Из жизнеописания Третьего Далай-ламы Сонама Гьяцо

В год железной овцы Сонам Гьяцо получил приглашение от Алтан-хана, главы тумэтских монголов, который был наслышан о великих деяниях Гьялвы Сонама Гьяцо и проникся к нему чувством глубокого доверия. В свою очередь Сонам Гьяцо чувствовал, что между ним и монголами существует кармическая связь, которая могла бы ему помочь обратить умы этих людей к благородным устремлениям и заставить их отказаться от воинственного образа жизни. С таким намерением он велел передать великому хану обещание приехать немного позднее, между тем послав своего личного ученика ламу Цунду Зангпо в качестве полномочного представителя для учреждения в Цокхе собственной дипломатической миссии.

Новость о грядущем визите Гьялвы Сонама Гьяцо в Монголию привела тибетцев в ужас, поскольку они опасались за безопасность и здоровье своего духовного правителя в столь рискованном путешествии. Когда, наконец, пришло время покидать Дрепунг, он оказался окружен огромной свитой, состоявшей из высокопоставленных монахов, чиновников и верующих, которые из благих побуждений вознамерились сопровождать его в начале долгого пути. Среди этих людей находились оба хранителя Трона монастыря Ганден, действующий и предыдущий, равно как и настоятели монастырей Ганден, Сера и Дрепунг. В числе сопровождающих также было довольно много прославленных буддийских учителей (гуру), таких как Ринчен Покар, Цангпа Панчен Рикпа Сенге, Сангье Йеше из монастыря Вен, Понлоб Таши Ригка и Карпа Понлоб Намкха Джампа из монастыря Гьял. Одним словом, там присутствовали представители всех великих монастырей, равно как и светской власти, а также тибетские старейшины, не говоря уже о сотнях простых людей. В один голос они умоляли его отказаться от этой поездки, изменить свое решение и остаться в Тибете. Тем не менее, это не повлияло на его решение, и путешествие началось.

Вскоре он достиг стен монастыря Раден, откуда попросил сопровождавшую его свиту вернуться в Лхасу и позволить ему продолжить путь в одиночестве. В момент отправления из Радена Депа Таши Рабтен, пытаясь остановить коня великого ламы, ухватился за стремя и сквозь потоки хлынувших слез принялся читать такую молитву:

О великий гуру, достославное воплощение Дхармы,
Да будут долгими лета твоей жизни.
Пусть земля полнится
Учителями, подобными тебе.

Однако, заканчивая произносить эти слова, он исполнился такой глубокой печали по поводу отъезда Сонама Гьяцо, что слезы буквально душили его, и он оказался не в состоянии завершить строки благопожеланий, но лишь почтительно и покорно склонил голову у стремени, не в силах больше сдерживать горестные рыдания.

Мягко коснувшись ладонью головы своего преданного ученика, Сонам Гьяцо продолжил чтение вместо него, перефразировав строки на соответствующий лад:

В веках да будут вечно пребывать
Столь верные и преданные Дхарме
Ученики, подобные тебе;
Да озарится путь их сонмами знамений
Благого процветания Учения.

И так, сопровождаемая печальными всхлипываниями старейшины Таши Рабтена, не выпускавшего из рук стремени, процессия продолжила свой путь.

Когда они подъехали к реке Дричу [или Янцзы], то оказалось, что переправиться невозможно, поскольку злые духи и чинящие препятствия демоны своими чарами превратили ее воды в огромный бушующий поток. Казалось, переправиться на другой берег теперь не удастся. Однако для усмирения стихии Гьялве Сонаму Гьяцо достаточно было всего лишь бросить короткий взгляд, исполненный таинственной силы, и выполнить гневную мудру, как в тот же миг вода в реке успокоилась и начала убывать, и уже через несколько мгновений процессия без особого труда смогла перебраться через русло на другой берег.

Наконец они прибыли в Нья-цо-то. Тысячи монахов и мирян собрались, чтобы приветствовать Сонама Гьяцо. Они сделали богатые и щедрые подношения, передав ему в дар три тысячи мер серебра и множество рулонов дорогой серебряной парчи. Он задержался в монастыре на несколько дней, чтобы отдохнуть с дороги и даровать благословения огромному количеству собравшихся людей, а также дать наставления по гуру-йоге и передачу шестислоговой мантры. Помимо этого, он выразил свое согласие возглавить церемонию посвящения в монахи, на которой около тысячи молодых послушников приняли от него монашеские обеты. Так, благодаря ему, бесчисленное множество людей вступило на путь к Освобождению и Просветлению.

Продолжая путешествие, процессия подошла к берегам реки Мачу (Хуанхэ). Открывшаяся взорам панорама пугала и настораживала, поскольку уровень воды был довольно высоким и делал переправу невозможной. Сонам Гьяцо попросил сопровождающих не беспокоиться, пообещав, что на следующий день они смогут перейти реку вброд. В ту ночь путники расположились лагерем чуть поодаль. Каково же было их изумление, когда, проснувшись поутру, они увидели, что катившая накануне могучие волны река Мачу почти исчезла и по своим размерам не превосходит небольшой ручеек. В тот момент каждый из присутствовавших исполнился глубокой веры в Сонама Гьяцо и величайшую силу его духовной добродетели. Без труда они пересекли обмелевшее русло и продолжили путь.

По прошествии некоторого времени они прибыли в Ахрик Карпатанг, где для их приема уже заранее был разбит лагерь. Местные жители выказывали знаки необычайной преданности Сонаму Гьяцо и очень тщательно выбирали дары для подношений, в числе которых были тысячи прекрасных коней и десять тысяч голов домашнего скота. В период пребывания Сонама Гьяцо в тех краях небо без конца озарялось ярким светом радуг, а небесные божества осыпали землю дождем из благоуханных цветов. Тот визит зародил в потоках сознания бесчисленного множества людей кармические семена устремленности к Освобождению.

В то время, когда группа путешественников находилась в Ахрике, прибыл посланный им навстречу Алтан-ханом почетный эскорт из пяти сотен всадников. Возглавляемый Чодже Цунду Зангпо, которого Сонам Гьяцо в свое время назначил доверенным лицом при дворе монгольского хана, этот отряд имел в своем составе переводчика Лоцаву Гошри. В таком сопровождении им предстояло преодолеть оставшуюся часть пути.

Отныне процессия следовала с соблюдением царских почестей, под развевающимися на ветру знаменами, наполняя пространство пронзительными звуками тибетских труб гьялингов. Мерно покачиваясь в движении из стороны в сторону, она казалась единым целым, подобная могучему слону, что неспешно рассекает спокойные воды небольшого озера, и по мере продвижения вперед численность ее неуклонно возрастала, пока великий учитель не оказался окруженным со всех сторон тысячами всадников, прибывших из Монголии, Китая и граничащих с Тибетом областей. Со стороны напоминавшая живой ковер, устилавший землю, она царила над ее просторами, неторопливо перемещаясь в направлении севера.

Наконец они прибыли в ставку могущественного Алтан-хана, что своим могуществом напоминал царя-чакравартина в кали-югу. Дабы подчеркнуть то особое значение, которое он придавал намерению нести непросвещенному народу своей страны благородный свет буддийского учения, Алтан-хан облачился в белые одежды. Он привел с собой более десяти тысяч подданных, среди которых также присутствовали жена хана и вся ее свита.

Торжественная церемония, посвященная приему Сонама Гьяцо, длилась довольно долго, а дары, предназначенные для подношений великому гостю, были подобраны с особой тщательностью и отвечали самым изысканным вкусам. Сначала монголы поднесли ему мандалу, выполненную из пяти сотен серебряных монет, а также великолепную золотую чашу шириной и глубиной равную четырем охватам, до краев наполненную драгоценными каменьями. Затем последовали сто рулонов серебряной парчи, окрашенной в пять благоприятствующих цветов ― белый, желтый, красный, зеленый и синий, соответственно по двадцать рулонов каждого цвета. После того были пожалованы сто коней, коих украшали роскошные седла и уздечки тонкой работы. Помимо этого в числе столь щедрых подношений также оказались десять рулонов шелка пяти цветов, тысяча серебряных монет, десятки рулонов хлопковой ткани, а также несметное число других превосходных даров.

После такого почетного приема Гьялва Сонам Гьяцо и Алтан-хан удалились в специально приготовленный для великого наставника шатер. Своим величием эти две исторические фигуры не уступали блистающим солнцу и луне, а тысячи преданных им последователей были подобны звездной россыпи на небесах. Ламу усадили на золотой трон с просьбой даровать учение священной Дхармы, а Гошри Бакши выступал в роли переводчика.

На самом деле, это было далеко не первое знакомство монголов с буддизмом, равно как и Алтан-хан не являлся первым из правителей, который пытался установить связь с этой духовной традицией. Двумя веками ранее во времена Хубилай-хана, могущественное влияние которого распространялось на всю Монголию, Китай и Тибет, была осуществлена первая попытка введения буддизма в этом государстве благодаря миссионерской деятельности прославленного ламы Пакпа из школы Сакья, известного как Сакья Пакпа. Однако наследник Хубилая Тимур оказался противником распространения миролюбивых положений буддизма, поэтому в период его правления Монголия отвергла эту религию и вновь возвратилась к древним шаманским культам и обрядам, поощрявшим политику кровавых распрей и завоеваний. В очередной раз монгольское государство переживало мрачные времена, когда народ его находил радость в недобродетели, получая удовольствие от созерцания разорванной на куски плоти. Монголия стала похожа на остров, тонущий в море насилия и крови, пролитой ею самою.

Так же как и его предшественник Хубилай, Алтан-хан являлся потомком рода Чахар, и его желанием было вернуть свой народ на путь духовного преображения, вновь обратив его взоры к благородному Учению Будды. Поэтому он возлагал все свои надежды на Гьялву Сонама Гьяцо как на личность, обладавшую исключительной духовной силой, необходимой для свершения этого великого подвига.
Безусловно, вступление Монголии на путь буддизма, которое ознаменовало окончание эпохи кровопролитий, являвшихся отличительной чертой этой нации на протяжении столь долгого времени, произошло исключительно благодаря совместным усилиям Гьялвы Сонама Гьяцо и Алтан-хана, которые словно два светила, солнце и луна, воссияли в эпоху непроглядной тьмы. Море крови было превращено в молоко, символизируя вступление в эпоху мира и процветания.

Во время своей первой проповеди Гьялва Сонам Гьяцо изложил новый порядок для всех присутствующих ― монголов, китайцев и тибетцев, проживающих на приграничных землях. В своих наставлениях он учил людей пресекать зло и следовать путем десяти добродетелей, предписанным Буддой. Призывал отказываться от убийств, воровства, похищения чужих жен и подобных неблаговидных деяний, а вместо этого стремиться по-настоящему ценить жизнь других людей, уважать их собственность и права.

Особенно он просил чахарских монголов преодолеть в себе такую черту как кровожадность. В Монголии существовала традиция, согласно которой всякий раз, когда умирал мужчина, непременно приносили жертву богам, убивая множество живых существ, при этом количество кровавых расправ напрямую зависело от положения, которое покойный занимал при жизни в обществе. Очень часто в этом случае отдавались на заклание его жена [или несколько жен], слуги, лошади и домашняя скотина. Гьялва Сонам Гьяцо велел им раз и навсегда забыть про этот ужасающий обычай, который следовало заменить простыми пожертвованиями каких-либо вещей из имущества умершего на благотворительные нужды, например, в пользу храмов и монастырей, накапливая таким образом духовные заслуги, а также настоятельно рекомендовал возносить чистые молитвы и благопожелания взамен участия в кровавых оргиях.

Он потребовал, чтобы отныне с практикой кровавых жертвоприношений было покончено раз и навсегда. В том случае, если семья осмеливалась принести кого-то из ее членов или домочадцев в жертву, к примеру, вдову или слугу, то это считалось преступлением и каралось смертью. В наказание за ритуальное убийство животного все имущество провинившегося конфисковалось в пользу государства. Если же кто-либо, выражая свой протест против введенных запретов, прибегал к мести путем причинения вреда монахам или разрушения храмов или монастырей, у того власть отбирала дом и землю.

Прежде в Монголии был широко распространен шаманский культ духа Онгона, которого призывали в дни полнолуния, на четырнадцатый лунный день и во время новой луны, а также по особым дням в течение года. Он олицетворял собой дух умершего предка, к которому обращались за советом насчет размеров и вида кровавой жертвы, предназначавшейся для каждого конкретного случая. Гьялва Сонам Гьяцо распорядился сжечь или уничтожить все изображения этого идола и строжайше запретил совершать посвященные ему обряды кровавого жертвоприношения. Любой, кто мог быть уличен в принесении в жертву животных, обязан был заплатить штраф, десятикратно превосходивший количество голов скота, отданных на заклание. Если у кого-то находили изображение Онгона, то в наказание разрушали жилище. Гьялва Сонам Гьяцо попросил заменить эти фигурки этого недобродетельного божества изображениями шестирукого защитника Махакалы, гневной ипостаси Бодхисаттвы сострадания, а также считать Махакалу охранителем монголов. Все кровавые жертвоприношения сводились на «нет» и принимали форму миролюбивых подношений в виде обычных продуктов питания, которые делились на три белых (молоко, простокваша и масло) и три сладких (мед, сахар и патока).

Иными словами, лама призывал каждого жить в соответствии с добродетелью. И, в частности, он рекомендовал в особо благоприятные дни, связанные с фазами луны ― новолунием, полнолунием и второй четвертью, ― принимать полные обеты мирянина (упасики), очищаясь от скверны и посвящая себя духовной практике.

В особенности монголам следовало прекратить совершать грабительские набеги на территории, принадлежащие Китаю, Тибету и другим монгольским ханам, направляя всю мощь освободившейся энергии на установление мирных взаимоотношений с проживающими там народами. Одним словом, им надлежало идти по стопам народов центрального Тибета, гораздо раньше вставших на путь добродетели, и сделать Учение Будды неотъемлемой частью своей жизни.

Все эти правила, а также многие другие были сформулированы Гьялвой Сонамом Гьяцо и утверждены Алтан-ханом.

После изложения чахарским монголам свода новых законов, определяющих их образ жизни, Сонам Гьяцо даровал им передачу медитации Авалокитешвары и его шестислоговой мантры [ОМ МАНИ ПАДМЕ ХУМ]. Благодаря специально подобранным переводчикам текст учений был полностью переведен на монгольский и китайский языки с безупречной точностью, что позволяло донести точный смысл сказанного до каждого из присутствовавших. Не выделяя ни одно из сословий, он попросил всех без исключения начитывать шестислоговую мантру как можно большее число раз.

В то время, когда он держал речь перед собравшимися, небесный свод наполнялся сиянием радуг, а на землю изливались цветочные ливни. Глубина учений Будды, совершенство тех традиций, которые были получены и переданы Ламой Цонкапой, а также невероятная духовная сила, которой был наделен Гьялва Сонам Гьяцо, произвели на присутствовавших неизгладимое впечатление. В ту пору в окрестностях мест, где давались наставления, было отмечено бесчисленное множество чудес и благих знамений, служивших признаком расположения благих сил.

На том месте, где произошла встреча Гьялвы Сонама Гьяцо и Алтан-хана, люди возвели храм и построили монастырь. Сонам Гьяцо лично провел церемонию его освящения.

По завершении проповедей монголы вновь сделали щедрые подношения, признав тем самым путь, указанный им. Алтан-хан самолично пожаловал сто комплектов теплых одеяний для медитации в зимнее время, сто рулонов серебряной парчи, сотню молитвенных четок, вырезанных из драгоценных камней, столько же дорогих шкур животных, семь золотых кувшинов, до краев наполненных жемчугом и украшенных серебряными драконами, огромный сосуд, отлитый из тысячи серебряных монет, а также великое множество монашеских одеяний и шитых золотом головных уборов. Затем собравшиеся совершили индивидуальные подношения сообразно своим доходам. Так ему были переданы семь серебряных чаш на блюдцах, отлитых из трех серебряных монет, сто слитков серебра, каждый из которых был выплавлен из пяти серебряных монет в форме конского или бараньего копыта, тысяча рулонов хлопковой ткани, сотня прекрасных коней в богатом убранстве роскошных седел и уздечек, среди которых были три белых жеребца, облаченные в серебряные седла и уздечки с инкрустацией из золота и драгоценных камней, а также бесчисленное множество других даров, являвшихся символом глубокой веры в великого ламу и готовности стать последователями его учений.

В свою очередь он давал им глубокие наставления по священной Дхарме, советуя каждому практиковать в соответствии с собственными возможностями.

Так он заложил для монголов крепкую основу непреложной веры в Будду, Авалокитешвару и Ламу Цонкапу. Его благородное подвижничество открыло для этой страны новые, духовные горизонты. Если раньше монголы находили удовольствие в кровавом насилии и жестокости, то отныне они поклялись следовать путем мира и согласия. В былые времена всякий раз, когда кто-либо умирал, за этим непременно следовала череда насильственных смертей, связанных с принесением в жертву людей или животных, как того требовали традиции шаманских культов; теперь же монголы твердо знали, что подобные практики не только бесполезны, но и наносят огромный вред душе умершего, ради которого совершается данный обряд, и что такие методы основаны на глубоких заблуждениях и следует искоренять их созидательными деяниями, возводя храмы и монастырские школы, вознося благоприятные молитвы, выполняя медитации, а также начитывая шестислоговую мантру Авалокитешвары и мантру Ламы Цонкапы из пяти строф, известную как Мигзэм . Все это должно было положить конец прежнему образу жизни, когда богатства наживались путем завоеваний, грабежей и насилия, что держало в постоянном страхе народы, проживающие на территориях всех соседних государств.

Затем Гьялва Сонам Гьяцо отправился в провинции Амдо и Кам, расположенные в восточном Тибете. Там согласно его желанию были построены несколько монастырей, в том числе одна обитель в Литанге и еще одна в Кумбуме, месте рождения Ламы Цонкапы. В момент появления на свет этого великого тибетского святого с его пуповины упала на землю капля крови, из которой впоследствии выросло священное сандаловое дерево. Прославившееся как «Древо великих заслуг» оно стало для паломников одним из объектов священного поклонения, расположенных в Стране снегов. Находясь в Кумбуме, Гьялва Сонам Гьяцо заключил святыню внутрь серебряной ступы, чтобы защитить ее от разрушающего влияния стихий. Рядом были возведены стены монастыря Кумбум, или Кумбум Джампалинг, в котором были открыты два факультета для изучения и практики сутр и тантр, переданных Буддой. Кумбуму было суждено довольно быстро обрести статус одного из крупнейших и наиболее влиятельных духовных институтов в восточном Тибете, благодаря чему глубокие линии преемственности Ламы Цонкапы раскрылись, словно зонт, над приграничными областями восточного Тибета.

Желая отдать дань уважения многочисленным свершениям Гьялвы Сонама Гьяцо в самых удаленных районах Тибета и Монголии, Джецун Лобсанг Чокьи Гьялцен [первый Панчен-лама] написал такие строки:

Блистающий величием Лама Гьялва Сонам Гьяцо,
Достигший в дальних странствиях окраинных земель Тибета,
Чтоб просветить тех, кого не смогли усмирить
Прежние учителя,
Наполнив тем самым океан [Гьяцо]
Мудрости и заслуг [Сонам] Будд
И Бодхисаттв десяти направлений.
И потому я возношу ему хвалу.

Краткий биографический экскурс на основе «Жизнеописания великих учителей традиции Ламрим» (тиб. Lam-rim-bla-brgyud), составленного Цечоклинг Йонгдзин Йеше Гьялценом

Перевод с тибетского: Гленн Муллин
Перевод с английского: Елена Лохнина

Смотрите также:
Интервью с тибетологом Гленном Муллином

Давний друг по вере ― Гленн Муллин о Далай-ламе

В Улан-Баторе открылся Дом-музей Николая Рериха

Издательство «Открытый мир» выпускает «Хрестоматию по Шести Йогам Наропы»

Блаженство внутреннего огня, сокровенная практика Шести йог Наропы