Известный словенский философ и интеллектуал, международный директор Института социальных исследований Биркбек (Birkbeck Institute for the Humanities) Славой Жижек, неоднократно выступавший в Москве, выступил в New York Times с комментарием по поводу взглядов китайских властей на религию. Ниже следует достаточно подробное изложение этого краткого материала.

Либеральная пресса на Западе немало повеселилась в августе, узнав, что государственное управление по делам религии КНР объявило указ №5, закон о «методах управления реинкарнацией живых Будд в тибетском буддизме». По сути своей, отмечает Жижек, эта «важная инициатива, направленная на упорядочение института реинкарнации живых будд» (цитата из официального сообщения), запрещает буддийским монахам возвращаться из мира мертвых без разрешения правительства; никто вне Китая не может влиять на процесс реинкарнации; только монастыри в Китае могут обращаться за разрешением.

Но прежде чем взорваться негодованием по поводу того, что китайский коммунистический тоталитаризм хочет теперь контролировать жизни своих подданных даже после смерти, философ советует вспомнить, что подобные меры европейской истории не так уж неизвестны. Аугсбургский мирный договор 1555 года, первый шаг к Вестфальскому договору о мире 1648 года, завершившему Тридцатилетнюю войну, декларировал религию местного князя в качестве официальной религии региона или страны (“cuius regio, eius religio”). Целью было остановить насилие между германскими католиками и лютеранами, но при этом получалось, что в случае захвата власти новым правителем, принадлежащим к иной вере, в нее должны были переходить солидные группы населения. Таким был, напоминает философ, первый большой институциональный шаг к религиозной толерантности в современной Европе, заключающий в себе парадокс того же рода, что и указ №5: твоя религиозная вера, дело твоего внутреннего духовного опыта, регулируется причудами твоего светского начальника.

Вопреки общепринятым представлениям, китайское руководство вовсе не антирелигиозно. Оно, как объявлено, озабочено достижением социальной ‘гармонии’, поясняет Жижек, составляющей политическое измерение религии. Чтобы уменьшить эксцессы социальной разобщенности, вызванные взрывным развитием капитализма, чиновники занялись теперь восхвалением религий, которые, по их мнению, должны способствовать поддержанию стабильности в обществе буддизма и конфуцианства. Это как раз те идеологические враги, с которыми сражалась Культурная революция (1966-1976), напоминает философ. В 2006 году Е Сяовэнь, главный чиновник по делам религии в Китае, заявил Синьхуа, официальному агентству новостей, что ‘религия – одна из важнейших сил, в которых черпает мощь Китай’, особо отметив буддизм за его ‘уникальную роль в продвижении гармоничного общества’.

А что мешает китайским властям, так это секты вроде Фалуньгун, которая настаивает на своей независимости от государственного контроля. И в том же духе, считает Жижек, затруднения с тибетским буддизмом, основанные на очевидном факте, который западные энтузиасты обычно забывают: традиционная политическая структура в Тибете – теократия с Далай-ламой в центре. Он объединяет религиозную и светскую власть - и когда мы говорим о реинкарнации Далай-ламы, то имеем в виду выбор главы государства. Странно слышать самозваных защитников демократии, осуждающих китайские преследования Далай-ламы, если речь идет о лидере, избранном недемократическим путем, если такой вообще имелся.

(Здесь Жижек обыгрывает то, что лишь кажется вполне очевидным. Что касается «Фалуньгун», то приверженцы этой школы цигун в 1999-м добивались вначале государственной регистрации, а затем сотрудничества с чиновниками. Иными словами, не школа «Фалуньгун» уклонилась от государственного контроля, а чиновники отказались ее зарегистрировать, выгнав сотни тысяч практикующих и консультантов из арендуемых ими помещений. Теперь они тратят огромные ресурсы, разыскивая практикующих и литературу «Фалуньгун». Далай-лама довольно давно начал работу по демократизации тибетского общества. «В 2001 году мы избрали политическое руководство посредством демократических выборов. Так что с этого момента я «наполовину в отставке». В своих будущих воплощениях Далай-лама не будет главой политической власти, а то, продолжит ли свое существование институт далай-лам, или нет – решать тибетскому народу», - заявил он в недавнем интервью).

В последние годы китайские власти изменили свою стратегию в отношении Тибета, продолжает философ: в дополнение к военной силе они все более полагаются на этническую и экономическую колонизацию. Лхаса трансформируется в китайскую версию капиталистического Дикого Запада с караоке-барами и буддийскими парками в стиле Диснейленда.

Короче говоря, медийный образ брутальных китайских солдат, терроризирующих буддийских монахов, скрывает куда более эффективную социально-экономическую трансформацию в американском стиле – через десять-двадцать лет тибетцы будут сокращены до статуса первых американцев (выражаясь по-европейски, индейцев) в Соединенных Штатах. Пекин в конце концов уяснил себе урок: что такое давящая мощь агентов тайной полиции, лагерей и разрушающих древние монументы хунвейбинов по сравнению с разнузданным капитализмом в деле подрыва всех традиционных социальных отношений?

Легко смеяться над идеей того, как атеистическая власть регулирует что-то, что в ее глазах, не существует. Однако разве мы здесь, на Западе, верим в перерождения? Когда в 2001 году талибы в Афганистане разрушили древние буддийские статуи в Бамиане, многие западные люди были рассержены, но сколько из них при этом верит в божественность Будды? Скорее, считает Жижек, мы были раздражены тем, что талибы не демонстрировали должного уважения к «культурному наследию» своей страны. В отличие от нас, умудренных жизнью, эти простаки на самом деле верили в свою религию, а значит, не очень-то считались с культурной ценностью памятников других религий.

Важное значение для Запада имеют не Будды и ламы, а то, что мы имеем в виду, когда говорим о «культуре». Все науки человечества превратились в отрасль исследований культуры. Хотя на Западе еще, конечно же, много религиозных людей, особенно в Соединенных Штатах, бесчисленные толпы нашей социальной элиты следуют (некоторым) религиозным ритуалам и традиционным обычаям только из уважения к «стилю жизни» сообщества, к которому мы принадлежим – каждый декабрь рождественские елки в шопинг-центрах, пасхальный обмен крашеными яйцами, ужины на еврейскую пасху, собираемые неверующими евреями.

Для всех тех вещей, которые мы практикуем, но не воспринимаем всерьез, общим именем стало “культура”. Именно поэтому мы осуждаем фундаменталистов из числа верующих как ‘варваров’ со ‘средневековым складом ума’: они рискуют воспринимать свои убеждения серьезно, пишет философ: «Сегодня мы полагаем, что наибольшая угроза культуре исходит от тех, кто непосредственно живет в своей культуре, не устанавливая подходящей дистанции».

«Возможно, мы находим китайские законы о реинкарнациях настолько чудовищными вовсе не потому, что они чужды нашим ощущениям, но потому, что они выбалтывают тайну, которую мы храним так долго: толерантно относиться к тому, что мы не воспринимаем настолько уж серьезно, и пытаться ограничивать политические последствия, применяя закон», - заключает Славой Жижек (Slavoj Zizek), автор “The Parallax View”.

В тон ему звучит другой материал, опубликованный ранее в Newsweek (Aug. 20-27, 2007), где оценка нового китайского закона о реинкарнациях опирается на исследования культуры. В своих предположениях о контроле над выбором Далай-ламы Китай полагается на формулу власти, в которой, как полагает Жижек, Далай-лама политически олицетворяет руководство маленькой страны в Гималаях. Однако живущий в Индии 72-летний Далай-лама начал планировать свое наследование, заявив, что отказывается от перерождения в Тибете, пока он находится под властью Китая. Если предположить, что он в состоянии управлять механизмом своего перерождения, как это делали Далай-ламы до него, то формируется ситуация, в которой будут два Далай-ламы: один, избранный китайским правительством, и другой, буддийскими ламами. «Это будет весьма рискованная тема, - приводит автор заметки Мэтью Филипс (Matthew Philips) слова Пола Харрисона, буддийского ученого из Стэнфорда. – Далай-лама является первичным символом единства и национальной идентичности Тибета, так что вполне вероятно, что битва за его воплощение будет куда более важной, чем прочие».

Пол Харрисон и некоторые другие специалисты по буддизму полагают, что Далай-лама может появиться среди 130 тысяч тибетцев, живущих в изгнании в Индии, Европе и Северной Америке. Если учесть, что в Соединенных Штатах живет 8 тысяч тибетцев, то может ли следующий Далай-лама родиться в США? «Надо будет спросить у него», - отвечает Харрисон. Важно, что это будет приветствоваться в культуре, которая в течение последних лет все более восприимчива к идее реикаранции. В соответствии с опросом Гэллапа, проведенном в 2005 году, в реинкарнацию верят 20 процентов взрослых американцев. Недавнее исследование некоммерческой христианской организации Barna Group показало, что четверть американских христиан, включая 10 процентов от общего числа христиан, родившихся заново, иными словами, объявивших себя христианами на собрании церкви, признают реинкарнацию в качестве предпочтительного взгляда на завершение своей жизни. Хотя Далай-лама не из числа тибетцев, по мнению специалистов, обсуждению не подлежит.

Валерий Никольский