Буддийский «монастырь» (гонпа ― «убежище») ― это место, исполненное безмятежности, физической простоты и душевного покоя. Здесь вы можете с головой погрузиться в учебу или изнурять себя практикой, а потом прерваться, расслабиться, играть и резвиться, как дети. Старшие монахи в свободное время что-то мастерят, изучают сложные научные труды, погружаются в медитацию и созерцательные ритуалы, или принимают своих учеников-мирян и родственников. В монастырь уходят те, кто решил отказаться от «домашней жизни» (обыденных занятий и привычного быта), но при этом монастырь не является местом для затворничества. Скорее, это сообщество изучающих, преподающих и практикующих учение Будды, Дхарму, путь к просветлению. В изучении здесь опираются на свод буддийских священных текстов «Трипитака», состоящий из трех частей: свод правил монашеской дисциплины, изречения и проповеди Будды и научные трактаты о мудрости. Повседневная практика состоит из духовного обучения, также включающего в себя три составные части: обучение нравственному поведению, медитации и мудрости (шила, самадхи, праджня).

Люди уходят в монастырь, оставляя заботы, тревоги, волнения и страхи мирской жизни, отказываясь от семьи и общественной жизни, поскольку они осознали особую важность своего воплощения в человеческом теле, наделенном способностью мыслить. Такое воплощение дает уникальную возможность изучать себя и окружающий мир, учиться по-новому понимать и контролировать жизненные процессы, наконец, преобразовать себя в существо более высокого порядка. Те, кто понял это, принимают решение, не медля посвятить себя эволюционному развитию, стать учениками жизни, овладеть ее скрытыми секретами, пока вновь не пришла смерть, а с ней и неизвестность будущего рождения. Отважные исследователи на пути к полному освобождению они исполнены намерения стать всеведущими, сострадательными защитниками всех существ, бодхисаттвами, а в конечном итоге и буддами!

В уникальной тибетской культуре, проникнутой почитанием монашеской жизни, родители считают своим долгом отдать в монастырь хотя бы одного ребенка в возрасте, когда тот еще слишком мал, чтобы самостоятельно пожелать отречься от мира. До достижения подросткового возраста дети живут и учатся в монастыре послушниками. Здесь, под благотворным влиянием окружающей обстановки, многие из них проникаются альтруистическим желанием не растрачивать попусту свою жизнь, а совершить нечто значимое для всех существ. В тибетский буддийский монастырь никто не идет в поисках уединения, жизнь здесь бурлит и бьет ключом. Если же в своем развитии монах достиг того этапа, на котором ему нужно отступить назад, чтобы совершить прыжок, он может удалиться в место уединенного затворничества, часто находящееся вдали от основного монастыря. Но в том возрасте, в котором можно поступить в монастырь, подростки, как правило, не отличаются рвением к длительной медитации. Им предстоит освободиться от множества физических и ментальных привычек и научиться тому, что такое истина, добро и красота. Они поступают в школу, становятся частью сообщества, в котором каждый стремится к возвышенной жизни, строгой нравственной дисциплине, совершенствованию ума и глубокой медитации, незамутненному пониманию и проникновению в суть явлений, всеохватывающей мудрости и состраданию.



Монастырь ― это сердце так называемой драгоценной общины, к которой относятся также и миряне: те, кто живет вокруг монастыря, кто помогал его строить, кто поддерживает его, поступает в него в качестве послушников. Благодаря тому, что монахи сосредотачивают свой ум на внутренних ценностях, монастырь излучает во внешний мир чувство покоя, счастья, безопасности, целеустремленности и осмысленности, удовлетворенности жизнью и безграничных возможностей. Монастырь это драгоценное прибежище, в котором можно укрыться от мира, полного эгоизма, конкуренции, стрессов, насилия и легкомыслия. Когда люди живут в нем или просто посещают его, заботы растворяются. Глубокая обеспокоенность смыслом жизни, неуверенность в будущем, житейские радости и невзгоды, перспектива смерти и неизвестность следующего рождения, все это на время покидает их, и они чувствуют себя в безопасности, окруженными друзьями, возможно, духами-защитниками, божествами, ангелами и даже буддами, образы которых ежегодно принимают монахи во время священных танцев, пышных процессий и церемоний. Драгоценная община позволяет людям ощутить Прибежище, Дхарму внутри самих себя, осознать единство с высшей реальностью естественной свободы, мира и блаженства, о которой учат будды, и о которой мы забываем в повседневной жизни. Драгоценная община порождает вокруг себя преобразующие общество вибрации, в которых сливаются устремленные ввысь умы, чуткие, исполненные дружбой сердца, безграничные возможности обретения свободы и всеохватывающее позитивное присутствие.

Именно за это тибетцы любят свои монастыри. Именно поэтому в краткий период относительной свободы, когда в 1980 закончилось правление Мао Цзэдуна и «Банды четырех», тибетцы в едином добровольном порыве начали восстанавливать хотя бы немногие из 6 254 разрушенных монастырей. Именно поэтому, оказавшись в эмиграции в Индии, они наперекор экономической логике упорно создавали условия для того, чтобы более 15 процентов населения могли уйти в монастыри и посвятить себя духовному развитию.

Сторонний наблюдатель считает, что буддийский монастырь должен представлять собой серьезное и печальное место, что его обитатели умерли для мирской жизни, сознательно избрав для себя мрачный путь самобичевания, самоистязания, самоотречения в надежде достичь чистого блаженства или смиренного забвения. Это совершенно неправильное понимание того, чем на самом деле является буддийское обиталище (вихара) отрекшейся от мира Драгоценной общины. На самом деле буддийский монастырь, хотя и называется монастырем, сильно отличается от монастырей в западной традиции христианства. Западным людям сложно представить себе, как устроена жизнь буддийского монастыря, потому что все слова, описывающие эту жизнь ― «монастырь», «монах», «монахиня», «отречение», «рукоположение», ― позаимствованы у западной христианской традиции. Буддийские монастыри восходят к другому источнику и существуют в совершенно отличном контексте.

Буддийские монастыри возникли как институт в середине первого тысячелетия до н.э. Христианские же монастыри стали развиваться на 800 лет позже, вероятно под влиянием из Индии, но в совершенно других идеологических и социальных условиях. Когда Сиддхартха Гаутама, принц из рода Шакья, оставил жену, детей, отца, приемную мать, отрекся от трона, подданных и королевского звания, чтобы углубиться в изучение собственной природы в поисках смысла жизни, он de facto вступил в ряды вольного братства странствующих аскетов (шрамана). Немногочисленные члены этого братства жили в дикой местности в крайне суровых условиях. Зажиточные индусы, у которых были земли, еда и работники, побаивались их, но терпели. Во главе общины стоял, как правило, один из аскетов, постигший какую-либо из истин. Членов общины почитали как мудрецов, святых людей и учителей.



Проведя шесть лет в обществе аскетов, принц Гаутама отказался от аскетизма. Он достиг нового понимания реальности, внутренней и внешней, которое преобразило его собственную жизнь, тело и ум, а также привело к новому пониманию смысла и цели жизни. И тогда он создал новую общину, которую он строил и изменял постепенно, в сотрудничестве с более широкими слоями общества. Он сказал, что так должна быть устроена любая Драгоценная община, какой бы будда ни пришел в мир (по его словам, трое будд уже приходили до него в эту эпоху, и еще 995 последуют). Его Драгоценная община не была сообществом ни мирян, ни аскетов. Это была община мужчин и женщин, ищущих пробуждения от обычного человеческого состояния, избавления от омрачений и импульсивных порывов, полного развития способностей к пониманию во имя достижения уже в этой жизни полного и окончательного освобождения от страданий. Члены общины жили подаянием и потому назывались «нищенствующими», бхикшу или бхикшуни (не «монахами» от греческого монос, что означает «один»). Они носили одинаковые одеяния, сшитые из лоскутков тканей, окрашенные в яркий цвет шафрана, ели лишь один раз в день до полудня, отказывались от сексуальных отношений, собственности, насилия, имущественных и других прав. Жили они не в диких пустынных местах, а в простых укрытиях на окраинах городов или деревень.

Будда, которого теперь называли Шакьямуни, принимал нового члена в общину простыми словами: «Приди, нищенствующий!», с которыми волосы на голове соискателя исчезали навсегда, а платье его чудесным образом превращалось в шафрановое одеяние. За сорок пять лет, что Будда давал свои учения, он установил двести или триста правил, в мельчайших деталях регламентирующих поведение и речь членов общины, уполномочив их в дальнейшем совершенствовать этот свод правил, с тем, чтобы наилучшим образом приспособить его к общественным условиям будущего. Будда установил дисциплину (винаю) самоограничения, которая заложила основу для углубленного нравственного, духовного и умственного образования, которое стало главным занятием для членов общины. Дисциплина предусматривала также возможности образования и для особой общины мирян, которые занимались более простыми практиками, но поддерживали отказавшихся от мирских благ нищенствующих и осуществляли связь между ними и остальным обществом.

С самого начала существования новой общины особо подчеркивался ее не религиозный, но образовательный характер. Нищенствующим была запрещена какая бы то ни было священническая деятельность. Они не имели права давать имена детям, освящать свадьбы или похороны, заниматься прорицаниями или исполнять роль медиумов, а также не могли проводить молитвенные ритуалы. Они не должны были соперничать с могущественными ведическим жрецами, брахманами, ставить под угрозу их жизненный уклад, формируя конкурирующую религиозную структуру. Нищенствующие могли принимать от мирян подношения еды один раз в день, одежды ― один раз в год, и могли по просьбе мирян давать им наставления об освобождении в соответствии с Учением Будды, но не должны были проводить религиозные обряды. Люди присоединялись к общине, поскольку видели, что там верили в то, что Будда пробудился к подлинному пониманию жизни и достиг подлинного освобождения, и они хотели достичь того же, постигая и применяя на практике его Учение. В своих учениях Будда особо подчеркивал, что нельзя одной лишь верой достичь пробуждения или освобождения, для осуществления такого преобразования понадобятся активные действия, медитация, учеба и проникновение в суть явлений.



Потому-то основным принципом буддийского движения, как отказавшихся от мирской жизни, так и мирян, были свобода и просвещение, а не послушание и религиозное поклонение, как это будет позже в христианских монастырях. Практикой становилось обучение и поиск при помощи знания освобождения от страданий и мудрости просветления. Это движение не было религиозным в том смысле, что в нем не соблюдались строгие ритуалы и не культивировалась вера в спасительное милосердие божества. Нищенствующие отказывались от мирских занятий и привычек не с целью искупления или очищения в надежде заслужить божественную милость. Они поступали так, чтобы, освободившись от обычной жизненной рутины, получить доступ к глубинным жизненным энергиям и направить их на преобразование тела, речи и ума, с тем, чтобы превратиться в сверхчеловеческое существо, свободное от врожденного неведения, импульсивных порывов вожделения, ненависти, зависти и гордости, которые лежат в корне людских страданий.

Язык, которым изложена миссия Драгоценного сообщества, заимствован в первую очередь у военных с небольшой примесью деловых метафор. Не следует забывать, что останься Будда во дворце в своей культурной среде, он был бы царем, верховным главнокомандующим. Пробуждение стало результатом победы над «внутренним врагом». Обучение на пути к пробуждению это своего рода «боевая подготовка», для которой требуется «дисциплина». Будда ― это «победитель» (джина) и так далее. Нищенствующие бреют головы, носят униформу, обладают минимальным набором личных принадлежностей, живут в состоянии повышенной бдительности и готовности к действиям, подобно солдатам, обученным для военных походов.

Также надо отметить, что успех, с которым буддийское движение охватывало страну за страной, стал результатом стремления к демилитаризации общества, которая, правда, никогда полностью так и не была реализована ― наиболее близко к выполнению этой задачи подошли лишь Тибет и Монголия. В этом есть особый смысл: воинствующий антимилитаризм, которым проникнута вся буддийская монашеская структура (в некотором смысле, все монашеские учреждения), дает неожиданно глобальный взгляд на историю мировых сообществ. Между монастыризацией и милитаризацией общества существует обратная связь. Полностью монастыризованное сообщество становится одновременно свободным от милитаризма. И наоборот, полностью милитаризованное общество неспособно к монастыризации. Эти два всеобщих института уравновешивают друг друга, и в истории каждой цивилизации можно проследить зигзагообразный путь от преобладания одной из систем к преобладанию другой.

В истории человечества Тибет, несомненно, был обществом с самой развитой монашеской системой. В этом согласны все ученые, хотя одни осуждают это, а другие, наоборот, приветствуют. За тысячу лет Тибет прошел путь от милитаристской центрально-азиатской империи до демилитаризованного, политически уязвимого государства. На другом полюсе от него сегодня находится Америка, последняя «супердержава», в которой дореформенные монастырские институты практически исчезли, а все общество и экономика нацелены исключительно на достижение милитаристских целей. Вот почему мы так зачарованы Тибетом, который на самом деле являет собой наше точное отражение в перевернутом зеркале истории.

Глядя на фотографии молодых монахов в их одинаковых одеяниях, мы легко можем представить их солдатами в военной форме, которых тренируют для ведения военных действий. Увидеть, как они играют в спортивные игры: отбирают мяч у противника в футболе, дерутся хоккейными клюшками, оттесняют соперников и закрывают собой баскетбольный мяч на пути к кольцу. Эта картинка помогает нам оценить усилия, которые они прикладывают, чтобы направить свою неуемную энергию в другое, более созидательное русло.

Роберт Турман
Перевод Натальи Иноземцевой
Фото монахов монастыря Гьюдмед: Игорь Янчеглов