Кочевники в Синьцзяне. Китай хочет, чтобы они перешли к оседлому образу жизни, чтобы защитить пастбищные земли. Фото: Жиль Сабри (для The New York Times)

Если современные материальные блага служат мерилом успеха, то Гере, пятидесятидевятилетний пастух овец и яков из западной провинции Цинхай в Китае, должен быть счастливым человеком.

Прошло два года с тех пор как китайское правительство принудило его продать свой скот и переехать в невысокий бетонный дом на продуваемом всеми ветрами Тибетском нагорье. За это время Гере и его семья купили стиральную машину, холодильник и цветной телевизор, транслирующий исторические драмы на китайском языке прямо в их выбеленную гостиную.

Как у многих тибетцев, у Гере только одно имя, и сейчас он глубоко опечален. Вместе с сотнями тысяч других погонщиков скота по всему Китаю, переселенных за последнее десятилетие в мрачные городишки, он − безработный, по уши в долгах и зависим от неуклонно сокращающихся государственных субсидий, которые нужны ему, чтобы приобрести все те же молоко, мясо и шерсть, получаемые ранее от своего собственного стада.

«Мы не голодаем, но мы утратили тот уклад жизни, которому тысячелетиями следовали наши предки», − рассказывает Гере.

Китайское правительство находится сейчас на завершающей стадии амбициозного проекта в области социальной инженерии. Эта кампания по расселению и обустройству миллионов погонщиков скота, которые некогда колесили по пограничным землям Китая, длится уже 15 лет. К концу этого года Пекин обещает заселить оставшиеся 1,2 миллиона кочевников в города, обеспечив им доступ к школам, электричеству и современному здравоохранению.

Официальные СМИ с восторгом говорят о бывших кочевниках как о преисполненных благодарности за спасение от их примитивного образа жизни. «Пастухи из Цинхая, поколениями бродившие в поисках воды и пастбищ, всего за пять лет достигли того, к чему шли тысячелетие. Они сделали огромный шаг в сторону современности, сообщает в статье на первой полосе госиздание «Ежедневник фемера». − Директивы коммунистической партии по предоставлению льгот пастухам подобны теплому дыханию весны, освежающему зелень лугов и трогающему их сердца».

Однако директивы, частично основанные на официальной точке зрения, что выпас скота вредит лугам, вызывают все больше споров. Согласно мнению китайских и зарубежных экологов, научные основания для переселения кочевников весьма сомнительны. Антропологи, изучившие созданные правительством переселенческие центры, зафиксировали хроническую безработицу, алкоголизм и исчезновение тысячелетних традиций.

Говоря об огромной разнице в заработке преуспевающих восточных провинций и бедных регионов крайнего запада, китайские экономисты ссылаются на то, что правительственные органы планирования еще не достигли заявленной цели увеличения доходов бывших погонщиков скота.

Правительство потратило 3,45 миллиарда долларов на недавнюю программу по переселению, и тем ни менее большинству перемещенных кочевников живется не сладко. Жители таких крупных городов как Пекин и Шанхай в среднем зарабатывают вдвое больше своих коллег из Тибета и Синьцзяня − западных территорий, граничащих с Центральной Азией. Официальная статистика свидетельствует об увеличении этого разрыва в последние годы.

Борцы за права человека отмечают, что переселение зачастую осуществляется под принуждением – люди, привыкшие к кочевому образу жизни, чувствуют себя потерянными в мрачных, изолированных поселках. Во Внутренней Монголии и Тибете перемещенные пастухи почти еженедельно выступают с протестами, подавляемыми силами безопасности с растущей жестокостью.

«Идея, что пастухи уничтожают луга, − всего лишь предлог, чтобы вытеснить людей, которые по мнению китайского правительства ведут отсталый образ жизни, − говорит Энгебату Тогочог, директор Южно-монгольского информационного центра по правам человека в Нью-Йорке. − Они обещают хорошую работу и красивые дома, и только позже пастухи понимают, что все это не соответствует действительности».

В Силиньхоте, богатом углем регионе Внутренней Монголии, переселенцы, многие из которых необразованы, говорят, что их обманом заставили подписать контракты, содержание которых они с трудом разбирали. Один из таких людей, шестидесятитрехлетний Цокхочир, чья жена и три дочери оказались среди первой сотни семей, переехавших в деревню Синькан, представляющую собой ряд жалких кирпичных домишек под сенью двух электростанций и сталелитейного завода, который накрывает их выбросами сажи.

В 2003 году, говорит он, чиновники заставили его продать 20 своих лошадей и 300 овец, после чего предоставили ему займы на покупку двух молочных коров, завезенных из Австралии. С тех пор численность его стада увеличилась до 13 голов, но, по словам Цокхочира, снижение цен на молоко и дороговизна продуктов в магазинах ведут к тому, что они едва сводят концы с концами.

Как и у всех коренных монголов, лицо Цокхочира покрывает темный солнечный загар, а еще он очень эмоционален, особенно когда рассказывает о своих невзгодах, в то время как жена Цокхочира отводит глаза в сторону.
Содержание коров − неподходящее занятие для суровых монгольских зим. Коровы часто болеют пневмонией, у них мерзнет вымя. Частые пыльные бури заносят им в пасть мелкие камни и грязь. Обещанные правительством субсидии на корм для животных не приходят.


Гере, пятидесятидевятилетний бывший пастух из западной провинции Цинхай со своей внучкой.
Вынужденный продать свое стадо и переехать в дом, он остался без работы и погряз в долгах.
Фото: Жиль Сабри (для The New York Times)

Молодежь Синькана, отрезанная от пастбищ, без каких-либо навыков для трудоустройства на металлургический комбинат, уезжает из этой местности, чтобы трудоустроиться в других регионах Китая. «Это место не подходит для жизни людей», − говорит Цокхочир.

Не все жители недовольны таким положением вещей. Тридцатичетырехлетний Батор, торговец овцами, который вырос на пастбищах, сейчас проживает в одной из новых высоток, выстроенных на широких центральных улицах Силиньхота. Примерно раз в месяц, чтобы увидеться со своими клиентами в Пекине, он проезжает 380 миль по ровным магистралям, заменившим дороги, сплошь усеянные ямами. «Раньше, чтобы добраться из моего родного города до Силиньхота, приходилось ехать целый день, да еще застревать в канавах, − говорит он. − Сейчас это занимает всего-навсего 40 минут». Батор очень разговорчив, закончил колледж и бегло говорит на китайском. Он критикует соседей, которые, с его слов, ждут правительственных субсидий, вместо того чтобы принять новую экономику, которая крепко завязана на угольных разработках.

Он чувствует некоторую ностальгию по монгольской кочевой жизни – добыче пищи в период засухи, сна в юртах и приготовления еды на костре из кизяка. «Кому сейчас нужны лошади, когда есть машины? – говорит он, проезжая через суетливый центр Силиньхота. − Вот в Америке есть еще ковбои?»

Эксперты утверждают, что работы по переселению преследуют и другие цели, чаще отличные от официальных политических заявлений: коммунистическая партия старается усилить контроль над людьми, которые слишком долго жили на задворках китайского общества.

Николя Бекелин, директор восточно-азиатского отделения «Международной Амнистии» утверждает, что борьба между организованными фермерами и свободными погонщиками скота далеко не нова, но китайское правительство вывело ее на совершенно новый уровень. «Эти кампании по переселению по своему размаху и амбициозности можно назвать “сталинскими”. Они совершенно не берут в расчет то, чего хотят люди в этих сообществах, − говорит он. − В считанные годы правительство уничтожает целые культуры коренных народов».

Если посмотреть на карту Китая, становится понятно, почему Коммунистическая партия уже длительное время выискивает способы укротить погонщиков скота. Пастбища занимают более 40 процентов Китая, от Синьцзяна на крайнем западе до обширных степей Внутренней Монголии на севере. Эти земли традиционно служили домом для уйгуров, казахов, маньчжуров и множества других этнических меньшинств, которые противятся деспотичному правлению Пекина.

Большинству ханьских китайцев кочевые народы вселяют восхищение и страх. Самые продолжительные периоды вражеских завоеваний Китая случались именно при набегах кочевых народов. Например, монгольские воины Хубилай-хана с его конницей с 1271 года управляли Китаем почти столетие.

«Эти территории всегда было трудно понять, трудно было управлять ими извне. Для Китая это были места разбойников, партизанских войн, родина людей, неуклонно противящихся интеграции, − рассказывает Шарлин И. Маклей, антрополог из колледжа Рид в Орегоне, изучающая вопрос тибетских сообществ в Китае. − Но на данный момент правительство чувствует, что у него достаточно сил и ресурсов, чтобы прибить этих людей к социуму».

Хотя попытки укротить пограничье начались еще в 1949-м, после того как пришел к власти Мао Цзэдун, они вновь активизировались в 2000-м с запуском кампании «На Запад», призванной преобразовать и модернизировать Синьцзян и заселенные тибетцами регионы посредством крупных инвестиций в инфраструктуру, переселения кочевников и миграции ханьцев.

Более поздняя программа «Экологическое переселение», стартовавшая в 2003-м, была сосредоточена на мелиорации поврежденных участков пастбищ посредством сокращения выпаса скота.

Новый городок Мадой, куда переехал Гере с семьей, был первым из так называемых «социалистических деревень», построенных в области Амдо провинции Цинхай, населенной преимущественно тибетцами и находящейся на высоте около 4 000 метров над уровнем моря. Лет десять назад, когда переселение набирало обороты, правительство заявило, что выпас скота подвергает опасности огромную водосборную площадь, питающую реки Желтую, Янцзы и Меконг − важнейшие водные пути в Китае. В общем и целом, правительство заявляет о переселении более полумиллиона кочевников и миллиона животных с экологически нестабильных пастбищных земель провинции Цинхай.

Гере рассказывает, что поднял на смех заявление правительства о том, что его 160 яков и 400 овец наносят ущерб пастбищам, но ему не оставили иного выбора, кроме как их продать. «Только глупец может не подчиниться властям, − говорит Гере. − Выпас нашего скота на протяжении тысячелетий не создавал ни малейших проблем, а теперь вдруг они трубят об ущербе».

Однократной компенсации, полученной от правительства, как и денег, вырученных от продажи скота, на многое не хватило. Гере рассказывает, что большая часть этой суммы ушла на корм для скота и налог на воду, кроме того, примерно 3200 долларов он потратил на то, чтобы построить для семьи новый дом с двумя спальнями.

Хотя политика везде разная, согласно официальным данным, переселенные пастухи в среднем выплачивают около 30 процентов стоимости их новых домов, построенных правительством. Большинству выделены субсидии, при условии, что получатель оставит кочевой образ жизни. Гере говорит, что ежегодная выплата в размере 965 долларов, рассчитанная на пятилетний срок, оказалась на 300 долларов меньше обещанного. «Однажды субсидии прекратятся, и тогда я не знаю, что мы будем делать».

Во многих домах в Мадое отсутствуют туалеты или водопровод. Жители жалуются на трещины в стенах, протекающие крыши и недоделанные тротуары. Но их гнев также коренится в потере независимости, требованиях вести денежное хозяйство и убежденности в том, что переселение основано на лживых обещаниях, что однажды им разрешат вернуться обратно.

Ярмила Птацкова, антрополог Академии наук Чешской Республики, изучающая сообщества тибетских переселенцев, говорит, что правительственные программы по переселению облегчили доступ бывшим кочевникам к медицине и образованию. Некоторые предприимчивые тибетцы даже умудрились разбогатеть, говорит она, но большинство людей возмущает стремительность и принудительный аспект переселения. «Решения по поводу всего этого было принято без их участия», − говорит она.


Кочевники в Синьцзяне. Фото: Жиль Сабри (для The New York Times)

Такого рода недовольства играют значительную роль в массовых беспорядках, в особенности во Внутренней Монголии и Тибете. Начиная с 2009 года, более 140 тибетцев, больше двадцати из которых кочевники, совершили самосожжения в знак протеста против принудительных политических мер. Они протестуют против ограничения в области религиозных практик и добычи ископаемых на уязвимых с экологической точки зрения землях. Последнее такое самосожжение произошло в четверг в городке недалеко от Мадоя.

За последние несколько лет власти Внутренней Монголии арестовали десятки бывших погонщиков скота, включая семнадцать только в прошлом месяце в муниципалитете Тунляо, выступивших против конфискации 4 000 гектаров земли.

Как сообщает Южно-монгольский информационный центр по правам человека, в этом году десятки жителей деревни Синькан с транспарантами в руках, гласящими «Мы хотим вернуться домой» и «Мы хотим выжить», двинулись на здание правительства и вступили в стычку с уличной полицией.

Китайские ученые, чьи исследования однажды послужили официальным основанием для переселения, все больше и больше критикуют правительство. Некоторые ученые, например, Ли Веньюнь, профессор экологического менеджмента в Пекинском университете, обнаружили, что переселение в города большого количества погонщиков усугубляет нищету и нехватку водных ресурсов.

Профессор Ли отказалась от интервью, ссылаясь на политические соображения. Но в опубликованных исследованиях она указывает, что традиционные методы выпаса благоприятно сказываются на состоянии почв. «Мы убеждены, что системы производства продовольствия, такие как кочевое скотоводство, которое было устойчивым на протяжении веков и предусматривало минимальное орошение почвы, − это лучший выбор», − пишет Ли в своей недавней статье в журнале «Стратегии землепользования».

Гере недавно установил на обочине автомагистрали свой бывший дом, черную тент-палатку из ячьей шести. Он планирует обустроить ее как небольшое придорожное заведение для китайских туристов. «Мы будем подавать чай с молоком и вяленое мясо яков», − говорит он с надеждой. Затем, покрутив в руках связку ключей, привязанную к поясу, Гере отвернулся расчувствовавшись. «Раньше мы носили ножи, − сказал он. − Теперь нам приходится носить с собою ключи».

Эндрю Джейкобс
The New York Times
публикация от 11 июля 2015 г.

Перевод Марии Юнг специально для savetibet.ru