Мы начинаем публикацию фрагментов книги «Приоткрывая Тибет», ставшей результатом сотрудничества китайского публициста Ван Лисюна и тибетской писательницы Восер. В первую ее часть, «Слова безголосого Тибета», вошли стихи и эссе Восер, а во вторую, «В поисках ключей к Тибету» ― статьи Ван Лисюна. «Можно сказать, что эта книга обернулась для нас судьбой, ― пишет в предисловии Ван Лисюн, ― ведь во время работы над ней Восер стала моей любимой женой, а я ― «приемным сыном» тибетского народа. Большинство эссе в этой книге были рождены вдохновением, которое мы дарили друг другу. Восер распахнула мое сердце навстречу сильному духом тибетскому народу. Она вселила в меня надежду на то, что тибетцы и китайцы смогут возвести мост над разделяющей их пропастью. Наша совместная работа над этой книгой ― символ того, что окончательное разрешение тибетского вопроса потребует твердой решимости с обеих сторон»....


Тридцать с лишним лет тому назад меня, юнца шестнадцати-семнадцати лет, отправили «в ссылку» в деревню на северо-востоке Китая на перевоспитание. Однажды я поехал на телеге в коммуну за продовольственной помощью. В отделе по контролю за продовольствием я увидел пухлую стопку газет “Can Kao Xiao Xi” (Ньюс Дайджест) и тут же схватил одну почитать. В те времена газета “Can Kao Xiao Xi” была единственной, где печатались новости из-за рубежа. Хотя новости в этой газете также проходили идеологическую цензуру, по крайней мере, они отличались от статей в обычных партийных газетах тех лет. Среди прочих новостей в газете было опубликовано интервью одного иностранного репортера с Далай-ламой. Я уже не помню точного содержания той статьи, но иллюстрация к ней до сих пор остается в моей голове ― молодой долговязый Далай-лама в своем одиноком изгнании горячо критикует Китай на ломаном английском, обращаясь к своему собеседнику. Это был первый раз, когда у меня сложилось вполне определенное впечатление о Далай-ламе. Хотя я слышал о нем и раньше, в коммунистической литературе слово «Далай» было лишь синонимом темных дней Тибета. Я запомнил ту статью не по ее громким заявлениям по тибетскому вопросу, а по довольно тривиальной детали. Когда я читал статью, в кабинет зашел работник отдела по контролю за продовольствием и забрал газету из моих рук. С видом собственного достоинства он сказал мне, что эта газета для «внутреннего пользования», и читать ее позволено только «достаточно высокопоставленным людям». Ни он, ни я тогда еще не знали, что мальчишка, каким я был, подпоясанный веревкой, с кнутом в руке, заробевший от того, что не входил в число «достаточно высокопоставленных», будет обнимать Далая из газеты “Can Kao Xiao Xi”.

Приглашение из Тибета в эмиграции

В октябре 2000 года я поехал в Бостон, чтобы принять участие в Китайской мультиэтнической конференции, которую финансировал Фонд Китая 21 века. (Вероятно, для того чтобы облегчить сбор средств для конференции, ей дали довольно высокопарное название: «Лагерь молодых лидеров этнических групп Китая»). На конференции присутствовало много представителей разных этнических групп ― ханьской, тибетской, монгольской, уйгурской, а также участники из Тайваня, Гонконга и Макао. Среди участников тибетская группа была самой многочисленной после ханьской. Ни один из них не приехал с родины; все они жили в эмиграции. Далай-лама лично написал приветственный адрес участникам конференции. Дхарамсала также отправила делегацию во главе с заместителем министра иностранных дел тибетского правительства в эмиграции, в состав которой входили и несколько сотрудников его американского представительства. Всего делегация насчитывала семь или восемь тибетцев. Их участие показывало, какую важность они придают этой конференции. Естественно, никто из них не ожидал достигнуть каких-либо конкретных политических целей на подобной неофициальной встрече. Их цель заключалась, по-видимому, в том, чтобы оценить обстоятельства и прозондировать неофициальные способы улучшения обстановки.

Насколько я теперь могу припомнить, тибетская делегация вела себя лучше всех. Рациональные, сдержанные, серьезные, вежливые, они выделялись среди прочих участников конференции. Без сомнения, отчасти это было потому, что их делегация была правительственной. Их слова строго соответствовали позиции, которую выражал в своих выступлениях Далай-лама, они не отступали от нее ни на шаг. На встречах они тихо сидели все вместе, а на вечеринках намеренно смешивались с толпой и мягко, но убедительно выражали свою точку зрения. Наблюдая за ними, временами я наполнялся восхищением.

Среди тибетских делегатов был и «не член правительства» по имени Б.К. Одно время он работал репортером в Индии, теперь же был одним из директоров Международной кампании в поддержку Тибета. Большинство членов этой неправительственной организации были американцами, именно поэтому я никогда в полной мере не понимал, какую роль играл в ней Б.К. Работая в этой американской организации, он был довольно тесно связан с делами тибетского правительства в эмиграции. Еще одним «неправительственным» делегатом была аспирант Гарварда З.Кс. Это была очень образованная тибетская женщина, родом из Канады. На конференцию она приехала из личного интереса. На китайском З.Кс. говорила без акцента. Я было подумал, что по-китайски она говорит очень бегло, но еще через несколько предложений понял, что это не так. Оказалось, что изучать китайский язык она начала совсем недавно. Ее талант к изучению иностранных языков был очевиден. Когда в Бостон из Тибета приехал писатель Таши Дава, она разговаривала с ним на китайском, который только что выучила, так как Таши Дава не говорил по-тибетски. Тот факт, что тибетские ученые и писатели могли общаться между собой лишь на языке оккупантов, и привлек З.Кс. к политической проблеме Тибета.

Как только я приехал на встречу, один из сотрудников конференции сказал мне, что некоторые тибетские делегаты интересовались, приеду ли я и когда. В первый день конференции во время перерыва ко мне подошел Б.К. Так как я очень плохо говорил по-английски, настоящей беседы у нас не получилось. Думаю, они хотели пообщаться со мной из-за того, что я написал несколько книг и статей по тибетскому вопросу. Позже я узнал, что моя книга «Небесные похороны: участь Тибета» была переведена на тибетский язык и транслировалась на радио Свободная Азия. Моя статья, опубликованная на материке, «Тибет: слабое место Китая в XXI веке», была также переведена на тибетский и английский. Многие тибетцы, живущие за рубежом, прочитали ее. Во время конференции я много времени проводил с тибетцами. Все они родились за границей и никогда не были в Тибете. Но между собой они говорили на тибетском, читали тибетскую литературу, носили на груди и запястьях тибетские религиозные украшения, слушали тибетскую музыку у себя в машинах. В отличие от них, мой племянник, живущий в Сиэтле, который уехал из Китая, когда ему было семь или восемь лет, не знал ни одного китайского иероглифа и с каждым днем все меньше и меньше говорил на китайском языке. Более того, он совсем не хотел быть китайцем. Думая о своем племяннике, я не мог не восхищаться сохраненным за границей культурным наследием Тибета ― какой цельностью должно было оно обладать, чтобы вот так сохраниться! Несмотря на то, что политического решения тибетского вопроса в ближайшем будущем не предвиделось, то, что тибетская культура полностью сохранилась за рубежом, само по себе было настоящим достижением. От наблюдения за всем этим мое восхищение Далай-ламой росло.

В один из дней Б.К. прислал мне приглашение. Он надеялся, что я смогу поехать в Вашингтон и встретиться со специальным представителем Далай-ламы, г-ном Л.Д. Б.К. объяснил, что, если бы г-н Л.Д. не был так занят, он бы сам приехал в Бостон увидеться со мной, но он вскоре собирается уезжать за рубеж, поэтому ему приходится беспокоить меня и просить приехать к нему. Они бы оплатили все расходы. По своей натуре я очень люблю новые впечатления и, естественно, не мог отказаться от такого приглашения. Б.К. сказал, что в Вашингтоне меня встретит очень хороший переводчик с тибетского на китайский. Так совпало, что этим переводчиком оказался друг З.Кс. Его звали У.А. Он работал тибетским редактором в одной из крупнейших американских медиа-компаний. В первый раз я общался с ним по телефону. У меня сложилось впечатление, что я говорю с настоящим ханьцем. На выходных он приехал в Бостон навестить З.Кс., а в понедельник вернулся в Вашингтон вместе со мной. Он предложил мне остановиться в его квартире. Так можно было сэкономить. Было ясно, что тибетцам в эмиграции часто приходится думать об экономии. Кроме того, так мы могли легко встречаться и строить планы. Он жил в самом центре Вашингтона, недалеко от многих музеев. Но мой билет на самолет оказался очень дорогим. Если бы мы заранее забронировали билеты, то билет из Бостона в Вашингтон и обратно обошелся бы всего в 100 долларов. Но мы покупали его в последнюю минуту. Поэтому он стоил 600 долларов с лишним.

У.А. было немного за сорок. Он вырос в Лхасе и после окончания Центрального института национальных меньшинств прожил некоторое время в Пекине, занимаясь исследовательской работой. Говорят, в те годы он мог писать романы на китайском. Можете судить, каков был уровень его владения языком. В конце 80-х он поехал в Индию и решил остаться заграницей и работать с Далай-ламой. В то время Далай-лама посоветовал ему ехать в США учиться. Теперь он жил в Америке уже больше 10 лет и недавно получил американское гражданство. Но он продолжал участвовать в работе Тибета в эмиграции. Он хорошо знал политическую терминологию и мог точно ухватить ситуацию в Китае и понять менталитет его народа. Безусловно, переводчик с тибетского на китайский такой квалификации (особенно, в области политики) был большой редкостью среди тибетцев в эмиграции.

Осень в Вашингтоне обернулась разноцветьем листьев. У.А. отвез меня домой к Л.Д. Он жил в небольшом доме на окраине. Похоже, поблизости проживало много тибетцев. Хотя внешне здание было построено в западном стиле, внутри Л.Д. украсил комнаты наподобие тибетского жилища: фигурки Будды, священные тексты, тханки, масляные лампы были повсюду. Л.Д. было за пятьдесят. Это был живой Будда из Ньяронга. В 1959 году он бежал в Индию и одно время работал калоном в тибетском правительстве в эмиграции. Теперь он постоянно жил в США. Он был не только специальным представителем Далай-ламы, но и отвечал за переговоры с китайским правительством. Он был самой важной фигурой в тибетском сообществе в Америке.

Б.К. предупредил меня, что нас ожидает неофициальная беседа, но, как я мог догадаться, в большей степени, они хотели, чтобы я изложил им свои взгляды. После первой чашки чая и обмена любезностями Л.Д. выразил интерес к моей точке зрения на решение тибетской проблемы. В качестве главной темы нашей с ним беседы я вывел следующую мысль: Тибет в эмиграции достиг успеха в своих усилиях за рубежом. Тибетцы превзошли себя в борьбе за международное общественное мнение, во взаимодействии с различными международными группами и организациями, в развитии связей с общественностью, завоевании поддержки стран и оказании давления на китайское правительство. Тибетский вопрос был успешно выведен на международную арену, и общество на западе единодушно выступает в поддержку тибетского правительства в эмиграции. Несмотря на то, что некоторые западные страны не могут публично выражать свою поддержку, их действия нередко противоречат словам, и все они втайне сочувствуют Тибету.

Однако, в конечном счете, решение тибетской проблемы зависит от Китая, а не от правительств и народов из других стран. Какое бы давление ни оказывало международное сообщество, оно не может напрямую решить проблему Тибета. Значимость давления, оказываемого международным сообществом, состоит лишь в том, что оно поддерживает в людях надежду на то, что с его помощью можно оказать воздействие на Китай и вынудить китайское правительство отреагировать и уступить. Поэтому оценка того, насколько мы продвинулись в решении тибетского вопроса, должна основываться не на том, сколь успешными были контакты с международным сообществом, но на том, как далеко вперед удалось уйти в отношениях с Китаем.

Если использовать данный критерий для оценки работы Тибета в эмиграции, то можно назвать ее не слишком успешной, так как давление международного сообщества на Китай было не эффективным, а порой и вовсе оказывало негативное воздействие. Китай ― большое государство. Оно может позволить себе проигнорировать давление международного сообщества. Даже санкции множества стран после событий 4 июня не произвели особого эффекта. Как раз наоборот, в наш век, нацеленный на достижение экономической прибыли, многие страны испытывают нужду в Китае того или иного рода. Ни одна страна не сможет отказаться от огромного потенциала, заложенного в китайском рынке сбыта. Перед лицом возможных негативных последствий для экономического развития, экспорта товаров, уровня занятости и других практических интересов собственного государства, разве станут эти страны разрывать отношения с Китаем всего-навсего для того, чтобы морально поддержать Тибет? Без сомнения, мы не можем требовать от них такой жертвы. Китайское правительство слишком хорошо это знает, и потому давление международного сообщества его не слишком заботит.

Конечно, я не хочу сказать, что Тибет в эмиграции сам виноват в провале отношений с Китаем. Несомненно, главной проблемой остается отказ китайского правительства от открытого диалога. Без диалога Тибет в эмиграции мало что может сделать. Я также не утверждаю, что тот успех, которого Тибет в эмиграции достиг в отношениях с международным сообществом, не имеет ценности. Без международного давления китайское правительство никогда бы не поверило в необходимость перемен. По крайней мере, сегодня тибетские регионы страны получают большую материальную поддержку, и это во многом благодаря усилиям тибетцев в эмиграции и международному давлению. Но этих достижений недостаточно. Кроме того, нужно понимать, что работа с Китаем ― это многоступенчатая задача. Не стоит сводить ее исключительно к взаимодействию с влиятельными людьми из Жонгнанхая (престижного района, где живут и работают китайские лидеры), воздействию на них или их убеждению. Конечно же, это важно, но не следует делать на это все ставки. История показала, что не так уж просто изменить этих людей. Скорее, следует расширить перспективы и увидеть, что так называемый Китай состоит не только из горстки чиновников центрального правительства. В Китае живет еще 1,3 миллиарда человек. Общество делится на всевозможные классы и группы людей. Не следует упрощенно воспринимать их как нечто единое. На самом деле, в китайском обществе великое множество внутренних конфликтов. По многим вопросам общественное мнение выступает против режима.

Однако, что касается тибетского вопроса, большая часть ханьцев безоговорочно принимает пропаганду властей и стоит на стороне правительства. Это свидетельствует лишь об одном. До сих пор тибетцы в эмиграции не проявляли достаточной искусности в проведении различий между рядовыми китайцами и представителями правящего коммунистического режима. Осуждая Китай как единое целое, преподнося страдания тибетцев под этническим соусом и требуя вмешательства западного сообщества, они исходили из того принципа, что права человека важнее государственного суверенитета. Эти тактические приемы, с одной стороны, помогли тибетцам в эмиграции добиться успеха в привлечении международного сообщества, но, с другой, способствовали тому, что позиция ханьского народа по тибетскому вопросу оказалась созвучной взглядам китайского правительства.

Хотя решение тибетской проблемы в конечном счете должно исходить от китайского правительства, не стоит уповать лишь на ныне действующее правительство, ведь правительства не отличаются постоянством, они то и дело меняются. Современный Китай наполнен неустойчивыми элементами, и диапазон их колебаний очень широк. Изменения могут стать кардинальными. Если посмотреть на будущее под этим углом, то усилия следует направлять не только на нынешних правителей, но брать шире, стараясь охватить всю китайскую элиту. Ведь независимо от того, как сильно будет меняться Китай, или как часто будут сменяться режимы, у власти всегда будут стоять люди из высших кругов общества. Согласно определению Парето, под «элитой» в основном понимают политическую элиту. Этот термин включает как тех, кто уже у власти, так и тех, кто может придти к власти в будущем.

После неизбежных политических реформ, которые рано или поздно произойдут в Китае, люди, которые придут к власти, будут пользоваться новыми методами и выносить новые решения по многих вопросам. Их отношение к тибетскому вопросу будет в какой-то степени зависеть от того, какое влияние оказывают на них сегодня. Если их взгляд на тибетский вопрос будет по-прежнему совпадать с нынешней позицией пекинского режима, то тибетская проблема не будет решена и со сменой власти. Даже если в остальные регионы Китая придет демократия, не исключено, что и при новом режиме в Тибете будет царить произвол.

Работа по убеждению элиты не должна быть нацелена на какую-то одну конкретную группу, ведь участие в деятельности следующего китайского правительства не определить жребием. Так называемая элита ― это многочисленная и разноплановая группа. В нее входят и представители коммунистической системы, и диссиденты ― противники этой системы; сюда входят и независимые представители интеллигенции, а также политические деятели с четко очерченными взглядами. Чтобы убедить этих людей в целом, потребуется прибегнуть к искусству золотой середины: отойти от политической пропаганды, идеологического диспута и расовой борьбы, отказаться от эмоциональных обвинений и упорного преследования личных целей. Следует опираться на понимание и толерантность, чтобы найти путь к взаимовыгодному решению.

Говоря это, я, конечно, призываю так поступать не только тибетцев, но и ханьцев. Я признаю, что в положении жертвы у тибетцев больше прав требовать, чтобы ханьцы первыми сделали шаг навстречу и попытались понять тибетскую точку зрения; осознали, что не годится поступать с другими так, как ты бы не хотел, чтобы поступали с тобой. Лично я всегда руководствуюсь этим принципом. Причина, почему я предложил тибетцам в эмиграции взять инициативу в свои руки, заключалась в том, что у них есть свое правительство, благодаря чему они могут поступать более рационально и осознанно. Могут прийти к консенсусу и действовать сплоченно в силу сплоченности своего правительства. Нынешнее же ханьское правительство ― это китайский коммунистический режим, источник тибетской проблемы. Естественно, оно не станет призывать ханьцев попытаться понять тибетцев. Отсюда вытекает необходимость отделить ханьский народ от коммунистического режима. Как только они будут разделены, Тибет в эмиграции будет иметь дело не с организованным ханьским народом, но с миллионами отдельных ханьцев. Невозможно требовать от отдельно взятого ханьца, который в своих взглядах на Тибет всю жизнь находился под влиянием коммунистической пропаганды, раскаяться за действия своего народа; невозможно ждать от него, что он сам вдруг начнет понимать тибетцев. Но если бы тибетцы, составляющие правительство и организации, смогли первыми изменить свой подход и сделали бы шаг в попытке понять ханьцев и оказать на них правильное влияние, то те скорее бы взглянули правде в глаза и осознали тибетскую проблему.

В тот день обсуждение по большей части шло вокруг этой темы. Л.Д. слушал очень внимательно. Говорил он мало, но у меня все равно сложилось впечатление, что мы много общались. Он умел слушать и поощрял критику. Через несколько дней он должен был сопровождать Далай-ламу в Восточную Европу. Он сказал, что передаст мои слова Далай-ламе. В то же время он попросил меня подумать еще и выдвинуть еще несколько идей, особенно по тем аспектам, которых я уже коснулся, внести несколько конкретных предложений о том, что можно было бы сделать в будущем.

На обед Л.Д. пригласил меня в юго-восточный азиатский ресторан неподалеку от своего дома. За обедом он рассказал мне, что незадолго до этого Далай-лама написал письмо пекинскому режиму. Прямо сейчас они ожидали реакции из Пекина. Чтобы создать более дружественную обстановку и избежать гнева Пекина, они также отложили запланированный Далай-ламой второй визит в Тайвань. Он спросил моего мнения о том, что может произойти. Никаких оптимистических ожиданий у меня не было. Я ответил, что хотя нельзя полностью исключать вероятность прогресса, все же для такого прогресса требуется чудо, а уповать на чудо было бы неверно.

Я сказал: «На сегодня проблема заключается не в том, что Пекин не хочет реагировать в по-новому, но в том, что у него нет новых ответов на поставленные вопросы». Во времена Культурной революции жесткость ответных мер уже была доведена до крайности. А что касается мягких мер, то никто сможет превзойти Ху Яобана и его «Шесть пунктов», провозглашенных в Тибете в 1980 году. Ни первый подход, ни второй не привели к решению тибетского вопроса, но лишь подкинули пекинскому режиму массу новых проблем. Пекин уже не в силах выработать инновационные идеи по Тибету, единственной приемлемой для него реакцией остаются стандартные ответы на все случаи жизни. Так как Тибет в любом случае находится под китайским правлением, в решении этого вопроса особой срочности нет. При подобных обстоятельствах можно ли ожидать какого-то ответа на письмо Далай-ламы или диалога с ним? Вступить диалог ― это ведь не просто встретиться и побеседовать. Сначала нужно понять, что делать после этого диалога, и что может быть сделано. Пока Пекин не определится с тем, что ему действовать дальше, диалог диалога ради лишь приведет к ослаблению его позиций.

Во время нашего разговора я не мог не припомнить, что сам Тибет однажды проигнорировал стремление Англии к диалогу. Так как Лхаса отказалась получать какие бы то ни было письма от Великобритании, британцы были вынуждены отправить специальных послов к официальным представителям на границе Тибета, чтобы те громко зачитали им письма в надежде, что пограничные службы передадут услышанное в Лхасу. В тот момент, ощущая непреодолимое желание Л.Д. пойти на диалог с Пекином, я осознал значение слов «исторические перемены». Сегодня Тибет в эмиграции полностью раскрыл свои карты, но злая судьба распорядилась так, что теперь он сам получил оппонента, который наотрез отказывается от взаимодействия. Когда Тибет отказался пойти на контакт, Великобритании пришлось направить «военных послов» и силой проложить себе путь в Лхасу, чтобы заставить Тибет говорить. Сегодня же, в отличие от исторических событий прошлого, разочарованным тибетцам в эмиграции нечего предпринять перед лицом могущественного китайского правительства.

После обеда мы прогулялись по берегу тихого озера, где было много диких птиц.

Я поделился с Л.Д. своими идеями относительно последовательной многоуровневой выборной системы. Так как времени у нас было мало, и нам требовался перевод, мы мало что смогли обсудить подробно. Но одна вещь, которую он произнес о том, что «мы также рассматриваем возможность внедрения западной демократической системы», дала мне понять, что и он ощущает непригодность Тибета для внедрения западной демократической системы в ее чистой форме. Однако спустя полгода после нашего разговора Тибет в эмиграции провел первые прямые выборы калон-трипы и основал три ветви власти. Это показало, что Тибет в эмиграции все же остановил свой выбор на западной демократии. Очевидно, нелегко придумать какой-либо новый путь.

После той встречи Л.Д. уехал в Восточную Европу, а я посетил несколько других мест в США. Оставалось совсем немного времени до выборов американского президента, а я заранее решил поездить и понаблюдать за выборами. Непосредственно перед днем выборов я вернулся в Вашингтон, чтобы стать свидетелем окончательного голосования. К тому времени из Восточной Европы вернулся Л.Д., и мы вместе, уже во второй раз, пошли ужинать в ресторан в центре города. Л.Д. сообщил мне, что пересказал нашу последнюю с ним беседу Далай-ламе, и Далай-лама выразил согласие с моими взглядами.

В тот день Л.Д. спросил меня, смогу ли я найти время, чтобы встретиться с Далай-ламой и поговорить с ним лично. Он сказал, что Далай-ламу очень интересует мнение истинного представителя ханьской интеллигенции и то, как ханьский народ в целом смотрит на тибетский вопрос.

Хотя Далай-лама уже встречался с некоторыми ханьцами с материка, в основном, это были участники демократического движения в эмиграции. По моим наблюдениям, статус и политическое положение ханьских эмигрантов определяют их взгляды, часто отличающиеся от того, что думает основное население страны. Некоторые из них поддерживают Тибет в эмиграции. Однако такая поддержка больше похожа на поддержку жителей запада и идет вразрез с позицией ханьцев, а потому она слишком убедительна для ханьского народа. К тому же, китайские националисты без труда находят повод критиковать их позицию, говоря, что «что те разыгрывают тибетскую карту» и обвиняя их в «государственной измене». К тому же, большинство ханьцев за пределами страны, так же как и живущие в Китае, по-прежнему склоняются в сторону единства нации. Как бы сильно ни расходились они во взглядах с компартией по другим по другим вопросам, по тибетскому они с ней солидарны. По словам Л.Д., я находился где-то посередине между пекинским режимом и западным обществом. Я не отступал полностью от позиции ханьского народа, но понимал тибетцев и сочувствовал им. Поэтому я был подходящим посредником для наведения мостов между ханьцами и тибетцами; я мог объективно описывать и анализировать проблемы. Вероятно, в этом заключалась главная причина, почему Далай-лама желал встретиться со мной.

Л.Д. также рассказал мне о подходе Срединного пути Далай-ламы, согласно которому Тибет не будет продолжать бороться за независимость, но останется в составе Китая и сохранит за собой высокую степень самоуправления. Л.Д. заявил, что это не риторика, а вполне серьезная и открытая позиция. Он также сказал нечто, что поразило меня до глубины души: «Если бы мы только на словах заявляли о подходе Срединного пути, мы бы не обратились к вам. Для борцов за независимость Тибета люди, подобные вам, представляют настоящую угрозу. Борцам за независимость больше на руку то, что делает Объединенный фронт». Я знал, что он имеет в виду. Действия Объединенного фронта всегда вызывали волну недовольства среди тибетцев, они оттолкнули Тибет еще дальше от Китая.

Я же стараюсь искоренить вражду между двумя народами и сблизить их друг с другом. Это, естественно, может нарушить планы тех, кто действительно хочет независимости.

Я ответил Л.Д., что почту за честь встретиться с Далай-ламой. Несомненно, я бы этого хотел. Я всегда полагал, что Далай-лама ― ключевой элемент в решении тибетского вопроса. Если бы я смог лично поделиться с ним своими взглядами, быть может, я бы помог ему в его собственных размышлениях о Тибете. С другой стороны, для любознательного исследователя Тибета, каковым я себя ощущал, встреча с Далай-ламой была редкой удачей.

Что касается осуществления самого плана, то сначала Л.Д. хотел предложить мне отправиться в Индию, а затем назвал местечко в юго-восточной Азии как более подходящее для встречи с Далай-ламой. Через несколько месяцев он сообщил, что место встречи опять перенесли, на этот раз в Америку. В мае 2001 года Далай-лама планировал нанести визит в США. Если бы это зависело от меня, я бы хотел поговорить с ним в Индии, потому что там у Далай-ламы больше времени, и наша беседа могла быть более неторопливой и основательной. А если встречаться с ним в зарубежной поездке, то я с могу увидеться с ним лишь в промежутках между мероприятиями в его и без того загруженном графике. Такая встреча, думал я, наверняка пройдет в спешке.

Я оказался прав.


Продолжение следует...

Перевод Елены Гордиенко

Материалы по теме:

Далай-лама: Сторонники жесткой политики - прекрасные учителя терпению

Интервью Далай-ламы гонконгской газете SCMP (South China Morning Post)
Рано или поздно проблему [Тибета] решать придется. Придется посмотреть в глаза реальности. Нельзя вечно твердить, что в Тибете нет никаких проблем, а все неприятности лишь от этого злого демона Далай-ламы. Такие обвинения не устранят проблему. Так что рано или поздно, но мы должны будем найти решение.

Видео по теме: