Тибету и Синьцзяну не посчастливилось – у них есть ресурсы, которыми жаждет завладеть азиатский колосс. К тому же эти области лежат на пути к ресурсам, в которых Китай нуждается

На Западе трудно найти человека, который интуитивно не поддерживал бы призывы к свободе Тибета. Но разве американцы когда-нибудь расстанутся с Техасом или Калифорнией? Для Китая "большая игра" за контроль над Центральной Азией между британцами и русскими была не напрасна и не бесплодна (чего не скажешь ни о Британии, ни о России). Собственно, Китаю она принесла крупный выигрыш.

По соглашениям о границах от 1895 и 1907 годов Россия получила горы Памира и создала Ваханский коридор – узкий "язычок" восточного Афганистана, сопредельный Китаю – в качестве буферной зоны, отделяющей ее от зоны британского влияния. Но британцы, вместо того чтобы уступить русским Восточный Туркестан (Уйгурию), профинансировали вторичный захват этой территории Китаем. Китай учредил там административный район Синьцзян (что значит "Новые владения"). В то время как Западный Туркестан был расщеплен на герметично закрытые советские "станы", Китай вновь утвердил свое традиционное господство над Синьцзяном и Тибетом – сегодня его крупнейшими и наименее стабильными провинциями. (Сейчас Пекин обвиняет Далай-ламу в сговоре с уйгурскими сепаратистами-мусульманами из Синьцзяна.) Однако без этих областей Китай напоминал бы Америку, лишенную всех территорий к западу от Скалистых гор, – не имел бы статус величия на континенте.

Каждый турист, за последние десять лет побывавший в Тибете и Синьцзяне, знает, что китайская империя до боли реальна: страх лишиться западных областей – несомненно, предначертанная судьба Китая. Когда в 1949 году закончилась гражданская война, Китай немедленно приступил к борьбе с "тиранией местности" – мерам по освоению бесконечных гор и пустынь, дабы разрабатывать колоссальные месторождения, созданию исправительных колоний и военных баз, а также расширению перспектив для своего бурно увеличивающегося населения.

Тибету и Синьцзяну не посчастливилось – там имеются ресурсы, которыми жаждет завладеть азиатский колосс. К тому же эти области лежат на пути к ресурсам, в которых Китай нуждается. В Тибете колоссальные запасы леса, урана и золота. В географическом плане Тибет и Синьцзян – это ворота Китая для вывоза товаров и импорта энергоносителей через границу с Казахстаном, Киргизией, Таджикистаном, Афганистаном и Пакистаном.

Несколько десятилетий труда силами армии и многочисленных рабочих подготовили почву для безусловного господства Китая. Высокогорная железнодорожная ветка, связывающая Шанхай с Лхасой (движение по ней было открыто в 2006 году) символизирует не начало китайской гегемонии, но ее кульминацию.

Сегодня Тибет и Синьцзян являют собой сцену зарождения многонациональной империи, причем механизмы ее формирования больше всего напоминают экспансию США на границе продвижения поселенцев почти двести лет тому назад. Китайцы понимают свою цивилизаторскую миссию во многом так же, как американцы: они несут модернизацию и развитие. Тибетцев – азиатский народ буддистского вероисповедания, и уйгуров, тюркский народ мусульманского вероисповедания, – вытаскивают из "третьего мира", не считаясь с их пожеланиями.

В областях появляются дороги, телефонная связь, больницы и рабочие места. Плата за обучение в учебных заведениях сокращается или отменяется, чтобы пропагандировать основы образования и дух китайской культуры. В отличие от тех европейцев, которые стремятся к пониманию ЕС как клуба христианских стран, китайцы не чураются присоединения мусульманских территорий. Новая мифология китайского национализма основана не на исключении меньшинств, а на присвоении им единого статуса в патерналистическом государстве: хотя уйгуры и тибетцы не являются ханьцами, им внушают: "Вы – китайцы".

"Советский Союз распался, потому что они начали экспериментировать с гласностью слишком рано, до того, как достигли единства народов", – поясняет некий китайский интеллектуал из Шанхая, изучающий Центральную Азию. Крупные империи держатся на сочетании двух средств – силы и закона; и, как показали события последних недель, Китай твердо намерен не уступать.

Даже в самых отдаленных уголках Тибета на маленьких военных базах размещены подразделения китайской армии, и солдаты с угрожающим видом дважды в день, без выходных, занимаются боевыми искусствами на главных площадях, часто рядом с древними буддистскими ступами. Недоступные районы джунглей, объявленные заповедниками, часто в действительности являются военными лагерями. Щиты с надписями "Tibet power" ("power" – сила, мощь, энергия, в том числе электроэнергия. – Прим. перев.) касаются исключительно китайской энергетической компании.

Китай вложил в развитие Тибета миллиарды долларов, надеясь завоевать сердца тибетцев, которых насчитывается менее 3 миллионов. В Лхасе на месте ветхих каменных домов выросли добротные здания, расположенные вдоль автомагистралей, связывающих город с новым железнодорожным вокзалом. Однако в результате китайской модернизации город, который когда-то был символом культурной самобытности и подлинности, превратился всего лишь в промежуточный пункт на дороге к отдаленным плато, где диких яков до сих пор больше, чем людей.

Еще более ценным призом, чем Тибет, является куда более обширный и многонаселенный Синьцзян – земля пустынь, гор и нефтяных месторождений. Политика "демографического разбавления" в Синьцзяне прозвана "апартеидом с китайским лицом". Мусульмане Синьцзяна всегда были непокорным народом и в конце гражданской войны даже ненадолго добились независимости Восточного Туркестана. Но с кампанией "Развивай Запад" в 1950-е годы началось массированное заселение края ханьцами. Во время "культурной революции" Синьцзян был специально изолирован для проведения масштабных погромов: мечети разрушали, Коран сжигали. Яростные стычки в Урумчи, столице Синьцзяна, в 1996 году доказали: при китайском господстве не может возобладать миролюбивая исламская культура. Китайские власти приостановили восстановление всех мечетей и начали кампанию "Сильный удар", заключив в тюрьмы и казнив сотни подозреваемых в сепаратизме. Сегодня можно видеть плоды программы, которую Мао и Дэн начали, но так и не довели до конца: через пустыню Такла-Макан проложены железная дорога и шоссе, перевозящие уголь, товары и мигрантов. Это облегчает заселение китайцами-ханьцами провинции, где уйгуры ныне составляют всего половину жителей.

Аннигиляция местных народностей, истории и архитектуры и их замена блестящими небоскребами, знаменующими триумф современного китайского капитализма, – все это превращает Урумчи в аналог Шанхая на северном отрезке Шелкового Пути. По городу проходит шестиполосная автострада, большинство жителей – ханьцы, заправляющие свои броские японские автомобили на крупных бензоколонках Sinopec и PetroChina. Урумчи кишит коммерсантами из России, Пакистана и всех "станов", расположенных между ними, которые скупают дешевые китайские товары, чтобы выгодно перепродать их. Уйгуры стали в этом городе маргинальным меньшинством. Те немногие природные достопримечательности, до которых можно добраться, заполонили китайские туристы, так что Небесное озеро изумрудного цвета – больше не такой уж рай.

Как это ни парадоксально, но почти полная уверенность Китая в его власти над обеими провинциями как раз и позволяет надеяться, что когда-нибудь в эту страну придет гласность. Поскольку Китай больше не сталкивается с серьезным сопротивлением своему правлению, когда-нибудь он, возможно, облегчит гнет. Духовные тибетцы давно уже ориентируются на Непал и Индию как на опору своей культуры, а в XVIII веке была дозволена фактическая автономия Тибета от Китая – последовать этому образцу предлагает и нынешний Далай-лама. После того как Далай-лама сойдет со сцены, Китай, возможно, будет не столь нервозно относиться к культурному обмену между буддистами и в большей степени возродит роль Тибета как перевалочного пункта на Шелковом Пути (таковым Тибет был, когда более тысячелетия тому назад создавались изваяния в "Пещерах тысячи Будд" в Дуньхуане).

Тибетцы и уйгуры постепенно станут зажиточнее, чем их соседи – монголы, киргизы, таджики, афганцы, пакистанцы, индийцы и непальцы, что, возможно, станет опорой для претензий Китая на благожелательную гегемонию в других частях Азии. Но об этом господстве Китай заговорит в открытую только после того, как его добьется.

Это газетная версия отрывка из книги Парага Ханны "Второй мир: империи и влияния при Новом Глобальном Порядке", которая увидит свет на будущей неделе

Параг Ханна
The Guardian
Перевод: Inopressa