Современная жизнь ставит перед человеком вопросы, на которые нет очевидных ответов: как бороться с терроризмом и не тратить время на «Фейсбук», что делать с профессиональными нищими и надо ли ходить на митинги. "Большой город" обратился к носителям высшего знания — представителям иудаизма, буддизма, православия, ислама, антиохийской, англиканской и римско-католической церкви и задал им 27 волнующих вопросов.

Откуда у людей столько страхов? Стоит ли бороться со своими страхами или они наша естественная защита?

Лама Тэло Тулку Ринпоче, глава Объединения буддистов Калмыкии:

«Я думаю, что страх — это естественное состояние ума. Нельзя сказать, что страхи нужны нам. Но они автоматически, естественным образом возникают при некоторых обстоятельствах. Такова природа жизни. Определенные обстоятельства рождают страх, и страхи вынуждают нас совершать определенного рода действия. А дальше вы просто учитесь, как вам в этих условиях действовать».

Протоиерей Алексий Уминский, настоятель храма Святой Троицы в Хохлах, Москва:

«Страхи разные бывают. Есть природный, естественный страх: смерти, боли, крови, темноты. Этот страх оберегает от каких-то опасностей. А есть страх, когда человек боится в глазах других людей выглядеть как-то иначе. Это страх, с которым надо бороться, потому что он может привести к подлости и трусости. Есть еще другой страх — когда человек боится за других. Когда человек боится за других, он в этот момент способен забыть о себе. Такой страх может человека подвигнуть на подвиг, на самопожертвование».

Раввин Александр Фейгин, ректор Международного еврейского института экономики, финансов и права, Россия—Израиль:

«Есть два вида страхов в вашей терминологии, для которых ответ на этот вопрос будет разный. Во-первых, в Священном Писании есть такие слова: «Счастлив, кто боится всегда». То есть одна из форм страха является настолько важной для человека, что ее отсутствие становится трагедией, делает человека неполноценным. Я обычно перевожу это слово на русский не как «страх», а как «стыд». Это страх перед Б-гом, который не является страхом наказания, а является ощущением постоянного неудобства, ощущением постоянного несовершенства, несоизмеримости человеческой личности с Б-гом. И вот этот страх-стыд является очень важным компонентом человеческой личности, и когда он теряется, то это как раз то, о чем Достоевский сказал, что «если Б-га нет, то все позволено». Такого рода страх — это хорошо.

А есть форма страха, которую психологи называют тревожностью. Тревожность очень сильно отличается и от этого страха, и от обычного житейского мотивированного страха. Мотивированный страх — это определенный страх перед определенным событием, перед определенным будущим. Тревожность не имеет ни причины, ни объекта. Это внутреннее состояние человека, не связанное с его объективным состоянием. Есть люди, которым тревожность заменяет все чувства. Я знавал женщин, которые не могут даже сказать с уверенностью, что они любят своих детей, — они беспокоятся за них. И это беспокойство настолько тотально, что оно съедает все остальное в человеческой душе, и не остается места даже любви к объекту беспокойства. Вот эта тревожность является патологическим проявлением, и безусловно, с ней надо как-то работать. Есть техники, лежащие вне религии, профессиональные техники работы с тревожностью. Есть техники, находящиеся в поле религиозной практики. Я обычно рекомендую такого рода людям вербализацию тревожности: больше молиться и говорить, что тебя тревожит. Это не всегда, но часто помогает, потому что человек, вынужденный вербализовать чувство, достаточно скоро (если у него нет серьезных патологий) приходит к выводу, что тревожность его беспочвенна или к ней его приводят вымышленные причины. Есть замечательный прием, который я бы назвал де­трагедизацией. Человек, например, боится, что ребенок простудится (это не обязательно женщины, такие мужчины тоже встречаются). Очень хорошая техника — сказать ему: «О’кей, простудится — и дальше что?» То есть ты берешь его страхи, его тревожность дальше.

В общем, я бы ответил на этот вопрос так: человек, у которого нет страхов, скатывается в беспомощность, потому что он не готов к жизни, не защищен, или в бессовестность. Человек, у которого слишком много страхов, и они немотивированные, не только дезориентируется, но становится выключенным из жизни; он весь сосредоточен в своих страхах. Поэтому человеку страхов, как и всего остального, нужно в меру. И правильных страхов».

Когда детям нужно прекращать впускать родителей в свою жизнь, ограничивать их влияние? Какая дистанция между детьми и взрослыми идеальноа и наиболее продуктивна?

Протоиерей Александр Борисов, настоятель храма Космы и Дамиана в Шубине, Москва:

«Это зависит в первую очередь от родителей. Конечно, хорошо, когда ребенок доверяет родителям и в четырнадцать, и в двадцать пять. Как долго держится доверие, во многом зависит от того, насколько правильно и умно вели себя родители в предшествующие годы. Если и в тридцать лет дочь приходит за советом и поддержкой к маме — это хорошо. Сохранение доверительных отношений — это всегда хорошо, к этому надо стремиться».

Шамиль Аляутдинов, имам Москов­ской Мемориальной мечети, заместитель председателя Духовного управления мусульман Европейской части России:

«Никогда».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Я думаю, очень важно, чтобы родительское участие было максимальным на протяжении всей жизни».

Александр Лысковой, раввин Объединения религиозных организаций современного иудаизма России, Москва:

«С момента совершеннолетия юноша становится полноправным членом общины, он имеет право принимать участие в общественных богослужениях, и на него возлагаются все обязательства, связанные с законами Торы. Он обязан поститься, посещать службу, праздновать праздники. И во время обряда бар-мицвы выходит его папа и говорит: «Спасибо Всевышнему за то, что он избавил меня от ответственности за этого человека». В древности тринадцатилетний юноша был уже достаточно взрослым, чтобы завести свое хозяйство, а в наше время мы понимаем, что он еще остается ребенком, что мы еще долго будем о нем заботиться. Но мы специально делаем его взрослым в его глазах. Почему? Потому что мы возлагаем на него определенную ответственность, и это очень важно для ребенка в этом возрасте. Но юношей, на иврите «наар», может быть назван достаточно взрослый человек. Например, когда Авраам собирается возвести Ицхака на гору Мориа, чтобы якобы принести его в жертву, Ицхаку 36 лет — и он назван «наар». Как можно назвать юношей человека 36 лет? Дело в том, что в еврейской традиции мужчиной считается только тот, кто взял на себя ответственность за других. После того как человек женился, родители уже не должны вмешиваться в его жизнь. Если он, конечно, их об этом не попросил. И все с детства знают, когда родители должны закончить свою опеку, — это очень хорошо и полезно. Конечно, идише мама всегда влезает, но сын точно знает, что, если у него есть семья, он действительно имеет право не пустить ее на эту территорию. А пока у него нет семьи, это еще под сомнением».

Какие есть способы защитись себя и свою семью от внешнего зла?

Отец Стефан Катинель, настоятель римско-католического прихода Успения Пресвятой Девы Марии, Петербург:

«Если человек внутренне самодостаточен, крепок и наполнен любовью, то зло не совратит его. Ребенок, который живет в атмосфере любви, будет и вне дома ее сеять. Зла много именно потому, что мы его распространяем. А любовь держим для себя, не отдаем, и поэтому ее мало в мире».

Раввин Александр Лысковой:

«Наверное, это основная задача многих законов Торы — оградить тебя от опасности. Все наши заповеди направлены на то, чтобы тебе было лучше. Если ты не злонамеренный, не агрессивный человек, то чаще всего вокруг тебя будут появляться люди, похожие на тебя. И даже плохой человек, подойдя к тебе, будет отражать тебя, усмирять сам себя. Так что начинать всегда нужно с изменения самого себя. Если ты себя стараешься держать в каких-то рамках, нравственных, моральных, религиозных, то больше вероятности, что люди, глядя на тебя, не захотят сделать тебе плохо. Поэтому можно ли оградить себя от зла? Да, выполняя некоторые правила, выполняя заповеди, выполняя то, что предписано еврейским законом. Первый псалом так и гласит: «Счастлив человек, который не ходил путями неправедных, не стоял в компании злых, не сидел в компании злословящих». Почему он счастлив? Потому что, не попадая в дурные компании, он уже оградил себя от того влияния, которые они могли оказать на него, и спас не только свою душу, но, может быть, даже и жизнь, и здоровье, и все остальное».

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Следует больше читать, иметь хорошее позитивное окружение и настрой на успех в обоих мирах».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Наиболее уязвимыми мы чувствуем себя по отношению к эмоциональному злу. Во всяком случае я считаю, что это и есть настоящее зло. Поскольку я буддист, я ментально внутренне готов к нему. Я знаю, что рано или поздно определенное зло придет, только не знаю откуда. И я уже эмоционально готов ко многим ситуациям. Эта подготовка помогает в негативной ситуации не отдаться ей полностью, сохранять дистанцию между тем, что происходит, и мной самим».

Отец Брайан Ральф, приходской священник, Лондон:

«Чем больше ты взаимодействуешь с окружающими тебя людьми, тем больше ты защищен; блокирующий щит делает человека параноиком. Блокировать себя от мира бессмысленно — лучше общаться и узнавать про него больше, даже на уровне своих соседей. Изоляция растит страхи».

Почему некоторым людям везет, а некоторым нет? Как побороть собственное невезение и не оглядываться на удачу других?

Раввин Александр Фейгин:

«Баланс добра и зла в мире, баланс справедливости гораздо крупнее, гораздо масштабнее, чем тот кусочек жизни, который видит каждый из нас. Поэтому, возможно, те вещи, которые нам представляются несправедливостью, оказываются справедливостью на весах Всевышнего — либо в балансе долгого времени, либо в балансе большего человеческого пространства, в более широкой картине. Невезение — это, как правило, эхо, которое приходит из мира на всякого рода наши ошибки; отзыв на какие-то нехорошие вещи, которые числятся за нами.

Точно так же я не верю в везение. В России, например, почему-то принято считать богатых людей идиотами. И это мне совершенно непонятно. Ни из личного опыта общения с богатыми и небогатыми людьми, ни из просто обыкновенной логики. Разум не терпит предположения, чтобы Всевышний раздавал разного рода бонусы только неподходящим людям.

Чтобы побороть собственное невезение, надо перестать лениться, перестать перекладывать ответственность на других и четко себе объяснить, к какой цели мы идем. Потому что бывают люди, которые не ленятся и не перекладывают ответственность на других, но идут одновременно в восьми направлениях. И, разумеется, не приходят никуда».

Имам Нафигулла Аширов, верховный муфтий, председатель Духовного управления мусульман Азиатской части России, сопредседатель Совета муфтиев России:

«Человек свою лень, нерадивость и бедность часто оправдывает невезением. Но везения не бывает — все предопределено, и наш успех в жизни зависит от воли Аллаха. Если вдруг нашел на дороге тысячу рублей, то ты должен попытаться найти того, чьи это деньги. И это не везение, а испытание веры. Ты можешь взять деньги себе, только если не нашел хозяина, а лучше деньги отдать беднякам, если сам не нуждаешься».

Раввин Александр Лысковой:

«В еврейской традиции принято считать без всякой доли сомнения, что все от Б-га. Он знает, что Он делает, и что происходит, и какой будет результат. Поэтому мы приходим к выводу, что лучше думать так: везение и невезение не являются ни наградой, ни наказанием. Плохие условия и даже несчастья, так же как и хорошие условия и успех, — это всего лишь условия, в которых мы должны себя проявить. Испытания. Он испыты­вает нас деньгами, болезнями, новыми встречами, трудностями, ссорами. Если ты из любого из этих испытаний выходишь человеком — ты молодец, ты выдержал, ты пойдешь дальше, и тебя пропустят. А если ты ошибся и поступил неправильно — жди, тебе будет еще испытание, и еще, и еще, пока ты не поймешь, что же от тебя требуется. И если тебе долго не везет, это значит, что ты чего-то не понял. Почему Б-г вывел нас из Египта? Потому что возопили мы к Б-гу. А пока мы терпели, Он не вмешивался. У тебя должен наступить предел, когда ты говоришь: «Я больше этого не хочу». И тогда начинается серьезный разговор с Б-гом — и все меняется».

Отец Мишель Савва, священник антиохийской церкви Святого Игнатия, Лимассол:

«Нам кажется, что если человек, уже и без того богатый, получает еще больше денег, то это несправедливо — лучше ведь было послать бедняку, который едва сводит концы с концами. Но если Господь кому-то дал больше, то он и спросит больше. Может быть, он послал богатому еще денег, чтобы тот помог бедным. Если же богатый человек распорядится этими деньгами неправедно, пустит их на развлечения, то с него на Последнем суде и спрос будет строже, чем с бедняка. А бедному, если он вел праведную жизнь и не роптал на Господа, тоже зачтется в Царствии Небесном».

Геше Нгаванг Тукдже, советник по религиозным вопросам Центра тибетской культуры и информации, Москва:

«Важны две вещи: семена прошлого существования и благие обстоятельства нынешнего. Тот, кто пришел в эту жизнь с достаточно хорошим багажом прошлых жизней, в этой жизни может оказаться более удачливым. Но иногда люди обладают хорошей кармой, но ленивы и бездеятельны в этой жизни, и им не везет. Иные же работают в поте лица, стараются, но они лишены благой кармы. Если на вопрос, счастлив ли я, успешен ли я, человек отвечает положительно, это и есть удача. Мы сами мерила своего счастья».

Как воспитать детей хорошими людьми, если на своем примере не получается (разведен, злословишь, куришь — да мало ли)?

Протоиерей Александр Борисов:

«Я думаю, что ни один человек не может про себя сказать: «Вот я хороший пример». Бывает, что родители, скажем, недоучились, но все равно ребенка надо воспитывать так, что образование, получение знаний — это всегда ценность. Тренер не всегда может сделать то же, что и воспитанник, которого он тренирует. Он знает пути, как достичь лучшего. То же самое — родитель. И не нужно бояться просить прощения у ребенка за какой-то промах или проступок. Например, папа, там, перебрал, пришел навеселе, он вполне наутро может сказать сыну, что был неправ. Пускай это будет для ребенка примером, которому не следует подражать, чем отец скажет ему: «Мал еще, чтобы меня учить». Нормально подавать ребенку пример покаяния в случае ошибки».

Имам Нафигулла Аширов:

«У мусульман никто не может являться примером в религиозном смысле, кроме пророка Мухаммеда. На примере поведения, поступков Пророка можно воспитать идеального человека».

Геше Нгаванг Тукдже:

«Даже если ты не представляешь собой благой пример, не надо думать, что ты не можешь воспитать других. Ты можешь служить отрицательным примером. Можешь на своих ошибках, отрицательном опыте демонстрировать, что можно потерять в жизни, если вести себя неправильно».

Раввин Александр Фейгин:

«С ходу первое замечание. Разведен — в этом нет ничего плохого. Куришь — тоже нет никакой проблемы. Недоучился — никто не сказал, что у всех должно быть высшее образование. Поэтому все три примера мне не нравятся. Но, допустим, человек считает, что он недостаточно хороший пример, — это уже достаточно хороший кейс для воспитания, потому что от такого родителя ребенок по крайней мере научится не считать себя совершенным. У него будут другие недостатки, и если он научится их видеть, это ему очень поможет. С другой стороны, переборщить здесь тоже очень плохо, потому что ребенок, воспитанный неуверенным родителем, вырастет неуверенным, слабым человеком. Понятно, что работа родителя — это самовоспитание, прежде чем воспитание. Прежде чем обрушиваться на ребенка, родитель должен воспитать в себе две вещи: это разумное недовольство собой, которое отличает человека от клинического идиота, и полное осознание своих сильных сторон, которые наверняка есть у каждого человека.

А теперь — как его воспитать хорошим человеком? Ну это очень зависит от того, насколько родители обладают критерием хорошего и плохого; насколько их критерий близок к абсолютному критерию.

Что-то родители воспитывают, по большей же части ребенок воспитывает себя сам, реализует разные заложенные в нем механизмы. Я думаю, что воспитать хорошего ребенка могут только хорошие родители, но тот, кого воспитали нехорошие родители, может вполне воспитать себя хорошим человеком. Еврейские ценности здесь совершенно не отличаются от универсальных. Я бы сказал, что первая вещь — это милосердие, второе — это уважение к людям.

Я считаю, что если родители не воспитывают в ребенке способность, желание учиться и, главное, вкус к учебе — если ребенок не получает от этого удовольствие, — то ему будет трудно быть хорошим человеком. Культурные модели других народов вполне допускают возможность и даже предполагают наличие людей необразованных и при этом хороших. Я не вижу здесь противоречия, но в еврейской культуре это не так».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Я думаю, это возможно, так как человек не состоит только из плохих качеств. У любого есть и хорошие стороны. Тут важно разделить, какие качества считать полезными, какие — бесполезными. А если говорить о детях или тех, кого обучают, — они способны отличить хорошее от плохого. Эта способность, как правило, есть у большинства людей — отличать, что для них полезно, а что вредно».

Нужно ли скрывать боль, страдание, горе? Как переживать эти чувства — открыто выплескивая эмоции или подавляя их в себе?

Раввин Александр Лысковой:

«Боль, страдания и горе у нас в традиции чаще всего связаны со смертью близких. И там мы не только разрешаем, но и помогаем выплеснуть эмоцию. Иудаизм — религия очень жизнеутверждающая, она направлена вперед. Поэтому у нас принято семь дней человека вообще не трогать, он должен выплакаться. В течение следующих тридцати дней он не должен посещать увеселительные мероприятия, просто чтобы не перебивать самого себя. Мы просим не выставлять фотографии, не сохранять вещи умершего человека, чтобы злонамеренно ничто не напоминало о его смерти. Мы хороним в тот день, когда человек умер, специально чтобы ничего не продлевать. Но для того чтобы как можно быстрее пережить смерть близкого, ты должен иметь возможность об этом думать. Считается, что за год человек психологически восстанавливается и может нормально продолжать свою жизнь. Поэтому смотря где и как выплескивать эмоции. Если это нужно — пожалуйста, мы все помогаем».

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Терпеливо преодолевать, думая только о хорошем, говоря только о хорошем, делая только хорошее. Боль сама уйдет».

Протоиерей Александр Борисов:

«Конечно, надо делиться с друзьями, с теми, кто может помочь. Совершенно не нужно скрывать это в себе. Особенно когда есть психологические проблемы — есть священники, есть психологи, есть какой-то наработанный человеческий опыт справляться. То, что в метро объявляют телефоны психологов, — я считаю, что это хорошо. Не каждый пойдет к священнику, а психологу может каждый позвонить».

Отец Брайан Ральф:

«Рассказывать, говорить о своих проблемах специалистам, психологу, друзьям — это способ решить их. Несмотря на это, иногда хранить свои беды при себе лучше с точки зрения общества и ваших с ним отношений, это зависит от того, какой способ выражения вы выбираете. Если у вас случилось горе и ваш способ рассказать об этом — это насилие, то лучше сдерживать себя и подождать, пока эмоция перестанет быть такой сильной».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«На мой взгляд, вы обязательно должны поделиться своей болью, своими переживаниями с теми, кому вы доверяете, кого любите. С людьми, которые никогда не обратят эти знания против вас. Это самый искренний совет, который я могу дать от сердца».

Как бороться с терроризмом? Договариваться с террористами или уничтожать?

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Я однозначно считаю, что это должен быть диалог. Это очень непростой путь, но те, кого мы называем террористами, тоже человеческие существа. Они люди и не могут не испытывать любви и сострадания — эти качества в них заложены. Терроризм сопровождает нас на протяжении столетий. На протяжении всех этих веков мы сражались с террористами. И что? Удалось нам искоренить терроризм? Насильственными мерами нам удалось лишь увеличить размах войн. Поэтому я верю только в дипломатическое решение».

Раввин Александр Лысковой:

«Я причисляю терроризм к преступности. Это равносильно убийству, насилию, воровству. Отношение к терроризму должно быть такое же, как к любому другому преступлению. Единственное, мне кажется, если есть международный терроризм, должна быть и маленькая согласованная международная следственная организация, с ним борющаяся.

Это одна история. Вторая история — это выяснение причин терроризма. Помимо следственных органов должен быть орган достаточно образованных людей — психологов, социологов, может быть, историков, кого-то еще, — эти люди должны разбираться, в каких местах находятся очаги терроризма и почему. На земле всего несколько точек, откуда идея терроризма, как раковая опухоль, проникает в разные государства. Их не нужно уничтожать, нужно понять, что дает толчок, что является энергетическим импульсом для появления идеи «я убью ради».

Протоиерей Александр Борисов:

«Есть такая дзен-буддистская притча. Учитель проводит на песке линию и говорит ученику: «Сделай эту линию меньше, не прикасаясь к ней». Ученик в затруднении. Учитель проводит рядом гораздо большую линию, и первая становится меньше. То же самое и здесь. Если мы будем обращаться к источнику добра, то вся атмосфера будет меняться. Терроризм начинается с элементарных вещей. Взятки, воровство вызывают терроризм и войны. Люди, которые живут в горных аулах, видят несправедливость, они видят, что кто-то живет на шикарных островах и в замках в Европе за счет народных достояний — нефти и газа, а другие еле-еле влачат свое существование. У них, естественно, возникает протест, они и взрывают что-нибудь — это путь, который им подсказывает их совесть и Бог, как они его видят.

Есть заповедь «Не желай ближнего своего, ни вола его, ни осла его, всего, что есть у ближнего твоего». 11 сентября — это то, до чего может довести зависть. Зависть — основа всех массовых преступлений. Первое преступление, которое совершает человек, — Каин убивает Авеля из зависти. И про Христа тоже пишется, что Пилат знал, что первосвященники предали его из зависти, потому что народ за ним шел. И отца Александра Меня убили, думаю, тоже из зависти. Слишком успешный проповедник, слишком яркая, привлекательная, прекрасная личность. Поэтому надо убирать то, что порождает зависть. Социальные контрасты ничего хорошего не порождают».

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Первым делом остановить информационный террор против невинных людей. Российские и мировые СМИ за последние 15 лет десятки тысяч раз оскорбляли ислам и мусульман в том, к чему они не причастны. К тому же СМИ за эти годы своим многократным и убедительным повторением того, что убийца-смертник попадет в Рай, породили целый институт террористов».

Раввин Александр Фейгин:

«Договариваться — это самое страшное, что ты можешь себе позволить. Договариваясь, ты взращиваешь их, вскармливаешь их, ты готовишь следующие теракты. Договариваться с террористами нельзя — ни при каких условиях, ни в каких обстоятельствах, никогда. Нужно ли их уничтожать? Да, их нужно уничтожать. Но этот вопрос неправильно сформулирован: он дает только две возможности. С террористами нельзя договариваться, их надо уничтожать и третье — надо быть готовыми жить с ними вечно. Потому что терроризм не появился в мире сегодня, он не исчезнет завтра, его не удастся победить ни уничтожением, ни договоренностями. Израиль умеет жить с терроризмом. Это плохой навык, скорбный навык, но я думаю, что он нужен теперь всем странам».

Можно ли давать взятки, если это единственный способ не остаться без прав, отправить ребенка в нормальную школу, получить нормальное медицинское обслуживание?

Раввин Александр Лысковой:

«В еврейской традиции существует закон, обязывающий общину выкупить любого еврея из тюрьмы. Свобода — это необходимое условие существования еврея, мы, начиная с египетского рабства, немного даже помешаны на свободе. Взяткой это не считается, это закон.

По поводу того, надо ли платить врачам. В связи с советской властью у нас немного извратилось представление о заработке врача. В Советском Союзе врачи были самым нищим классом. На самом деле врач должен просить столько, сколько он считает нужным, и человек должен платить столько, сколько он считает нужным. А если у нас врач до сих пор получает мизер, то, естественно, я должен ему платить. Это не взятка, просто я возмещаю ему то, что государство ему недодает».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«С одной стороны, что плохого в том, чтобы отправить ребенка в хорошую школу? Но разве это справедливо по отношению к другим детям, которые тоже хотят учиться в этой школе? По-моему, нет. Здесь нечего обсуждать — это просто считается дурным поведением, и все».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Вопрос актуальный для нашей жизни, для нашей системы отношений. Всем понятно, что взятки давать нехорошо. Но нужно понимать, что общество вынуждает к этому людей, которые находятся в тяжелых обстоятельствах жизни, которые никак по-другому свой вопрос решить не смогут. Поэтому я не говорю ни да, ни нет. Я не могу сказать: «Да, можно». Но, с другой стороны, я не могу сказать: «Нет, нельзя». Потому что жизнь вынуждает человека к этим поступкам».

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Взятки давать нельзя, но можно щедро отблагодарить за хорошую услугу или работу».

Раввин Александр Фейгин:

«Я бы не хотел жить и не хотел бы, чтобы мои дети жили, в такой стране, где единственный способ получить равные с другими права — это давать взятки. Более того, говоря о еврейской мобильности, я бы сказал, что из такой страны, если это не Израиль, надо бежать.

Теперь конкретно ответ на вопрос: взятки давать нельзя. Это еврейский закон. Нарушает его и тот, кто дает, и тот, кто берет. В этом смысле нет никаких послаблений. Более того, в Библии написано, что взятка ослепляет и лишает здравого смысла. Есть история об одном еврейском мудреце XX века, который посреди одного процесса, на котором он был судьей, вскочил и побежал в соседнюю комнату. И когда люди туда пришли, они обнаружили, что он шарил у себя по карманам пальто, а потом извлек оттуда конверт с деньгами. Он объяснил свое поведение так: в ходе процесса он увидел, что теряет здравый смысл, что не может беспристрастно анализировать аргументы. И он понял, что ему дали взятку, хотя он ее и не брал. Взятка — это конец судебной системы, конец исправной государственной службы. Может, это кого-то и не пугает, но надо понять, что в еврейском мировоззрении конец судебной системы — это конец света. Там, где нет суда, там нет жизни».

Протоиерей Александр Борисов:

«Я думаю, что в каких-то случаях человек вынужден давать взятку. И человек, который берет взятку, совершает преступление в сто раз более тяжкое, чем человек, который взятку дает. Закон, который уравнивает дающего и берущего, направлен на всяческое поощрение и поддержание взяточничества. И борьба с коррупцией будет прямым лицемерием до той поры, пока перед законом дающий и берущий будут одинаково виновны».

Отец Брайан Ральф:

«Если от взятки зависит жизнь твоего ребенка или матери, жены или брата, то, как бы это ни было плохо, выбора нет. Это настолько больная, неправильная, глубоко неправильная система. Это неправильно, это ужасно и это возмутительно. Если я окажусь в коррумпированной стране, а моей дочери станет плохо и ее жизнь и здоровье будут зависеть от того, дам ли я взятку здесь и сейчас, — я могу себе представить, что я приму решение взятку дать».

До какой степени нужно ограждать своих детей? Надо ли рассказывать им о педофилах и прочих внешних опасностях, не станут ли они параноиками?

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Я думаю, что с детьми обязательно нужно говорить. Если мы рассказываем о таких вещах, мы не порождаем страх в их сознании, а подготавливаем их. На мой взгляд, крайне важно о таких вещах говорить. Если мы говорим с желанием помочь, если в нашем сердце любовь и сострадание, то мы хорошо подготовим его к тому, как нужно себя вести, не дай бог, попади он в такую ситуацию».

Раввин Александр Лысковой:

«Если ты рассказываешь ребенку о чем-то, чего надо избегать, то скажи и что-нибудь хорошее по отношению к людям, которых не надо избегать. Чтобы он чувствовал не опасность со всех сторон, а разницу между плохим и хорошим».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Про ужасы не нужно, а про какие-то основные меры собственной безопасности ребенку объяснить необходимо, потому что мы живем в жестоком, опасном мире. И поэтому, конечно, — как нас в детстве воспитывали, в таком естественном страхе. Нельзя брать ничего из рук незнакомых. Нельзя в лифте маленькой девочке ехать с какими-то дядями незнакомыми. Конечно, необходимо объяснить ребенку».

Что делать, если есть важные дела, а ты все время залипаешь в «Фейсбуке»и ничего не можешь с собой поделать?

Раввин Александр Фейгин:

«Я как раз тяжелый блогер, тысячник в ЖЖ, но я не знаю ответа на этот вопрос. Я бы не стал заморачиваться по поводу излишнего времени в интернете, я бы стал беспокоиться из-за недостатка времени в реале. Когда пропорция наруша­ется не в пользу реала, это значит, что у человека серьезные проблемы. И с ними надо справляться как с любой серьезной проблемой, как с алкоголизмом, с наркоманией. Но это действительно крайний случай. В основном же я считаю, что интернет и современные технологии очень много добавили человеку. Добавили и проблем, но и массу позитивного. Обычно говорят, что в интернете можно знакомиться сколько угодно, и никакого эффекта это не имеет. Я знаю массу счастливых пар, которые родились из интернета. Уже этого одного достаточно, чтобы сказать интернету спасибо».

Протоиерей Александр Борисов:

«Надо просто взять себя в руки, сказать: «Господи, помоги!» — и вперед. Как говорит апостол Павел: «Все мне позволено, но ничто не должно мною обладать». Как только что-то начинает нами обладать, вот тут беда, надо срочно бежать. Если понимаешь, что это вещи, которые многих людей повергали в зависимость, то обходи это. Современный человек так устроен: чем больше технических открытий и достижений, тем больше соблазнов. И любая вещь может быть использована и на добро, и во зло. Ножом можно готовить пищу, а можно — человека зарезать. Интернет можно использовать для получения огромного справочного материала, в то же время он становится источником зависимости. Здесь должна включаться человеческая решимость».

Нужно ли подавать бомжам, если знаешь, что они потратят деньги на водку? Или если знаешь, что «нищенка» с одной и той же историей каждый день стоит на одном и том же месте и просто зарабатывает деньги?

Отец Мишель Савва:

«Когда мы подаем милостыню, мы даем не столько тому человеку, который просит, но самому Спасителю, который сказал: «Всякому просящему у тебя давай и от взявшего твое не требуй назад». А вот что просящий сделает с этими деньгами, это уже его личное дело и ответственность перед Господом. Однако если вы точно знаете, что человек может нанести себе вред — скажем, если вы уже видели, как он пьянствует, — то в этом случае нужно воздержаться от подаяния, потому что пользы оно не принесет. Или, если он просит денег на еду, подайте ему еды».

Раввин Александр Лысковой:

«В еврейской традиции есть запрет рассуждать в тот момент, когда ты даешь деньги. Нельзя рассуждать о том, что человек достаточно сильный, чтобы ­пойти работать. Нет. Мало ли почему он оказался здесь.

С другой стороны, помешать может ­знание. Например, если человек просит подаяния в метро, 90%, что он принадлежит нищенской мафии. То есть, скорее всего, ты будешь кормить бандитов, а они других бандитов — то есть ты попадаешь в цепочку, на твоем чувстве сострадания просто играют».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Я рос в Индии, в тибетском монастыре, и видел на улицах очень много бедных людей. Поскольку я не знал, как нищий поступит с деньгами, то всегда старался дать немного еды. Но с буддийской точки зрения — не наше дело, на что будут потрачены деньги. Самое главное — само пожертвование, твоя открытость, готовность помочь другому живому существу».

Отец Стефан Катинель:

«Конечно, нужно. Водка — это уже их проблема. Они выпьют, и им день кажется хорошим. Я читал рассказ как-то. Про то, что в Париже сидела бабушка и собирала денежки каждый день на одном месте. Один молодой человек однажды купил ей розу и подарил. Бабушка про­пала на долгое время. Когда она снова появилась, все спрашивали, что с ней было. А она сказала: «Я жила вот этой розой». Может быть, вам кажется, что бомжи уже не люди, но все-таки у каждого есть сердце. Я иногда тоже люблю подарить букетик, попробуйте как-нибудь. Иногда подойти и поговорить с бомжом лучше, чем дать десятку».

Протоиерей Александр Борисов:

«Лучше 10 раз ошибиться и подать тому, кто нищий по профессии, чем один раз не подать тому, кто действительно оказался в нужде».

Имам Нафигулла Аширов:

«Если ты уверен, что нищий на эти деньги совершает неблагие дела, то дать ему денег — это то же самое, что бросить их в помойку. Многие идут в мечеть только в последний день Рамадана, когда принято подавать бедным, и помогают первому попавшемуся на глаза человеку. Это неправильно — нужно найти того, кому действительно нужна помощь. Например, студенту, у которого нет времени отвлекаться на работу».

Раввин Александр Фейгин:

«У нас есть закон: когда человек просит на еду, его не проверяют. Когда человек просит на еду, и мы на 100% уверены, что он потратит на водку, на наркотики, отдаст тем, кто его послал побираться, мы все равно даем. Если человек, и такое тоже бывает, просит, потому что не может доехать в город Смоленск, — у нас есть свобода выбора, можно давать, можно не давать, можно поверить истории, можно не верить истории. Но есть правило, которому научил меня мой учитель. Он говорит: «Лучше ошибаться любя, чем ошибаться ненавидя». Я предпочитаю дать, чем отравить свою душу сомнением. Это не решение раввина, но это хороший совет».

Преподобный Робб Сазерленд, викарий прихода Морли, графство Йоркшир:

«Я нищим никогда не подаю денег — только еду. Или просто стараюсь как-то помочь».

Как обращаться в милицию, если знаешь, что она — страшнее всего? Например, за окном шумная компания, но ты понимаешь, что от милиции проблем будет гораздо больше?

Протоиерей Александр Борисов:

«Значит, не обращаться. Если разве что во дворе кого-то там грабят, скажем, ну позвоните в милицию: хуже не будет, а вдруг помогут. А так вообще лучше не обращаться. ­Потому что это просто бандиты в форме, с оружием».

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Страшна не милиция, а наши мысли о том, что она страшнее».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Если человек в отчаянном положении и ему нужна помощь, тогда не стоит даже думать, звонить или нет, потому что, возможно, это единственный пра­вильный путь для спасения в данной ­ситуации».

Имеет ли смысл ходить на митинги, если ты не веришь, что это что-то изменит — ни митинги, ни твое на них присутствие?

Раввин Александр Фейгин:

«Я считаю, что есть вещи, которые человек не может себе простить, если его хорошо воспитали родители. Если рядом с ним идет справедливая борьба, и он из соображений удобства, из соображений безразличия к окружающему миру не участвует в ней — это не грех, это не преступление, но это преступление перед самим собой».

Тонио дель Олио, священник епархии Трани-Барлетта-Бишелье, представитель католической ассоциации Libera:

«Декларация прав человека — воплощение евангельских принципов. Все ее статьи совпадают с евангельскими заповедями. Христианин должен, обязан противостоять насилию, злу, нарушению прав человека, где бы и как бы они ни происходили».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Митинги нужны для того, чтобы что-либо поменять, и бессмысленно ходить на них, если ты не веришь в перемены. Один из даров демократии — возможность на что-то влиять, высказывая свое мнение. Если то движение, которое вы поддерживаете, не пропагандирует насилие, если есть намерение принести положительные результаты, то почему бы не присоединиться».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Это дело совести человека. Если человек считает, что этот митинг соответствует его представлениям о правде и справедливости, то, наверное, тогда можно. Если он считает правильно, что на этом митинге выражают его позицию, то почему бы нет. А изменит это что-то или не изменит — это уже вопрос не ко мне. Кто может это знать?»

Протоиерей Александр Борисов:

«Это индивидуальный выбор каждого человека, но я думаю, конечно, имеет смысл. Митинг — это обратная связь: правительство должно знать мнение людей, потому что цель государственного руководства — благосостояние людей, а министры — это слуги народа. Сейчас это звучит иронически, но по замыслу в идеале это так. Если у людей вызывают протест какие-то действия правительства и они готовы потратить время, силы, для того чтобы в законной форме этот протест выразить, то мне кажется, в этом есть смысл. Другое дело, что они могут быть малоэффективными или совсем неэффективными, но, думаю, об этом нельзя судить на короткой дистанции. Скажем, диссидентские настроения, отдельные выступления и действия в 60—70-е годы казались тоже совершенно беспомощными и неэффективными, но они создавали определенную нравственно-политическую атмосферу в стране, которая вызывала сдвиги. Потому что любое правительство так или иначе считается с народом, хотя всячески делает вид, что это не так».

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Нужно поверить, что ты можешь многое изменить, и начать эти преобразования с себя: дисциплина, самообразование, интеллектуальный и духовный рост».

Отец Мишель Савва:

«Уныние, леность, трусость, которые мешают совершить какое-то действие, — все это грех. Если вы считаете, что митинг поддерживает правое, справед­ливое начинание, то идти нужно непременно. В конце концов, нет ничего невозмож­ного для того, кто уверен в себе и в небесной поддержке. Главное в таком случае — усердно молиться об укреплении духа».

Преподобный Робб Сазерленд:

«Да, ходить надо. У каждого должно быть право протестовать, невзирая на результаты, — как и право голосовать за партию-аутсайдера».

Как жить в мире, который тебя не устраивает, но изменить который ты не можешь? Бывают и ситуации такие — ты и справиться с ними не можешь и выйти из них.

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«А разве такая ситуация, которую нельзя изменить, или мир, который нельзя изменить, возможны? Верно одно: когда есть воля — тогда есть путь. Было бы желание! Мы говорим: «Я не могу бросить курить, пить», но это абсурд. Если я чувствую, что это не полезно для меня, ноносит мне ущерб, и хочу не делать этого — я просто этого не делаю».

Раввин Александр Лысковой:

«В еврейской традиции не бывает мира, который тебя не устраивает. Бывает мир, который ты не понимаешь. Ты не понимаешь, как он устроен, не видишь тончайшие нити, которые соединяют все события в одно большое полотно. Мир априори не может быть несовершенным. И еврейская традиция говорит: начни с себя, начни с обучения. Может быть, тогда некоторые несоразмерности и несуразности этого мира некоторым образом будут объяснены. Не говоря уже о том, что если глубоко уходить в Тору, то ты можешь в конце концов достигнуть ее скрытых смыслов, чуточку прикоснуться к тому, как этот мир вообще существует. Хотя это, конечно, только большим мудрецам дано.

По поводу ситуации. Сами слова ­«выйти из нее не могу» не принимаются иудаизмом. Потому что это неправда. Это значит, что ты не нашел выход. Ты просто искал в другом направлении. Но выход всегда существует. И один из них, только один из них, но главный, это обращение к Нему за помощью. И как только ты начинаешь всерьез ­говорить вот в этом направлении, ты изменяешься. А тот человек уже может выйти».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Во-первых, надо набраться терпения человеку. И понимать, что есть такие вещи, которые человек в принципе не в состоянии изменить. Надо очень хорошо понимать, что можно изменить, что нужно изменить, а чего изменить нельзя. Когда человек для себя в этом разберется, то тогда, наверное, станет все яснее и проще. Когда человек идет сложным путем работы над своим сердцем, над своей душой, тогда вместе с ним меняются и те жизненные обстоятельства, которые его окружают. Обязательно меняются. Единственное что: без помощи Божьей, наверное, практически невозможно это сделать. Поменять себя по-настоящему без Бога человек не может. Главный путь — это покаяние. Даже само слово, с которого это к нам пришло, греческое слово «metanoia», оно значит «изменение ума», «перемена ума». Мне кажется, когда человек по-настоящему способен покаяться, раскаяться, увидеть себя по-настоящему, то тогда, собственно говоря, и происходит это изменение».

Имам Нафигулла Аширов:

«Все в жизни нужно рассматривать с точки зрения блага для будущей жизни. Пророк говорил, что земная жизнь — это тюрьма для благочестивого мусульманина, из которой он стремится вырваться и начать настоящую жизнь».

Отец Стефан Катинель:

«Вот человек ко мне приходит и говорит, что живет в коммуналке и страдает. Я ему говорю, что уезжайте тогда в деревню. А он не хочет уезжать из мегаполиса. Почему нельзя в деревне наслаждаться жизнью, если тебе тут не нравиться? И это его выбор — мириться с этой жизнью».

Нужно ли все прощать родителям, близким и родственникам? Даже таким родителям, которые тебя бьют и выгоняют из дома? Как к ним относиться?

Раввин Александр Фейгин:

«Я думаю, что для человека полезно все прощать всем, а не только близким и родственникам. Это не всегда возможно, и это не всегда предписано. Но есть две заповеди из 613-ти, одна из которых говорит: «Не злопамятствуй», а другая говорит — «Не мсти». От человека, который является для тебя источником опасности, даже если это родитель, надо отдалиться. И государство обязано защищать человека в том возрасте, когда он еще не может сам подобрать себе круг. Если родители бьют детей, если это жестокое обращение — дети должны быть отняты у родителей».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Умение прощать — это самый большой дар, который нам дается. И когда я кого-то прощаю, это не награда ему, а награда мне самому. В этой ситуации нет победителей и побежденных. И если я говорю, что я прощаю, это не значит, что я проиграл».

Протоиерей Александр Борисов:

«Некая французская женщина, участница сопротивления, была арестована, попала в гестапо. И там немецкий тюремный врач ставил на ней опыты, отрабатывая системы пыток, которые человек не может выдержать и обязательно расколется. И она, будучи прекрасной пианисткой, потеряла после этого возможность не только играть, а вообще полноценно передвигаться, стала инвалидом на всю жизнь. К счастью, она осталась жива и после войны продолжала жить в Париже. Этот человек как-то избежал суда и через 40 лет, смертельно заболев раком, ее разыскал и написал письмо: «Я помню, когда вы были в концлагере, вокруг вас было много людей, которых вы утешали. Вы их утешали, несмотря на то что у самой не было никаких шансов выжить, никакой надежды. Поговорите со мной». И она его простила — палача, который ее мучил. Конечно, сказав ему, что он преступник, достойный Нюрнбергского процесса, но действительно простила. Он умер через полгода, но умер прощенным. Прощение — одна из главных христианских ценностей. Мы читаем молитву «Отче наш», говорим: «Оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим» — это единственное место в этой молитве, которое Господь разъясняет, комментирует — если вы будете прощать, то и Отец ваш Небесный простит вам прегрешения. Есть даже такое мнение, что если человек не прощает кого-то, горит жаждой мести, то он даже не должен читать эту молитву, потому что он тогда будет фактически просить Бога не прощать его — ведь он сам же не про­щает. А если родители бьют, выгоняют из дома, то их надо лишать родительских прав».

Отец Стефан Катинель:

«Очень легко любить, если тебя любят, а если ненавидят, тяжело. Мы должны любить родителей, не важно, какие они. Они дали нам жизнь».

Геше Нгаванг Тукдже:

«День, два, три можно прощать многое, но если все это продолжается, я не знаю, нужно ли это, как можно повседневную жизнь с этим совмещать. Может быть, попытаться найти какое-то решение, способ изменить их поведение. Если не получится, лучше дистанцироваться или выйти из этой ситуации».

Всегда ли непростительно врать? И как понять, когда ложь во спасение, а когда от малодушия? Ведь бывает, что не хочешь волновать близкого, а бывает — боишься ответственности.

Имам Нафигулла Аширов:

«В некоторых случаях врать дозволено. Допустим, вы с кем-то поссорились, ненавидите друг друга, клевещете друг на друга, а я прихожу к вам и рассказываю, что ваш недруг вчера признался мне, что на самом деле сожалеет о ссоре, переживает, хотя реально этого и нет, потом прихожу к нему и подобное же говорю ему. Если это способствует вашему примирению, то врать можно было.

Еще разрешена военная хитрость. Если ваша армия стоит под городом, в ней десять тысяч солдат, а город можно взять только стотысячной армией, то соврать противнику о численности вашей армии дозволено. Если тебе грозит смерть и требуют отречься от Аллаха, то можно это сделать, если сохранить веру в душе».

Раввин Александр Лысковой:

«Я знаю случай, когда перед смертью человеку три года не говорили о смерти сына. Ему рассказывали, что он на севере, что у него нет времени приехать. И старый дед, умирая, думал, что сын еще жив. Это не принесло никому вреда; старик умер без страданий. Я не знаю, насколько это справедливо. Но если ложь во спасение, если она уменьшает страдания человека, то, может быть, она и допустима. Это, как правило, связано с людьми, которые находятся на смертном одре, которым немного осталось жить, то есть ложь потом не превратится в игру, в которую стали играть и заигрались.

Есть такое выражение: про что-то, обычно про какое-то действие, говорят «лешем Шамаим» («во имя Небес») и «лё лешем Шамаим» («не для Небес»). Если человек что-то делает ради Б-га, то есть с сознанием того, что это Ему будет приятно, то пожалуйста. Наверное, можно солгать, если это ради Б-га. А если это ради себя, а не во имя Небес, — тогда нет».

Протоиерей Александр Борисов:

«Часто бывает такая проблема: мама старенькая, болеет, вот-вот помрет, а сын боится пригласить священника, потому что пригласишь к нецерковной маме священника — она сразу поймет, что ее дело плохо. В таком случае не нужно маму травмировать, нужно деликатно стараться смягчить ее и без того стрессовое состояние. Иногда человек вынужден говорить неправду для того, чтобы не травмировать другого. Но человек сам про себя знает, когда ложь ради блага другому, а когда из собственного малодушия».

Отец Мишель Савва:

«В других религиях отношение ко лжи более расслабленное. Скажем, есть поговорка о том, что ложь — как соль, ей можно приправлять разнообразные жизненные ситуации, главное — не перестараться. Но Библия неоднократно и однозначно осуждает ложь. Апостол Павел в Послании к колоссянам говорит: «Не говорите лжи друг другу, совлекшись ветхого человека с делами его и облекшись в нового, который обновляется в познании по образу Создавшего его».

Геше Нгаванг Тукдже:

«Слова, которые мы говорим, ничего не значат без внутренней мотивации. И если мотивация — спасение жизни или другая благая цель, то неважно, насколько правдивы слова».

Что делать, если ты знаешь, что твой друг/коллега врет, ворует или берет взятки? Сказать или промолчать?

Протоиерей Алексий Уминский:

«Сначала надо сказать человеку, который это делает. Мне кажется, что Евангелие нас учит таким образом на эти случаи реагировать: там написано, что если согрешил твой брат и ты видишь это, то скажи это сначала ему лично. Если он покается, то ты можешь с ним даже дальше продолжать дружеские отношения. Если он тебя не послушает, возьми с собой двух свидетелей, двух еще хороших, добрых людей, и вместе с ними обличи этого человека, попроси его больше так не поступать. Если он послушает, ты приобрел себе брата. А если не послушает, то тогда уже ты можешь сказать об этом обществу открыто. И если он и общество не послушают, тогда пусть будет он тебе как язычник и мытарь, говорит Евангелие».

Отец Брайан Ральф:

«Чувство справедливости, которое должно быть свойственно всем, говорит, что нужно сказать. Чувство самосохранения — что нужно промолчать. Если коллега будет брать взятки, то логика и ум заставляют пойти и рассказать об этом. Но кому? Кому-то столь же коррумпированному? И чувство ответственности за свою семью заставляет тебя молчать. И только отвага, смелость и отчаянное желание правды и справедливости могут заставить человека заговорить. Побольше бы таких людей. Да, мы знаем, что порой они, смелые и честные, исчезают, стоит им открыть рот. Но бездействие не приводит вообще ни к чему».

Раввин Александр Фейгин:

«Ему — сказать безусловно. Доносить властям? Очень зависит от того, в рамках какой это цивилизации. Есть цивилизации, в которых это нормативное поведение; есть цивилизации, в которых это считается верхом подлости. Каждый живет не в абсолютной морали, а в морали того общества, в котором он воспитан. Я знаю очень хорошие страны, например Швейцарию, где безусловно друг донесет на друга, если будет знать, что тот нарушает закон. Это будет абсолютно моральный, нравственный поступок. Но для этого должен быть определенный культурный контекст и определенный характер работы карательных органов. Понятно, что если донести в карательные органы — это сдать человека бандитам, то этого нельзя делать не только по отношению к другу, но и по отношению к незнакомому человеку».

Если родители друг друга ненавидят или просто не могут ужиться, что лучше — разойтись и не травмировать ребенка или сохранить хоть какую-то семью?

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Необходимо дисциплинировать себя в том, чтобы больше читать, общаться с успешными людьми и вывести семейные отношения на новый уровень».

Раввин Александр Фейгин:

«Здесь, как и прежде, я говорю сугубо свое мнение, и многие раввины со мной не согласятся. Я сторонник развода в таких ситуациях, причем немедленного. Я видел детей в семьях, которые изо всех сил сохраняют, и я не думаю, что этим детям лучше, чем детям, у которых разводятся родители. Я скажу, чем им хуже. Развод — это очень болезненный, не мгновенный, но ограниченный по времени процесс, после которого ребенку становится, может быть, и плохо, но ясно. Жизнь в разваливающейся семье в течение многих лет — это важнейший и ужаснейший факт воспитания, который потом воспроизводится детьми в их собственных семьях. Такого рода отношения воспринимаются ими во взрослой жизни как нормальные, и в конечном итоге мы получаем человека, который не может быть счастлив, потому что он полагает, что муж и жена должны терпеть друг друга. Поэтому я в таких случаях рекомендую развод. Понятно, что каждый вопрос — отдельный, и каждая семья не похожа на другую, и нет оптовых ответов, но как принцип — так».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Наилучшее, что можно сделать, это попытаться найти мирное решение. А если кажется, что это невозможно, то разойтись, но по-доброму. Важно, чтобы это происходило по обоюдному согласию, по любви».

Протоиерей Александр Борисов:

«Митрополит Антоний Сурожский говорил, что мы не вправе принуждать людей жить вместе, если отношения у них совершенно разорваны. У нас в церкви бывали такие пары, которые венчались, прошло три месяца — разругались в дым, разошлись. Увы, это существует, и православная церковь не стоит так жестко, как католическая: там если человек развелся, он на всю жизнь лишается права причастия. Православная церковь подходит к этому с большей терпимостью, не поощряет, конечно, но допускает, чтобы не заставлять людей, которые ненавидят друг друга, жить вместе и создавать тяжелую атмосферу. Но надо понимать, что это не норма. Это тяжкое исключение. «И не оставлю тебя до смерти» — этот идеал супруги декларируют во время таинства венчания. Не всегда идеал достижим, но если не будет идеала, мы вообще не будем знать, куда идти».

Отец Мишель Савва:

«Правильнее будет постараться сохранить семью. Брак — это жертва, которую муж и жена приносят друг другу и Богу. Если они пойдут на эту жертву и постараются сохранить семью ради ребенка, проявят смирение и простят друг другу обиды, Господь дарует им силы возродить любовь и гармонию в семье».

Что такое сны? Есть ли в них божий промысел? Бывают ли вещие сны и как их распознать?

Раввин Александр Фейгин:

«Талмуд говорит: «Один из 60 снов вещий». Это не железное указание, это значит, что очень редко сон несет какую-нибудь полезную для нас информацию. Тем не менее Библия полна ­историй о вещих снах, и главный спе­циалист по снам в Библии, Иосиф Прекрасный, говорит очень важную вещь. Он говорит, что не сам сон возвещает будущее, а то, какое мы даем ему истол­кование. Поэтому у евреев, если человеку приснился страшный сон, его истол­ковывают к добру. Я надеюсь, во-первых, что всем читателям будут сниться хорошие сны, а во-вторых, что у нас будут более надежные источники информации».

Имам Нафигулла Аширов:

«Сон не надо рассказывать людям, потому что это могут быть игры Сатаны. Правда, если приснился пророк, то, значит, это был он. Но никаких советов или поручений он давать в снах не может, так как все, что хотел, уже сказал».

Отец Тонио дель Олио:

«В истории всех религий упоминает­ся о подобных переживаниях: глубо­кая духовная связь с Богом, погружение в веру подчас помогают ­увидеть то, чего обычный человек увидеть не может».

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Это просто бесплатное развлечение. Но есть такие практики в тибетском буддизме, когда во время сновидения вы можете получить определенные важные знаки и образы. Это происходит далеко не с каждым, только с избранными. А всем остальным, у кого нет времени сходить в кино, я советую лечь и как следует выспаться — можно увидеть очень интересные сны, не хуже кино».

Протоиерей Александр Борисов:

«Сны — это конгломерат разнообразных явлений. Наши впечатления, обрывки памяти, доминирующие мысли. Но думаю, что бывают и откровения, причем, как правило, про будущее. В каких случаях откровение — человек сам знает. У моей мамы действительно нередко бывали такие сны, как откровение. А я вообще почти снов не вижу или не помню».

Правильно ли одному из родителей запрещать ребенку видеться с другим, если известно, что тот, другой, плохой человек и ничему хорошему ребенок у него не научится?

Лама Тэло Тулку Ринпоче:

«Мои родители разошлись, и это было взаимное решение. Отец мой был алкоголиком, но это не означало, что он не принимал участия в моей жизни, а я — в его. В конечном итоге он сумел отказаться от алкоголизма. Так что общих советов быть не может — все зависит от человека и от ситуации».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Если он очевидный урод, то, конеч­но, надо спасать ребенка от такого ­родителя».

Раввин Александр Фейгин:

«Если он настолько плохой человек, что представляет опасность для ребенка, то нужно встречаться в присутствии второго родителя. Ни по человеческому закону, ни по Б-жьему, нельзя забирать ребенка у одного из родителей. Если человек не живет с ребенком, то по крайней мере он должен с ним видеться».

Где проходит грань между религией и социальными институтами, которые ее представляют (все мы знаем про представителей тех или иных конфессий много неприятного)?

Имам Нафигулла Аширов:

«Нет такой границы. У мусульман нет духовенства и мирян. Мусульманин сам себе духовенство и мирянин».

Раввин Александр Фейгин:

«Слава богу, у нас нет духовенства, поэтому нельзя сказать, что о нашем духовенстве то же самое известно. Но если бы оно у нас было, оно бы было с точно такими же недостатками. Духовенство состоит из тех же людей, из которых состоит профсоюз горняков. Они занимаются другим, но они такие же люди, у них такая же физиология, у них такие же страсти. И все это можно сказать о любом другом институте. Что должны делать правоохранительные органы, в которых бывают такие же скандалы, или судейская система? Они должны иметь аппараты очищения от источников этих проблем. То же самое должна иметь любая религия.

А границу провести нельзя, потому что религия — это как раз институированность и есть».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Почему все в Русской православной церкви должно нравиться, во-первых? Она не может нравиться никогда и ни в каких исторических реалиях, никогда не было идеальной церкви на земле. Потому что те, кто в церковь ходит, те, кто ее составляет, это мы, люди. А раз мы ее составляем, то там — понимаете, всегда там, где несколько человек соби­рается, есть какой-то запах. Тут уж ничего не поделаешь. С этим надо смиряться. И надо как-то понимать, что запах исходит прежде всего от тебя самого. Все мы страшно разные. Церковь — ведь она не пользуется фейс­контролем, и в церковь входят люди самых крайних точек зрения — самых крайне либеральных и самых крайне фундаментальных. Понимаете? И никому из них вход в церковь не возбранен. Вот. И каждый в конечном итоге должен поменяться — для того чтобы просто быть похожим на Христа. Церковь — она для этого и существует, чтобы всех людей сделать похожими на Христа. Нет никакой иной цели существования церкви на земле. А так как все находятся в пути и в разной степени вот этой похожести, то понятно, что это может не нравиться всем сразу и одинаково».

Отец Мишель Савва:

«Преступление совершает не религия и не социальный институт, а человек, и отвечать за свои преступления будет лично он перед Богом. А если этот человек — священник и совершил грех, когда был в сане, то с него спросится во сто крат строже. Главное, что нужно помнить, — судить его не вам, а Господу».

Геше Нгаванг Тукдже:

«Людям не следует думать, что религия и церковь плохие из-за того, что какой-то иерарх или ее представитель сановный делает что-то скверное, не следует утрачивать веру, если даже какой-то ее представитель совершает ошибки или даже преступления. Ведь потеряешь от этого только ты. В любой сфере — религиоз­ной, политической и правительственной — возможно появление скандалов, коррупции».

Как бороться с нетерпимостью внутри себя?

Имам Шамиль Аляутдинов:

«Повесить грушу и каждый вечер бить по ней. Постучать ногами и покричать от души, когда никто не слышит».

Раввин Александр Лысковой:

«Если ты говоришь, что не можешь чего-то терпеть, это значит, что ты смотришь с некой точки зрения и, скорее всего, она неправильная. Мир создан так, чтобы в нем все гармонично реализовалось. Если ты не можешь чего-то терпеть, значит, ты не понимаешь, зачем оно существует. Попробуй найти ему место, попробуй найти его положительную сторону. А если это не получается, посмотри, почему это так трогает тебя: возможно, где-то у тебя есть точка, на которую это больно давит; возможно, неправильно что-то именно в этом месте. Уметь принимать — это очень сложно, но это огромное счастье».

Протоиерей Алексий Уминский:

«Почаще себя укорять. Нетерпимость у человека бывает тогда, когда человек себя ставит на первое место. Нетерпимость — это свойство гордости, гордыни. Когда «я» и «мое», оно должно быть сразу всеми удовлетворено. А когда человек начинает себя немножечко укорять, то есть следить за своими поступками, словами, понимать, что вот тут он не прав, здесь он не прав, он становится мягче по отношению к другим, немножечко терпимее. Обычно человек видит в других те недостатки, которые он не видит в себе самом. Если человек вдруг поймет, что то, что я вижу в других, это мое, потому что я не вижу этого в себе, то он постепенно начнет себя укорять и, может быть, исправится».

Окончание следует.

Текст: Ольга Гринкруг, Лена Краевская, Анна Красильщик, Марина Федоровская, Илья Азар, Ирина Калитеевская, Ольга Полищук, Александра Боярская, Алексей Ковалев

Опубликовано в журнале "Большой город" № 16 (261)

27 вопросов к носителям высшего знания. Часть 2

Смотрите также:

Далай-лама XIV: Одно большое «Мы»

Эксклюзивное интервью агентству "РИА Новости"

После учений Далай-лама, который обычно просит считать себя просто буддийским монахом, рассказал в эксклюзивном интервью корреспонденту РИА Новости Елене Гуткиной, почему необходимы последователям мировых религий совместные паломничества и медитации, в каких случаях может быть полезно миссионерство и в чем он согласен с Мао Цзэдуном...



Далай-лама о межконфессиональном диалоге

Далай-лама о паломничестве по святым местам