеким от обсуждения. Она вполне конкретна. Но вот может ли существовать континуум субстратного сознания вне зависимости от наличия молекул? С точки зрения буддизма – может. Хотя, если честно, такая формулировка вопроса дает повод для создания еще одной системы убеждений.

Должен сказать вам, что здесь все же необходимо учитывать религиозный аспект. Описания субстратного сознания во многом схожи с представлениями людей о Боге. Т.е. речь идет о некоем божественном присутствии, которое находится за пределами материального мира, но каким-то образом вмешивается в нашу земную жизнь.

В связи с этим возникает еще несколько интересных вопросов, касающихся буддизма. Это все-таки религия или что-то другое? Потому что на западе есть люди, которые не считают буддизм чем-то религиозным или трансцендентным. Например, Стефен Бэтчелор в своей книге «Буддизм без предубеждений» пишет: «Будда не был мистиком. Его пробуждение – это не всеразрушающее проникновение в область сверхъестественной истины, которая открыла ему тайны Господни. Он никогда не утверждал, что его опыт наделяет его особыми привилегиями или эзотерическим знанием о принципе работы вселенной». Вы с ним согласны?

(Смеется). Я был знаком со Стефеном Бэтчелором почти 35 лет. В Индии и Швейцарии мы провели много лет вместе, будучи монахами. Чтобы интерпретировать Будду таким образом, придется взять большой нож и отсечь многие положения его учений, в подлинности которых не приходится сомневаться. Просто надо проигнорировать все это и сделать вид, что он никогда не говорил многое из того, что было сказано на самом деле. Я думаю, мой добрый друг Стефен переиначил смысл толкований, исходя из собственных представлений о них. Ведь он – английский скептик, воспитанный на традициях агностиков, и верит только в материальный опыт.

То есть нам следует забыть о попытках лишить буддизм его трансцендентной составляющей. И хотя вы не сказали об этом напрямую, но рассматривать буддизм отдельно от религии нельзя.

Понимаете, следует быть очень осмотрительным, когда оперируешь такими западными понятиями, как религия, наука и философия, смысл которых теряется в лабиринтах нашего иудейско-христианского и греко-романского наследия. Но мне бы хотелось кое-что добавить к нашей беседе об исследовании реинкарнации. У буддистов существует серьезный эмпирический подход к этому вопросу на протяжении вот уже двух с половиной тысяч лет. Они не ждут, затаив дыхание, каких результатов добьются ученые из Университета Вирджинии. В отличие от психологов и нейробиологов, они напрямую исследовали это ментальное явление. И у них существует особая техника для достижения состояния глубокой медитации, в котором открывается возможность выйти за пределы существующей жизни и сконцентрировать внимание на прошлых воплощениях и воспоминаниях. Таким образом, у нас есть своего рода готовая инструкция.

Это явление надо изучать, в том числе и скептикам. Привлеките людей, владеющих этой техникой медитации. И когда они смогут достичь состояния субстратного сознания, – этого хранилища воспоминаний из прошлых жизней, если таковое существует на самом деле, – исследуйте его вместе с нейробиологами и психологами. Если бы мы располагали неограниченными средствами, то их следовало бы потратить на изучение этого наиважнейшего вопроса. Запустить исследовательский проект лет на двадцать, с хорошим финансированием, и проанализировать данные со всем скептицизмом, присущим научному подходу. Включить в группу несколько закоренелых атеистов, которые не преклоняют колени перед догмами и способны принимать новые идеи. Провести необходимые эксперименты. За двадцать лет, я думаю, вы получите конкретные результаты, которые смогут опровергнуть или подтвердить существование этого потрясающего, поистине ошеломляющего своими возможностями явления под названием субстратное сознание.

Источник: Steve Paulson, Salon
Перевод: Елена Лохнина
www.savetibet.ru - Сохраним Тибет!