Представляем вашему вниманию отрывок из книги Его Святейшества Далай-ламы и Бхикшуни Тубтен Чодрон «Приближаясь к буддийскому пути». Книга вышла в свет в октябре 2020 г. Отрывок опубликован с разрешения издателей.

Эмоции и клеши

Перед тем как глубже погружаться в обсуждение эмоций, нужно прояснить термины. Хотя смысл слова «эмоция» понимают все жители Запада, в тибетском языке аналогичного понятия не существует. Когда я, Чодрон, сверяла эту главу с Его Святейшеством, он и его переводчики погрузились в обширную дискуссию о смысле термина «эмоция» и о том, как его можно перевести на тибетский. Некоторые тибетцы предложили в качестве перевода слово «ньонг цор», хотя оно не слишком часто используется. Этимология здесь такова: «ньонг» — это «опыт», а «цор» — «чувство». Обе эти составляющие — иные умственные состояния, которые эмоциями не являются. Другие тибетцы предложили слово «гьер баг», которое встречается в написанном Гьялцабом Ринпоче комментарии к «Разъяснению достоверного постижения» Дхармакирти. Однако это архаичный термин, и вдобавок он не включает в себя то, что на английском языке мы считаем эмоциями позитивными.

Наше обсуждение привело к выводу о том, что на данном этапе в тибетском языке нет широко распространенного слова, которое напрямую передавало бы смысл англоязычного понятия «эмоция» (emotion). При этом тибетский язык имеет термины для обозначения самих различных эмоций, которые описываются в западных языках. Отсутствие термина и самого понятия эмоции пробудило мой интерес — ведь мы, жители Запада, о своих эмоциях рассуждаем непрестанно. Я стала думать: каково было бы расти в культуре, которая на «моих эмоциях» не сосредоточена?

Один из толковых словарей определяет эмоцию как «мощное чувство по поводу кого-то или чего-то». Слово «чувство» (ведана) также имеет расплывчатый смысл и уже используется в буддийских переводах для обозначения совокупности переживаний: приятных (счастливых), неприятных (несчастливых, болезненных) и нейтральных. При этом данная совокупность не включает в себя то, что мы назвали бы чувствами на английском и русском — например, гнев или любовь.

Санскритское слово клеша — распространенный в буддийских текстах термин, обозначающий те из умственных факторов, которые омрачают ум и не позволяют ему пребывать в умиротворении. Эти беспокоящие эмоции и воззрения порабощают ум, ограничивая его мировосприятие и побуждая нас совершать действия, которые мешают счастью — нашему собственному и других существ. Таким образом, клеши — это завесы на пути к освобождению; буддийские тексты описывают их недостатки и противоядия от них. Тем не менее в английском и русском языках нет аналога слову «клеша» — нет понятия, которое охватывало бы такие разнообразные умственные факторы, как эмоции, настрои, философские воззрения и врожденные допущения о нас самих и мире, которые мы не подвергаем сомнению. Для простоты в этой серии книг мы переводим понятие «клеша» как «омрачения» и иногда расширяем перевод до словосочетания «беспокоящие эмоции и ошибочные воззрения». Некоторые омрачения — например, воззрение личной самости — в русском и английском языках называются воззрениями; другие — например, гнев и зависть — называются эмоциями. Такие умственные состояния, как отсутствие веры относительно достижимости освобождения, также называются воззрениями.

Всем людям свойственны одни и те же типы эмоций, а также сходные настрои и воззрения относительно того, как существуют они сами и весь мир. Некоторые из этих состояний благоприятствуют долгосрочному счастью и покою, другие им мешают. Тем не менее слова, используемые нами для описания этих состояний, и понятия, влияющие на наше к ним отношение, различаются. Аналогичным образом продиктованное определенными эмоциями поведение будет социально приемлемым в одних культурах, но неприемлемым в других. Например, высунутый язык — признак дружелюбия и уважения среди тибетцев — в западной культуре не поощряется. Хлопанье в ладоши — знак удовольствия на Западе — у тибетцев выражает отторжение.

Используемые для обозначения эмоций слова могут передавать множество нюансов. Кроме того, между смыслом санскритских или тибетских слов и используемыми для перевода английскими/русскими словами не всегда будет точное соответствие. При чтении буддийских трудов на своем языке нам нужно стараться не проецировать обычный смысл разных слов на термины, которые в буддийском контексте имеют конкретное значение.

Конструктивные и деструктивные эмоции

Говоря о позитивных и негативных эмоциях, буддисты проводят различие между многообразными значениями слов, обозначающих некоторые из них. Так, привязанность, страх, гнев и разочарование в зависимости от обстоятельств могут нести разнообразную смысловую нагрузку. Чтобы избежать путаницы, важно различать разные формы этих эмоций.

Привязанность

Одна форма привязанности — среди множества смыслов этого слова — необходима для нашего физического и психологического благополучия; другая форма — это один из так называемых трех ядов: трех омрачений, которые отравляют наше собственное благополучие и благополучие других существ. Первая форма привязанности описывается в психологии: это чувство близости или связи между людьми. Так, психологи говорят о привязанности, которую младенец испытывает к своей матери. Подобная привязанность, или близость, к матери или к тому, кто ее заменяет, необходима для психологического благополучия ребенка.

Это чувство близости, или привязанности, присутствует в семьях и позволяет им ради благополучия каждого члена функционировать вместе, в качестве единой группы. Здоровая привязанность в гармоничной семье включает реалистичное понимание того, каковы возможности других ее членов, и способствует взаимному уважению. Аналогичным образом привязанность объединяет граждан страны, содействуя их сотрудничеству ради благополучия общества. Подобная форма привязанности ведет к благим результатам.

Буддисты также иногда используют это понятие в хорошем смысле. Говорится, что бодхисаттвы «привязаны» к живым существам, потому что ощущают невероятное чувство близости и ответственности за благополучие каждого из них без исключения; это чувство и воодушевляет их на практику. Любовь к живым существам побуждает бодхисаттв делать все возможное, чтобы рассеять страдания и принести счастье. Когда они занимаются подобным, их энергичность и радость превосходят те, что мы, обычные люди, ощущаем в процессе трудов ради собственного блага.

При этом привязанностью (тришна и рага) в буддизме чаще называется один из трех ядов, одно из шести коренных омрачений. Такая привязанность — это умственный фактор, который преувеличивает или проецирует хорошие качества и на основе этого цепляется за объект своего желания. Под влиянием привязанности мы страстно желаем, жаждем, цепляемся и испытываем одержимость по отношению к предмету, существу, идее, месту и так далее. Когда нам удается заполучить объект привязанности, мы счастливы; но когда это желание не исполняется, мы ощущаем гнев, негодование и зависть. Эти эмоции, в свою очередь, побуждают нас к разрушительным действиям для того, чтобы заполучить или защитить лелеемый нами объект. Мы ясно видим: то, что руководитель компании жадно хочет денег, а спортсмен или кинозвезда жаждут славы, приводит их к вредоносным действиям и приносит страдания и им самим, и другим людям.

Когда привязанность остается на умеренном уровне, общество в целом считает ее позитивной эмоцией. В нас присутствует чувство счастья или радостного возбуждения по поводу встречи с каким-то чудесным человеком или от того, что мы получили желаемый нами объект или похвалу со стороны значимых для нас людей. Тем не менее с буддийской точки зрения подобная привязанность основывается на преувеличении; хотя на начальном этапе она и может быть захватывающей, в долгосрочной перспективе она помешает гармонии во взаимоотношениях и их полезности для обеих сторон. Почему? Потому что привязанность ведет к нереалистичным ожиданиям. Трудности и разочарования возникнут сами собой — когда мы выясним, что объект нашей привязанности не наделен всеми чудесными качествами, которые мы ему приписывали.

Такая привязанность хитроумна. Приведем пример: когда нежность членов семьи обращается в зависимость от эмоциональной поддержки и собственничество и порождает требования, основанные на нереалистичных ожиданиях, эта нежность становится нездоровой привязанностью. Если признательность человека собственной стране вызывает у него чувство недоверия к иностранцам, связанное исключительно с национальностью или этнической принадлежностью, проявляется привязанность. Эта эмоция может вызывать предубеждения и дискриминацию; индивидуум может дойти до того, чтобы отказывать другим в их правах человека.

Однажды я встречался с чилийским ученым, который говорил о привязанности научных деятелей к их собственной исследовательской сфере. Он отмечал: любое преувеличенное цепляние за свою область исследований, политические убеждения или религию приносит вред. Этот человек не был буддистом, но понимал: именно цепляние (как умственное состояние), а не объект цепляния, проблемы и порождает. Ученых подобная привязанность заставит игнорировать свидетельства, противоположные их выводам, и даже побудит подделывать результаты экспериментов или неверно отчитываться о собранных в этих экспериментах данных. С такими же недостатками столкнется и человек, привязанный к собственной религии или к своим политическим убеждениям.

Некоторые спрашивают, можно ли испытывать привязанность к нирване или к Будде. Устремление к нирване или к тому, чтобы обладать качествами Будды, — не привязанность. Ум ясен; хотя его и влечет к объекту, преувеличения нет — потому что Будда и нирвана наделены изумительными качествами. И все же можно сказать: прасангика считает, что пока присутствует тонкое цепляние за самость — в данном случае цепляние за то, что нирвана или Будда существуют неотъемлемо, — есть и возможность возникновения тонкой привязанности. Таким образом, если кто-то цепляется за нирвану и отчаянно желает достичь ее как некоего внешнего объекта, в уме присутствует преувеличение. Когда такой человек изучает и применяет Дхарму, искаженный аспект в конечном итоге рассеивается, и практикующий обретает подлинное устремление к нирване, которое свободно от привязанности.

РАЗМЫШЛЕНИЯ

1. Каковы некоторые из распространенных значений русского слова «привязанность»?
2. Каковы недостатки омраченной формы привязанности?
3. Легко ли понять, в какой момент привязанность (как чувство приязни и уважения) соскальзывает в преувеличение и ожидания?

Страх

Страх — это еще одна эмоция, о которой можно говорить двумя способами. В бытовом словоупотреблении страх обычно ассоциируется с паникой, тревожностью, беспокойством и внутренним напряжением; он считается негативной эмоцией, потому что ощущается как нечто чрезвычайно неприятное и часто базируется на нереалистичном мышлении. С буддийской точки зрения этого рода страх считается омраченным — ведь он основан на преувеличении и озабоченности собой и ведет человека к совершению действий и принятию решений, лишенных мудрости.

Другой вид страха содержит элемент мудрости; это осознавание возможной опасности, побуждающее нас проявлять осмотрительность. Хотя этот страх иногда ощущается как нечто неприятное, он полезен и свободен от эмоциональных мучений, причиняемых обычным страхом. Вот несколько примеров. Понимание того, что вы живете в сейсмоопасной местности, побудит вас создавать и исполнять строительные нормативы, которые защитят здания от разрушения. Люди тщательно составляют планы и предпринимают меры предосторожности, при этом не погружаясь в бесконтрольную панику. Этот же мудрый страх проявляется и при въезде на скоростную автодорогу. Понимая, насколько опасны другие транспортные средства, движущиеся с большой скоростью, мы ведем свой автомобиль осторожно. Маленьким детям родители прививают уважительный страх по отношению к спичкам. В приведенных здесь примерах страх полезен; это не омрачающее состояние. Разница между омрачающим страхом и страхом мудрым — в присутствии или отсутствии преувеличения. Когда мы понимаем факты, связанные с конкретной ситуацией, страх свободен от искажений; когда же мы преувеличиваем некие аспекты ситуации, страх нереалистичен и ведет к страданиям.

Определенные медитации, относящиеся к этапам пути, призваны порождать в нас мудрый страх. Когда мы медитируем на недостатках циклического существования, мудрый страх побуждает нас практиковать путь — с тем чтобы освободить себя от страданий сансары. Медитация на смерти должна пробуждать не эмоциональный, панический страх смерти — который никому пользы не принесет, — а мудрое осознание нашей смертности. Оно приведет нас к определению удачных жизненных приоритетов, к отказу от причиняющих вред действий и к жизни, основанной на нравственных принципах и доброте.

В Таиланде некоторые монахи лесной традиции медитируют в устрашающих местах, таких как кладбища, джунгли и леса со свирепыми зверями. До 1959 года так же поступали и практикующие в Тибете. Если в их уме возникал панический страх, они — побуждаемые страданием, которое этот страх вызывал, — прилагали мощные усилия к тому, чтобы для его преодоления породить самадхи или мудрость, постигающую пустотность. Именно так практиковали Аджан Ман (знаменитый тайский аскет-монах, живший в конце XIX и начале XX веков) и его последователи: сохранилось много историй о том, как при встрече с тигром в джунглях они входили в глубокие состояния самадхи. Аналогичным образом практиковал и великий тибетский йогин Миларепа, а практикующие в линии чод намеренно призывали духов и призраков, чтобы те побудили их породить глубокие бодхичитту и мудрость.

Что следует делать, если человек медитирует на страданиях низших царств и вместо мудрого страха возникает страх-паника? Сначала практикующему следует напомнить себе о том, что паника не является желательным результатом данной медитации. Далее ему следует понять, что он способен избежать подобного перерождения, и обратиться умом к Трем Драгоценностям, принимая в них прибежище. Не позволяя себе утонуть в таком нереалистичном страхе, прошедший надлежащую подготовку человек использует его для того, чтобы подтвердить свою связь с Тремя Драгоценностями.

Некоторые писания предлагают использовать присутствие или отсутствие страха-паники как способ проверки того, стал ли некий человек архатом. Когда подобный человек медитирует или просто сидит, кто-то издает неожиданный, резкий, громкий звук. Если человек не подпрыгнет и не издаст испуганного возгласа, он, как утверждается, достиг высоких уровней пути. Судя по всему, в соответствии с этим примером некий уровень цепляния за «я» присутствует, когда страх переживает обычный человек, — и отсутствует, когда существо освобождено из циклического бытия.

Иногда говорится, что бодхисаттвы боятся как сансары, так и личного покоя нирваны архата. Хотя для указания на нежелание бодхисаттв оставаться в любом из этих двух состояний используется слово «страх», речь не о том страхе, который переживаем мы как обычные люди. Наш страх, как правило, основывается на цеплянии за «я» и эгоцентризме, а в основе страха бодхисаттв лежат сострадание и мудрость, желающая достичь состояния будды для того, чтобы как можно быстрее принести другим существам пользу.

Гнев

Большинство из нас согласились бы с тем, что гнев в целом — эмоция деструктивная. Под его влиянием мы произносим слова, разрушающие доверие во взаимоотношениях с людьми, которые нам глубоко небезразличны. Захваченные гневом, мы совершаем поступки, которые опасны и вредят нашему собственному благополучию и благополучию других. Хотя мы часто полагаем, что наш гнев оправдан: «Любой адекватный человек в этой ситуации рассердился бы!» — недостатки гнева от этого не исчезнут. Успокаиваясь впоследствии, мы видим, что наш ум преувеличивал негативные качества личности или ситуации — или даже проецировал дурные качества, которых нет совсем.

Некоторые утверждают, что определенные формы гнева конструктивны. Так, если ученица впустую тратит время и не реализует свой потенциал, ее педагог может рассердиться. Этот гнев проистекает из желания учителя, чтобы ученица преуспела, и с этой точки зрения — утверждают некоторые люди — может считаться некой позитивной формой гнева. Тем не менее нам нужно проверять каждую конкретную ситуацию и тщательно исследовать свою мотивацию. Легко оправдывать насильственное поведение словами: «Я это делаю ради твоего же блага!»

Нравственное негодование из-за несправедливости в мире — еще одна форма гнева, которую люди называют полезной, потому что она ведет к позитивным изменениям в обществе; но и здесь нам необходимо проверять, нет ли преувеличения. Много лет назад я (Чодрон) участвовала в антивоенном митинге и увидела, как один из протестующих берет кирпич и бросает его в сотрудников полиции. Это действие так меня шокировало, что я поняла: его умственное состояние стало подобно умонастроению тех, кто и несет ответственность за войну. Человек отдавал предпочтение своей стороне и испытывал враждебность к чужой; хотел защитить тех, кто с ним согласен, и навредить тем, кто не согласен. В конфликтной ситуации нам слишком просто забыть, что находящиеся на «другой стороне» — это люди, которые желают счастья и свободы от страданий ровно так же, как и мы. Изображать их как исключительно злых и не заслуживающих ни малейшего доверия — безусловно, преувеличение.

Гнев — не единственная эмоция, которая может побудить нас к борьбе с социальной несправедливостью: мощным мотивирующим фактором может быть и сострадание. Поскольку сострадательный ум озабочен благополучием всех вовлеченных в конфликт сторон, возрастает вероятность достижения результатов, которые принесут пользу всем участникам. Когда мы свободны от гнева, то можем мыслить яснее. Арья-бодхисаттвы, которые освобождены от циклического бытия, не испытывают совершенно никакого гнева. Если они видят, что один человек вредит другому, то испытывают сострадание к обоим и вмешиваются в ситуацию, чтобы предотвратить причинение вреда. Сострадание не предполагает, что мы пассивны и неэффективны; вместо того оно, когда это уместно, побуждает нас действовать настойчиво — но без гнева или ненависти.

Сложно переживать эмоции, связанные с гневом, — ненависть, негодование, мстительность и так далее — без определенной степени враждебности по отношению к другим. Пристальная проверка подобных эмоций позволяет выяснить, что они основаны на эгоцентризме. Поэтому с буддийской точки зрения эмоции, попадающие под общее понятие «гнев», — это искаженные и вредоносные состояния ума, которые нужно отбросить. При этом нам нужно быть осторожными с тем, чтобы не перепутать гнев с напористостью. Человек может говорить или действовать твердо и с силой, но в то же время не сердиться — а человек, который сердится, может проявлять пассивность и уходить в себя.

Сутраяна — путь, основанный на сутрах, — рассматривает все проявления гнева как проистекающие из искажения и потому причиняющие вред. Тантраяна — путь, основанный на тантрах, — говорит об использовании гнева на пути. В наших беседах Его Святейшество высказал следующее мнение: когда бодхисаттва, практикующий тантру, говорит с кем-то жестко, причинная мотивация (то есть исходный помысел о совершении действия) — это сострадание, но непосредственная мотивация во время самого действия — гнев. Одно из различий между этим гневом и обыденным гневом состоит в том, что обыденный гнев желает навредить человеку или наказать его — тогда как гнев, преображенный в путь, желает пресечь вредоносные действия человека. Бодхисаттва испытывает невероятную заботу и сострадание по отношению к человеку и использует яростные действия, чтобы удержать его от причинения вреда другим и создания разрушительной кармы, которая в будущем созреет как страдания для самого деятеля. Кроме того, бодхисаттва обладает глубокой мудростью, которая понимает: и деятель, и действие, и объект лишены неотъемлемого существования.

Когда мы говорим о возможности использования гнева на пути, обязательно необходимо дать некие указания. Поскольку нам как новичкам недостает требуемых сострадания, мудрости и искусности в преобразовании разрушительной эмоции в путь, нам лучше применять противоядия (как они описаны на пути сутраяны) и упражняться в самообуздании.

Разочарование

Мы обычно описываем разочарование как эмоцию негативную — ведь оно делает нас несчастными. Ощущая разочарование из-за того, что человек оказался не таким, как мы думали, мы испытываем дискомфорт — а это может привести к унынию, депрессии и в некоторых случаях к цинизму. Все это происходит в силу того, что ранее мы выстроили относительно другого человека нереалистичные ожидания, цеплялись за них как за истину и теперь увидели, что они ошибочны.

Тем не менее не все формы разочарования — нечто дурное. Когда мы размышляем над ущербностью циклического бытия, недостатками перерождения в сансаре и обманчивой природой временных удовольствий, то ощущаем разочарование относительно погони за теми видами счастья, которые нам навсегда себе никак не обеспечить. С буддийской точки зрения такое отношение — нечто позитивное: оно побудит нас устремляться к освобождению и создавать причины для его достижения. Разочаровавшись в циклическом бытии, практикующие с радостью отказываются от своей привязанности к нему. Хотя разочарование отрезвляет наш ум, нам нет необходимости отчаиваться или терять присутствие духа, ведь от мучений сансары есть лекарство. Подобный настрой делает ум умиротворенным и благоприятствует развитию глубоких состояний сосредоточения — потому что освобождает наш ум от напрасного беспокойства по поводу забот одной только этой жизни.

Эмоции и выживание

Наука рассказывает о том, что у наших эмоций — как омраченных, так и благотворных — есть биологическая основа. Нам присущи инстинкты, влекущие ко всему, что способствует выживанию, и прочь от всего, что нам вредит. Потребность в пище, крове и спутниках побуждает нас искать эти необходимые для человеческой жизни объекты и добиваться их. В контексте этой теории определенные эмоции помогают нашему выживанию и возникают в силу биологических факторов. Так, и зависть, и высокомерие способствуют конкуренции, а она ведет к лучшим результатам нашей активности и увеличивает шансы того, что наши гены будут переданы потомству. Гнев и страх могут быть полезны, чтобы избегать объектов, угрожающих нашей жизни и благополучию, или уничтожать их. Ученые говорят: с эволюционной точки зрения эти эмоции не присутствовали бы в нас, если бы не выполняли полезную функцию. Когда мы сердимся, кровь приливает к мышцам рук — на случай, если нужно будет бороться; когда же мы боимся, кровь приливает к ногам, чтобы можно было бежать. На исключительно биологическом уровне такие эмоции, как привязанность, гнев и страх, могут помогать животным и людям в процессе выживания. С этой точки зрения они могут считаться благотворными.

Почему же тогда Будда называет такие эмоции, как привязанность, гнев, зависть, высокомерие и страх, «омрачениями»? Почему он утверждает, что они могут вызывать страдания, и рекомендует им противодействовать? Связанная с этими эмоциями проблема опять же состоит в том, что их питают преувеличение и цепляние; таким образом, они не выполняют свою функцию разумно. Они могут преувеличивать потенциальную опасность ситуации, первичность наших личных интересов или выгоду, которую мы можем получить. Когда омрачения проявлены, наш ум замутнен; мы не мыслим ясно. Вместо того чтобы откликаться на ситуацию разумно, мы реагируем импульсивно: поддаемся побуждению, не продумав в достаточной степени вероятные последствия. Результатом часто становится бедствие. В некоторых конфликтах из-за гнева мы подвергаемся гораздо большей опасности — ведь он побуждает нас действовать иррационально, что заставляет другую сторону отвечать еще большим уровнем насилия. Страх также может быть опасен для нашего выживания: мы можем бросаться на других, преувеличивая угрозу, хотя ее нет вообще или она минимальна. Мы можем замереть, когда мудрее было бы действовать, — или под влиянием паники будем действовать бездумно. Особенно трагично ситуация складывается, когда этим искаженным эмоциям поддается все правительство или все граждане государства.

Некоторые психологи утверждают, что беспокоящие эмоции — это на 90 процентов преувеличение и проекция. Хотя здесь и может присутствовать некий биологический компонент, преувеличение и проекция происходят со стороны ума; когда они включаются, мы в целом этого не осознаем. Чувство опасности, которое может быть разумным в одном случае, позже можно преувеличить и спроецировать на множество других ситуаций, в результате чего человек будет без необходимости испытывать тревожность. Гнев, вызывающий прилив адреналина, который помогает нам себя защитить, становится привычкой, — и тогда мы разыгрываем в своей жизни мелодрамы и конфликты, ведь выделяемый из-за них адреналин позволяет почувствовать, что мы живем.

Применяя свои как человека умственные способности к эмоциональной жизни, мы сможем понять, какие эмоции ведут к благополучию, а какие приносят нам проблемы. Здесь мы видим — а психологические и социологические исследования это подтверждают, — что дети, растущие в окружении доброты, в целом чувствуют себя увереннее и отличаются большей эмоциональной уравновешенностью; те же, кто росли в семьях с высоким уровнем гнева и физическим или вербальным насилием, отличаются более высокой тревожностью. Кроме того, из-за мыслей гнева, негодования и мстительности мы испытываем несчастье и напряжение. Эти эмоции влияют на наше физическое здоровье и вредят нашей иммунной системе — тогда как сострадание способствует здоровью более крепкому.

Между конструктивными и деструктивными эмоциями существуют огромные различия. У обычных существ омрачающие эмоции возникают с легкостью; эти эмоции импульсивны и реактивны. Подлинно же созидательные эмоции, такие как сострадание и щедрость, развиваются при помощи изучения и усилий. Деструктивные эмоции искажают наше восприятие ситуации — а конструктивные способствуют точной ее оценке. Деструктивные эмоции заставляют нас сожалеть о собственных действиях, а конструктивным это не свойственно.

Изучая недостатки и нереалистичное мировосприятие омрачений, мы дойдем до уровня, на котором решим больше не позволять им управлять нашей жизнью. Рассматривая преимущества реалистичных и благотворных эмоций, мы станем сознательно их взращивать. Будда в своих учениях объяснял, как размышлять и медитировать для порождения позитивных эмоций. Снова и снова приучая себя к этим методам и к противоядиям от омрачений, мы изменим привычные для себя эмоции: в ситуации, где раньше происходил взрыв гнева, мы будем излучать сострадание.

Предположим, нам навредил другой человек. Мы можем думать: «Хотя его поведение причиняет вред и мне нужно предпринимать шаги, чтобы его пресечь, этот человек желает счастья так же, как и я». Таким образом мы разовьем чувство заботы о другой личности. Это не только устранит из нашего ума напряжение и тревожность, но и поможет нам протянуть человеку руку, чтобы улучшить его положение. Это, в свою очередь, побудит человека откликнуться на нашу доброту. Такого рода доброта и сострадание развиваются только с помощью рассуждений и тренировки; они не возникают инстинктивно. Когда мы подлинно заботимся о благополучии других, в нас не возникает желания совершать поступки, причиняющие вред.

Хотя у предвзятых сострадания и доброты — которые мы можем испытывать к своему ребенку или к родителю — и может быть биологическая основа, нам необходимо сознательно очищать эти настрои от привязанности и жадности. Вместо того чтобы бездумно слушать свой гнев, нужно оценить, принесет ли он нам пользу. Во многих случаях отклик, основанный на терпимости и доброте, защитит наши интересы и благополучие эффективнее, чем враждебность. Гнев, возможно, сокрушит агрессора или оппонента, но будет иметь пагубные последствия. Сострадание же заботится как о том, кто причиняет вред, так и о том, кому он причиняется, — и потому позволяет нам вмешиваться в связанные с насилием ситуации уравновешенно и продуманно: так, что мы меняем положение, при этом причиняя минимум вреда себе и другим.

Причины отказа от причинения вреда другим уточняются постепенно. Люди, которые пока не задумывались над преимуществами доброты и недостатками гнева и жадности, могут воздерживаться от убийства, воровства, немудрого сексуального поведения и лжи для того, чтобы избежать наказания. Хотя подобное самообуздание полезно, добродетели в стоящем за ним намерении не так уж и много. Тем не менее такое самообуздание помогает людям лучше уживаться, а это важно.

Более продвинутый этап — думать: «Убийство, воровство и так далее — действия недобродетельные. Если я буду их совершать, после смерти мне придется столкнуться с их последствиями, и результаты могут быть крайне неприятными». Хотя подобное самообуздание вращается вокруг нас самих, в такой мотивации присутствует добродетель — ведь мы размышляем о нравственном смысле собственных действий.

Третий шаг — думать: «Это живое существо желает счастья. Его или ее жизнь столь же священна, как и моя»; в результате мы будем избегать причинения вреда этому человеку. Мы также можем думать: «Лишившись своего имущества, этот человек будет страдать, а потому я буду уважать и оберегать его имущество» — и так воздерживаться от воровства. Внешнее действие — то же, что и в двух предыдущих случаях, но наша внутренняя мотивация отличается и очень добродетельна, потому что учитывает то, как мы влияем на другого человека.

Еще более продвинутая мотивация — воздерживаться от причинения вреда другим в силу того, что это не только вызовет у них боль, но и помешает нам самим достичь полного пробуждения и принести живым существам наибольшую пользу. Здесь мы видим следствие наличия бодхичитты — альтруистического намерения, которое стремится к полному пробуждению для того, чтобы нести благо живым существам. Воздерживаться от дурных поступков с такой драгоценной мотивацией чрезвычайно добродетельно и полезно.