Тибет сегодня – это область Китайской народной республики, в которой земли, история и культура стали объектом переустройства со стороны китайского правительства. Далай-лама, бывший некогда главой этой страны, по-прежнему является духовным лидером тибетских буддистов, несмотря на то, что с 1959 вынужден жить за пределами Тибета. Этот простой буддийский монах как бельмо на глазу у китайских властей. 17 октября Далай-лама получил золотую медаль Конгресса США, чем вызвал бурю негодования у правительства КНР.

Газета «Нью-Йорк Таймс» процитировала 1 ноября министра иностранных дел Китая, который заявил, что «череда визитов на высшем уровне Далай-ламы в западные страны не изменит статус Тибета в составе КНР, а только ухудшит отношения этих стран с Пекином».

С 1950, когда Китай захватил независимый Тибет, накоплено огромное количество документальных материалов (фотографий, видеофильмов, письменных документов), свидетельствующих об убийствах тысяч тибетцев, разрушении буддийских монастырей и уничтожении бесценных произведений искусства, вынужденном бегстве в изгнание оставшихся в живых.

Однако об одном аспекте вынужденной миграции говорят довольно мало. Каждый год тысячи тибетских детей отправляются через Гималаи в Непал и Индию. Родители отправляют детей одних, в надежде, что за пределами Тибета они найдут лучшую жизнь. Как правило, группы детей сопровождают проводники, которым заплатили родители. Многие дети благополучно достигли индийского города Дхарамсалы, где живет в изгнании Далай-лама. Но некоторым повезло меньше. Дороги в горах крайне опасны хотя бы по причине сложных погодных условий. Конечно, дети могут уйти и по менее опасным дорогам, но там их подстерегает опасность подвергнуться аресту со стороны китайской полиции, или нападению со стороны непальских грабителей.

В 1996 нью-йоркский фотограф Нэнси Джо Джонсон помогла трем маленьким детям бежать из Тибета. Позже в журнале «Лайф» был напечатан репортаж об этом с ее фотографиями. Нэнси впервые встретилась с тибетскими беженцами в начале 1980 в Непале, в Катманду, и с тех пор активно помогает тибетцам. Она входит в состав совета директоров американского комитета по делам Тибета.

В интервью Теренсу Кларку (журналисту, писателю и кинорежиссеру) Нэнси Джонсон рассуждает о прошлом и настоящем Тибета.

ТК: Ваша история это прямо роман в стиле Грэма Грина – западная женщина с риском для жизни вывозит из Тибета троих детей, с которыми она едва знакома. Это было очень опасное предприятие. А что стало с этими детьми, где они сейчас?

НДжДж: Да, детей было трое: Церинг Норден, мальчик, ему сейчас 9 лет, Лхакпа Долма, девочка, ей теперь 13, и Церинг Дордже, другой мальчик, которому сейчас 17. Они живут на севере Индии в так называемой тибетской детской деревне. В Индии много таких детских деревень, в них есть школы, больницы и все необходимое. Дети учат тибетский язык, индийский и английский. Главная задача этих деревень, чтобы дети сохранили свою национальную самоидентификацию. Обстановка там максимально приближена к тибетской, хотя это, конечно, не Тибет.

Я собираюсь оплатить высшее образование этих детей в США.

ТК: Как по Вашему, существует ли по-прежнему тот Тибет, или даже более конкретно, та Лхаса, что существовала в 1950 или даже 10 лет назад?

НДжДж: К сожалению, культура и религия в Тибете сегодня почти полностью утратили свою традиционную основу. Но есть еще много людей, которые продолжают верить, что их детям будет лучше, если они останутся тибетцами – в Индии, или в любой другой стране. Они боятся, что, оставшись в Тибете, их дети будут оторваны от своих национальных корней.

ТК: Все ли тибетцы испытывают потребность к побегу?

НДжДж: Нет, теперь уже далеко не все.

ТК: А что случилось, почему ситуация изменилась?

НДжДж: Нужно понимать, что с 1950 до примерно 1989 года китайское присутствие в Тибете было на 90 процентов военным. До 1989 искоренение тибетской культуры не приобретало такого размаха, какой оно приобрело после. Когда я впервые побывала в Тибете в 1987, несмотря на военную оккупацию, страна во многом была похожа на Тибет, каким мы привыкли представлять его себе – история, культура, все, о чем мы читали. И хотя большинство монастырей разрушили во время культурной революции, в тех, что остались, религиозное учение практиковалось в более чистом и традиционном виде, чем это происходит сегодня.

С 1989 года китайское правительство ведет активную политику переселений ханьских китайцев в Тибет. Переселенцам оказывают финансовую и всяческую другую поддержку. Правительство помогает им обустроиться на новом месте. К 1995 в Лхасе практически все приобрело китайский оттенок – витрины магазинов, школы, целые кварталы. И одновременно шел мощный культурный переворот. Например, в школах преподавание ведется практически полностью на китайском. Я побывала в нескольких школах Лхасы, где обучаются тибетские дети. Они учат тибетский, но это лишь малая часть обширной учебной программы.

Уже выросло целое поколение тибетских детей, которым сегодня по 20 лет, которые учились в китайских школах в Тибете или уезжали учиться в Китай, а теперь вернулись. Они все говорят по-китайски, их воспитали в духе китайской политической системы и пропаганды. Они уже другие. В них уже нет той духовной энергии, которая так завораживала нас, когда мы впервые встретились раньше.

Лично у меня ощущение, что Лхаса, в которой раньше везде чувствовалось внутреннее напряжение, где религия продолжала жить, несмотря на все препятствия, теперь проникнута духом отрешенности. Я очень остро это почувствовала во время своих последних двух поездок в Тибет.

Есть некая точка, в которой вы должны решить, бороться с системой, или стать ее частью. В Лхасе люди теперь зарабатывают деньги. У всех мобильные телефоны, большие машины. Детские парки аттракционов. Дети одеты в яркие импортные вещи.

ТК: А тибетцы могут участвовать в этой новой жизни Тибета?

НДжДж: Да, конечно. Например, женщина, которая помогала мне получить все необходимые разрешения во время моей последней поездки, потому что мне самой, как иностранке, было бы практически невозможно пройти через все эти формальности. Так вот, это было 30-летняя тибетка, которая основала свой туристический бизнес, прекрасно говорит по-китайски, за покупками ездит в Гонконг, а ее родители до сих пор говорят только на тибетском. Ее тибетские традиции не интересуют вовсе. Она не религиозна. Она предприниматель, и очень успешный. Вечером она ходит в спортивно-оздоровительный центр, где только богатые китаянки и богатые тибетки. Как-то она пригласила меня пойти с ней на массаж. Я пошла из любопытства.

ТК: А на каком языке говорили тибетские женщины в этом салоне?

НДжДж: На китайском, конечно! Вы спросите, а на каком языке эти женщины говорят со своими детьми? На китайском.

Если говорить о духовной жизни, то китайское правительство обязало монахов в монастырях проходить патриотическое перевоспитание и запретило почитать Далай-ламу. Все, у кого были портреты Его Святейшества, должны были их выбросить. Представьте, что вас заставляют сжечь то, что дороже всего вашему сердцу! Когда начался этот процесс, огромное количество молодых монахов и монахинь, которые до того пытались как-то приспособиться к китайскому режиму, отправились в изгнание. Это произошло совсем недавно, в 1998-1999.

А потом китайское правительство осознало насколько большой силой являются тибетцы в изгнании. И теперь они изменили свою политику. Они говорят: «ОК, вы отправили монахов и детей за пределы Тибета. Верните-ка их назад, а не то попадете в тюрьму». Китайцы поняли, что те дети и монахи, что ушли в Дхарамсалу, не собираются возвращаться. А вдруг они присоединятся к движению за освобождение Тибета (которое китайцы называют раскольническим)? Так что родители, оставшиеся в Тибете, не знают, насколько они могут доверять китайским властям, потому что китайцы слишком часто меняют свой тон на противоположный.

А еще, когда вы приземляетесь в Лхасе и встречаете китайца, который работает в аэропорту, вам сразу становится ясно, что вы попали в полицейское государство. Люди не улыбаются. И если подумать о том, что в традиционной тибетской культуре люди тысячелетиями только и делали, что улыбались, и сравнить это с тем, что происходит сегодня, с этим новым тибетским стремлением к успеху, становится понятно, в каком внутреннем смятении должен находиться тибетский народ. Те молодые тибетцы, родители которых не отослали их из страны, для того чтобы выжить, должны были принять китайскую модель. Их родители не поступались принципами, у них просто не было другого выбора, если они хотели, чтобы их дети выжили.

ТК: А каковы сейчас шансы молодых тибетцев поступить в университет в Китае?

НДжДж: Больше, чем прежде. Китайцы берут много тибетских студентов, даже в высшие учебные заведения. Они отправляют их из Тибета в Китай и дают им обширное образование. Потом выпускники возвращаются в Тибет, часть из них становятся успешными бизнесменами в Лхасе. Я с ними работала.

Сейчас обучение в китайских высших учебных заведениях стало еще более популярным среди тибетцев. Они хотят получить высшее образование, а китайское или другое уже не важно. Далай-лама по этому поводу сказал примерно следующее: «Хорошо, раньше у нас было много необразованных людей среди тибетцев. Теперь они, по крайней мере, могут получить образование, пусть даже под контролем китайцев. Все же это лучше, чем не получить совсем никакого образования».

Я встречала многих детей, которые, получив образование в Индии, потом вернулись в Тибет. И вот теперь они имеют доступ только к тем книгам, которые одобрены китайцами. Все, чему они с таким трудом научились в изгнании, творческое мышление и прочее, все оказывается ненужным после возвращения в Тибет. И эти дети становятся ленивыми, у них начинается депрессия. Они ходят на дискотеки, которых теперь предостаточно, они не живут, а влачат свое существование. И это безумно печально.

ТК: Я думаю, те, кто вернулся, не говорят по-китайски.

НДжДж: Чтобы получить работу они должны выучить китайский. Они должны в достаточной степени владеть и китайским и английским. Многие дети более старшего возраста, ушедшие из Тибета, уже говорят по-китайски. Старший из моих мальчиков, Церинг Дордже, недавно ездил на каникулы в Непал и занимался там совершенствованием своих компьютерных навыков и китайского языка. Он говорит по-китайски, и я настаиваю, чтобы он продолжал изучение этого языка, потому что это ему пригодится, если когда-нибудь он решит вернуться в Тибет.

ТК: Учат ли дети китайский в Дхарамсале?

НДжДж: Некоторые учат частным образом. Некоторые школы ставят китайский язык в программу как факультатив для более старших детей-беженцев, которые хотят поддерживать свой уровень китайского.

ТК: В этом есть определенная доля иронии.

НДжДж: Еще бы!

ТК: Я так понимаю, что дело обстоит следующим образом. В Тибете продолжается движение сопротивления. Есть борцы за свободу. Многие люди по-прежнему стремятся уйти в изгнание. Но, по мере того, как улучшается экономическое положение самих тибетцев, по мере того, как они все больше растворяются в китайском обществе – экономически, лингвистически и т.д., - ослабевает оппозиция китайскому правительству и стремление к уходу в изгнание. И тибетское самосознание, столь сильное еще 20 лет назад становится все слабее, слабее и слабее.

НДжДж: Мне кажется, что да. Но я хочу настоятельно подчеркнуть, что это лишь мое личное мнение. Никто не хочет этого слышать, однако я думаю, что это правда. Сегодня в Лхасе есть новый слой китайских нуворишей. Они приводят своих детей в парк аттракционов, недавно построенный правительством. И преуспевающие молодые тибетские родители тоже приводят туда своих детей. Они все вместе играют в этом парке. Они катаются на карусели, в которой сиденья сделаны в виде китайских танков или драконов. Две-три китайские семьи китайцев и одна-две тибетские. Их дети все вместе садятся в эту карусель, и выглядит это совершенно сюрреалистично!

Сюрреалистично потому что парк расположен на большой открытой площади напротив дворца Потала, бывшей резиденции Далай-ламы, старинного монумента, святыни тибетского буддизма. Это почти невыносимо. Об этом больно думать. В свой последний приезд я дала себе слово, что буду смотреть на такие вещи в современном Тибете объективно, что для меня, учитывая мое давнее знакомство со страной, совсем непросто. Эти молодые тибетцы живут в обществе, где их дети накормлены, ходят в школу… Они не несчастны. Возможно, они счастливы не так, как раньше, но мир меняется.

Самое трагичное во всем этом, безусловно, потеря элемента духовности, чистоты тибетской культуры и буддийской дхармы. Раньше миряне поддерживали монашеское сообщество в их духовных практиках, и это не было простой формальностью. Это был образ жизни. На людях была печать внутренней красоты, которая всегда проступает снаружи. И мне кажется, вот эту внутреннюю красоту они сейчас теряют. Возможно, они уже утратили ее.

Источник: Blogcritics Magazine