Еще пару месяцев назад невозможно было представить тибетцев без их национальных костюмов, отороченных шкурами леопардов и тигров. Одеяния немыслимой стоимости, по любым меркам, хранились в сундуках каждой уважающей себя семьи вместе с тяжеловесными бусами из не менее дорогостоящих натуральных кораллов и бирюзы. Облачившись в эти роскошные одежды, которым место скорее в музеях, нежели в современном мире, тяготеющим к строгости, порой переходящей в безликость, тибетские мужчины и женщины представали во всей своей красе на многодневных праздниках, собирающих тысячи кочевников, а в последние годы – китайцев и туристов.

На фоне разноцветных шатров-палаток степенно расхаживали эти витязи в тигровых шкурах с огромными антикварными ножами, золотыми серьгами и внушительных размеров серебряными «гау», где тибетцы носят свои драгоценное реликвии – древнюю статуэтку Будды, лоскуток от бордовых монашеских одеяний какого-нибудь знаменитого ламы. Венчали композицию затейливые шапки из лисьего меха и многослойные бусы, чей вес порой достигал нескольких десятков килограммов.

«Вы вкладываете деньги в машины, а мы – в шкуры и украшения, - смеялись тибетцы в ответ на наши недоуменные взгляды. – Вот у этого – «Мерседес» на шее».

Странная традиция выставлять напоказ семейные сокровища связана в основном с образом жизни кочевников, проводящих большую часть года высоко в горах и лишенных возможности часто встречаться даже с ближайшими соседями. Они собирались вместе лишь на большие праздники, разбивали шатры, пели протяжные песни, соревновались в верховой езде. Здесь каждый мог сделать вывод о силе и ловкости молодого соседского сына и подобрать «хорошую партию» для своей подрастающей дочери. Состоятельность семьи играла не последнюю роль в этом решении, и потому если парень представал в одеяниях из огненно-черных шкур гималайского тигра, это не могло ускользнуть от пытливого взора будущего тестя.

Эта красивая экзотическая традиция, безусловно, была бы достойна сохранения равно, как и другие атрибуты древних культур, сформировавшихся задолго до наступления стирающей индивидуальность эпохи глобализации, если бы не одно «но», сегодня она стоит жизни многим исчезающим видам животных.

Изначально в падении численности тигров и леопардов едва ли были повинны обычаи, существовавшие на территории Тибета на протяжении многих столетий. Добывать на жизнь охотой и рыболовством считалось здесь делом не слишком благородным, ведь охотник отнимал жизнь у многих существ, отягощая себя неблагой кармой. Известная всем история о великом святом Миларепе, спасшем оленя от пули охотника и заставившем последнего отказаться от пагубного занятия, передается из уст в уста. Некоторые тибетские монастыри даже ввели этот сюжет в свои ежегодные костюмированные мистерии.

Весьма осторожное отношение к охоте, рыбалке и убийству животных в целом являлось частью государственной политики Тибета, где даже домашний скот убивали только один раз в год, в особые даты. «Таков был указ правительства – забивать скот можно было только в октябре, перед самым началом зимы, – рассказывает Цултрим Зангпо, один старших лам тибетского монастыря Гьюдмед. - Этого мяса должно было хватить, чтобы пережить зиму и на оставшиеся месяцы года. Если к концу года выяснялось, что мясо закончилось раньше намеченного, здесь уже ничего нельзя было не поделать. Приходилось ждать до следующего октября».

Тигры, кузнечики и цыплята

Традиционный уклад жизни в корне изменился в 1959, когда китайцы ввели войска сначала на территорию восточных провинций Тибета, а затем Лхасы. Завоеватели не только беспощадно расправлялись с любыми проявлениями духовности, составляющей основу тибетского мировоззрения, но также принесли с собой чуждые для местных жителей пищевые привычки. На прилавках появились цыплята, мелкие рыбки, кузнечики.

«А ведь прежде мы ели только мясо яков и никогда не употребляли в пищу мелких животных – рыбу, кур и коз, - вздыхает Цултрим Зангпо. - Отнимать жизнь - неблагое деяние, а если ешь мелких животных, то забираешь больше жизней. Чтобы насытиться, приходится больше убивать».

Столкновение традиций густонаселенного и предприимчивого Китая, вынужденного пренебрегать состраданием ради выживания, и малочисленного Тибета, испокон веков жившего в соответствии с «экологическими принципами», о которых западный мир стал говорить лишь в последние десятилетия, оказалось не в пользу Страны снегов. За китайцами чуждые продукты питания стали предлагать и крупные международные компании, стремящиеся расширить сеть розничной торговли.

Когда известная массовым и жестоким убийством миллионов цыплят «Kentucky Fried Chicken» стала с интересом посматривать в сторону Тибета, защитники прав животных попросили Его Святейшество Далай-ламу написать петицию к компании, в которой бы разъяснялось, что ее деятельность несовместима с тибетским образом жизни. К чести «Kentucky Fried Chicken» надо признать, что, получив петицию находящегося в изгнании духовного лидера Тибета, компания вычеркнула Тибет из списка потенциальных потребителей, хотя и стыдливо добавляла при этом, что экспансия лишь «временно приостановлена».

Очень скоро стало понятно, что исконные обычаи Тибета открывают колоссальные возможности и для сбыта незаконно добытых тигровых и леопардовых шкур, а также используемой в украшениях слоновой кости.

Хотя законодательство КНР на бумаге запрещает торговлю производными исчезающих видов животных, на деле тигровый и леопардовый мех открыто продается в столице Тибета, Лхасе. Его контрабандно доставляют сюда из национальных парков Индии, а, по последним данным, и из российской уссурийской тайги, обрекая на вымирание крупных хищников на всех территориях, примыкающих к КНР.

До посвящения Калачакры, важнейшей буддийской церемонии, состоявшейся в начале января в индийском городке Амаравати, казалось невозможным справиться с этим положением дел. Тибетцы никогда не откажутся от своих национальных обычаев, а контрабандисты, к какой бы национальности они ни принадлежали, - от неконтролируемого и крайне выгодного рынка сбыта.
Гости из Страны снегов в тропической Индии

Посвящение Калачакры стало поворотным пунктом в жизни каждого, кто хоть сколько-нибудь причастен к прекрасному и многострадальному миру под названием «ТИБЕТ». Впервые на посвящение, которое традиционно дается Его Святейшеством Далай-ламой большим собраниям монахов и мирян и считается источником величайшего благословения, пришло десять тысяч тибетцев с территории Китайской народной республики. Дипломатические игры китайских властей накануне предстоящей Олимпиады позволили значительному числу тибетцев с китайскими паспортами, наконец, услышать наставления своего духовного учителя. Пожалуй, впервые он обращался к столь обширной аудитории разлученных с ним соотечественников.

Как правило, многолюдные собрания тибетцев не остаются без внимания пристальных глаз китайского правительства, направляющего в Индию агентов под видом паломников. Их цель - фиксировать «крамольные» высказывания Далай-ламы и приглядывать за тибетцами, оказавшимися вне зоны досягаемости вездесущей китайской компартии. Участие в Калачакре-2006 более десяти тысяч тибетцев с китайскими паспортами и двухсот китайцев «с Большой Земли», гарантировало присутствие пронырливых агентов и на учениях, и в палаточном городке, где разместились пришедшие на Калачакру тибетские граждане КНР.

На первой публичной лекции Его Святейшество Далай-лама обратился к ним с просьбой донести его слова до китайского правительства без искажений. «Пожалуйста, передайте всё в точности, как я говорю», - попросил он и посетовал на то, что его неоднократные заявления о том, что тибетцы готовы оставаться в составе КНР в случае предоставления Тибету обширной автономии, по-прежнему ускользают от глуховатого уха китайского правительства, упрямо обвиняющего его в раскольничестве.

На этот раз тибетские и китайские паломники, а заодно и засланные агенты из КНР, могли на протяжении десяти дней слушать неискаженные слова Далай-ламы, который, однако, переадресовал все вопросы политического свойства премьер-министру Самдонгу Ринпоче, возглавляющему тибетское правительство в изгнании. Сторонник демократических преобразований в весьма традиционном тибетском сообществе, Далай-лама в 2002 году все же настоял на определении главы политической власти посредством выборов, оставив за собой лишь титул «духовного лидера Тибета». Именно в этом качестве он теперь обращался к тибетским паломникам, которые жадно ловили каждое его слово.

Воспользовавшись временной мягкостью китайских властей, тибетцы шли на Калачакру целыми семьями, невзирая на возраст, непреодолимость языковых барьеров и трудности долгого перехода. В раскаленном от беспощадных лучей тропического солнца Амаравати они появились в тяжелых овечьих тулупах и меховых шапках к немалому удивлению жизнерадостных местных жителей, ежевечерне насыпающих красочные мандалы у своего порога. Их упорное нежелание соглашаться с тем, что когда в Тибете разгар зимы, в другой части планеты может быть лето, заставило Далай-ламу на третий день учений предложить им все-таки рассмотреть возможность избавиться от тулупов и купить «простую хлопковую одежду».

Наслышанные о нестерпимо сладкой и острой индийской кухне, гости из Страны снегов привезли с собой мешки обжаренной ячменной муки - цампы (главной пищи тибетских крестьян) и сушеного мяса из каждодневных запасов кочевников. Цампу обычно размешивают с маслом и горячим чаем, получая особую питательную еду «пак», который Далай-лама считает весьма полезным продуктом, противопоставляя ее пришедшим из Китая нововведениям, которые стоят жизни многим существам. На посвящении Калачакры он настоятельно советовал не забывать о традиционном блюде, и, пользуясь случаем, подтрунивал над излишним увлечением тибетцев золотыми и серебреными перстнями с громадными натуральными камнями: «С тремя перстнями на пальце пака не приготовишь», - шутил он.

Как бы то ни было, пак из ячменной цампы был и остается каждодневной едой жителей Страны снегов, но для его приготовления необходим горячий чай. Встречавшие паломников в Непале соотечественники (в основном монахи, обучающиеся в тибетских монастырях по ту сторону китайской границы) были вынуждены идти на всевозможные ухищрения и использовать все свое красноречие, чтобы отговорить гостей из Тибета зажигать в поезде керосиновые горелки, которые, конечно же, имелись в наличии у запасливых путешественников. «Везде можно, а тут нельзя», - ворчали седовласые паломники, не знающие ни слова на хинди и не особенно доверяющие молодым монахам в качестве переводчиков.

С сушеным мясом тоже вышел казус. По прибытии в Амаравати тибетские паломники обнаружили, что церемония посвящения Калачакры объявлена строго вегетарианской – в местных магазинчиках и ресторанах был введен запрет на торговлю мясными продуктами. К столь кардинальным мерам Далай-лама шел уже давно, всякий раз приводя в пример индуистские религиозные праздники, где собираются сотни тысяч верующих, однако ни одному существу не приходится жертвовать жизнью. Тибетцы отнеслись к этому шагу с пониманием, хотя многим смена диеты, безусловно, далась с трудом. В Амаравати, где палаточный городок паломников был разбит неподалеку от бесконечных рядов клеток местной птицефермы, решение сделать Калачакру вегетарианской спасло от смерти тысячи цыплят, к которым Его Святейшество испытывает глубокое сочувствие.

Можно возразить на это, что несчастные курицы, выросшие на птицеферме, рано или поздно все равно попадут на стол, однако, по меньшей мере, причиной их гибели станет не собрание духовных практиков, прибывших на родину Будды постигать его учение ….

Далай-лама неизменно призывает тибетцев если не отказаться от мяса вовсе, то хотя бы сократить его потребление до необходимого минимума. «Попробуйте, - улыбается он, - быть может, вам даже понравится быть вегетарианцем». Действуя искусно и осторожно, он шаг за шагом прививает своим последователям комплекс вины за бездумную причастность к убийству миллионов живых существ, которых вполне можно было бы избавить от мучительной смерти, если чуть-чуть пересмотреть свои пристрастия в области кулинарии.

Тибетцам трудно представить свою жизнь без мяса, но вода камень точит - постепенно слова Далай-ламы оседают в сознании даже самых убежденных мясоедов, и вот уже в тибетских монастырях в изгнании не готовят мясо на монастырских кухнях, а среди монахов все чаще появляются вегетарианцы.

В дни посвящения Калачакры Его Святейшество неоднократно затрагивал тему вегетарианства, хотя, быть может, уделял ей чуть меньше внимания, чем обычно. Возможно, в силу того, что «Вегетарианская Калачакра» сама по себе была очень мощным политическим заявлением и в комментариях не нуждалась. Сместив фокус, Далай-лама вдруг стал подчеркнуто внимателен к другой теме, которой лишь вскользь касался прежде, - теме массового убийства леопардов и тигров ради их ценного меха.

«Мне стыдно смотреть на эти фотографии»

Пришедшим из Тибета паломникам уже в самые первые дни была обещана аудиенция с духовным лидером Тибета. Их разбивали на группы по несколько сотен, чтобы каждый смог увидеться с Его Святейшество и услышать словно к нему одному обращенные слова и унести их в своем сердце назад, в Тибет.

К удивлению многих, Далай-лама попросил тибетских паломников отказаться от шкур диких животных, которые в умеренных количествах всегда носили в Тибете, но которые стали стремительно входить в моду в последние годы. Этому немало способствовала пропагандистская машина КНР, стремящаяся повсеместно демонстрировать «неуклонный рост благосостояния тибетского народа». Для рекламных фотографий, видеоклипов и фильмов пропагандистского содержания «тибетские топ-модели» неизменно наряжались в богатые одеяния, отороченные ценным мехом, в меховые шапки и массивные украшения. Постоянно транслируемые государственными телеканалами эти фильмы и ролики впечатывали в сознание людей новый образ благополучного тибетца, которому теперь стремились соответствовать и имущие, и неимущие.

«Под их влиянием даже те, кто был беден у себя на кухне, - рассказывает Сонам, ушедший из Тибета в изгнание 1995 году, - норовил на праздник облачиться в шелковые и парчовые одежды, украшенные мехом выдры и леопарда».

Всячески поощряя эту тенденцию, китайцы стали объявлять призы за самые роскошные одежды, обещая победителю возместить полную стоимость его облачений. Новые для Тибета конкурсы подстегивали местных жителей вкладывать все больше средств в собственный имидж – под их влиянием узкая меховая кайма на традиционных одеждах постепенно становилась все шире, а используемый для этой цели мех – все дороже.

Рекламные фотографии спонсируемых китайцами тибетских праздников с шикарными витязями в тигровых шкурах уже давно попадали в руки Далай-ламы. Их приносили представители международных организаций по защите животных и дикой природы, прося Его Святейшество использовать свой авторитет для спасения исчезающих тигров и леопардов.

«Мне стыдно смотреть на эти фотографии», - говорил Далай-лама каждой из пришедших к нему с благоговением и преданностью группе паломников, добавляя, что ему одному приходится держать ответ за весь пристрастившийся к ценному меху народ.

«Когда вы вернетесь на родину, помните мои слова. Никогда не используйте, не продавайте и не покупайте диких животных, их шкуры и рога», - говорил он соплеменникам, большинство из которых видело его в первый и, возможно, последний раз в жизни.

Этой темы Далай-лама касался и на публичных учениях в Амаравати, так что она очень быстро стала притчей во языцех, чему в значительной степени способствовали усилия тибетских активистов в области защиты животных. Заранее подготовленные красочные плакаты с изображением разодетых в меховые одежды тибетцев и убитых ради модной прихоти животных были развешаны в каждом наскоро разбитом шатре придорожных кафе. Тибетцы очень быстро подхватили новую тему Далай-ламы и, отыскав среди запечатленных на плакатах «витязей в тигровых шкурах» кого-нибудь из своих знакомых, отпускали едкие шутки.

Пламя тигровых костров

Мало кто, однако, подозревал, что эти колкие шутки вскоре перерастут в настоящую «тигровую революцию», которая захлестнет Тибет волной пылающих костров. Несмотря на действующий в КНР запрет на любые изображения Далай-ламы, а также аудио- и видеозаписи его выступлений, многие паломники провезли в багаже подготовленные к концу посвящения Калачакры компакт-диски с записью его лекций в Амаравати. Очень скоро слова Далай-ламы слушал весь Тибет.

В первые сообщения о том, что в Тибете начали сжигать шкуры тигров и леопардов, верилось с трудом – слишком сложно было представить, что ответная реакция может быть столь молниеносной. Но постепенно сообщений становилось все больше, а сухая констатация фактов обрастала такими подробностями, что для сомнений не оставалось места.

«В нашей деревне в Голоке, - рассказывал Джамьянг Тензин из провинции Амдо, - решение о том, как поступать со шкурами, принимали сообща. Кто-то предложил больше не носить изделий из меха, кто-то – не покупать новых; кто-то – сделать меховую кайму поуже. Но потом решили, что если хоть у кого-то останется ценный мех, это может пробудить зависть в других и желание быть не хуже соседа. Так пришли к выводу, что единственно верное решение – сжечь шкуры дотла».

Как и многие важные события в жизни тибетского сообщества, сожжение шкур больше походило на ритуальную церемонию, нежели на акцию протеста защитников дикой природы. Из большинства селений в тибетских провинциях Амдо и Кхам, откуда поступало наибольшее число сообщений о либо уже состоявшихся, либо предстоящих сожжениях, шкуры свозили в близлежащий монастырь и назначали «тигровый» костер на благоприятный день по лунному календарю.

В семьях решение, как поступить с имеющимся в домашних сундуках мехом, нередко принималось после совета с ламами. «Мы – люди небогатые, у нас и меха-то всего одна шапка, да обшитая мехом «чупа». И надеваем мы их только раз в году на праздник. Неужели надо сжигать?» - спрашивала Долма своего родственника-монаха монастыря Дрепунг. «Тебе решать, - отвечал он, - если веришь Далай-ламе, то нужно сжечь».

В действительности, Далай-лама не призывал тибетцев сжигать мех, но лишь просил их не носить меховых изделий. Тигровые костры, таким образом, стали волеизъявлением народа, вдруг получившего возможность выполнить пожелание разлученного с ними духовного учителя. Горечь этой разлуки и выливалась в столь радикальные меры, вызвавшие сперва недоумение, а затем неудовольствие китайских властей.

Рискуя жизнью, тибетцы доставили в резиденцию Далай-ламы в индийской Дхарамсале 20-минутный ролик, запечатлевший тысячи тибетцев, собравшихся возле приготовленной к сожжению громадной горы шкур. Постепенно она становилась все выше и, наконец, с криком «Лха Гьяло!» («Пусть победят боги!»), традиционным победоносным кличем тибетцев, была предана огню. «Это был очень трогательный момент, - вспоминает один из участников, - многие не могли удержаться от слез».

Ритуальное сожжение снимали сразу на несколько любительских камер, однако, по рассказам человека, доставившего компакт-диск в Дхарамсалу, «китайские власти незамедлительно наложили запрет на фото- и видеоматериалы, конфискуя камеры и задерживая всех, кто оказывал сопротивление».

Ситуация была особенно острой в Ребгонге, где массовое сожжение шкур во дворе местного монастыря было неожиданно отменено органами местной власти. Поскольку решение о запрете было обнародовано непосредственно перед намеченной церемонией, многие тибетцы из окрестных селений к тому времени уже выехали в монастырь с тюками шкур. Известие о запрете застало их в дороге вместе с просьбой от тибетских активистов не обострять ситуацию и сжигать шкуры тайно, в своих частных владениях, с чем китайцы уже ничего не могли поделать.

«Китайцы дошли до того, что принялись обвинять тибетцев в разрушении собственной культуры, - рассказывает Джамьянг Тензин. – Ни одна нация на земле не обходится столь беспощадно со своими многовековыми обычаями, возмущались они. (И это после того, что они сделали с нашей страной в 1959!)»

Коренные жители Страны снегов отвечали на это, что их цель – положить конец диковатому имиджу тибетца, уничтожающего редких хищников ради украшения своих одежд. Многие из них даже заказали в буддийских монастырях молитвы за убитых животных. Сами монастыри активно поддерживали исходившие от мирян инициативы. Накануне ритуальных танцев в монастыре Кирти (в провинции Амдо) монастырские власти предупредили местных жителей, что не будут принимать подношений от тех, кто придет в одеждах из леопардов и тигров.

Позвонивший на радиостанцию «Свободная Азия» тибетец из Амдо подчеркнул, что все эти действия носили совершенно спонтанный характер, и за ними не стоял какой-то один организатор. «Некоторые тибетцы поклялись на бумаге, что впредь никогда не будут украшать себя мехом диких животных», - добавил он. Из Амдо в резиденцию Далай-ламы поступил целый список из 800 имен тех, кто принял решение не использовать вообще никаких изделий из кожи.

“Now Free!”

В тысячах километров от взбудораженной тигровыми кострами Страны снегов, в знойном индийском штате Карнатака, крупнейшие тибетские монастыри, разрушенные в Тибете в 1959, воссозданы прямо на окраине непроходимых джунглей. Ассимилировавшиеся за почти пятьдесят лет изгнания тибетцы по-прежнему жалуются на слонов, уничтожающих любые посевы кроме хлопка, и на кобр, заползающих в дома в погоне за лягушками.

Никто здесь давно не видел тигров, красующихся на огромных рекламных щитах с приглашением посетить лежащий неподалеку от Гурупуры национальный парк. Говорят, их давно перебили низкорослые «лесные люди», обменивающие дорогостоящие шкуры на алкоголь. Озабоченные резким падением численности крупных кошачьих сотрудники Всемирного фонда дикой природы (WWF) пытались проводить работу с жителями тибетских поселений на юге Индии, которых считали посредниками в нелегальной торговле. Выступали с лекциями, раздавали значки с нарисованными тиграми, добавляя: «Помните о тех, кто ест мясо». К их усилиям относились с пониманием, к тиграм – с сочувствием, однако мало кто брал на себя труд по-настоящему размышлять об этой проблеме.

Сегодня о тиграх помнят все. На подъезде к национальному парку жизнерадостный мастер пения монастыря Гьюдмед Дамчо Нима на мгновенье становится серьезным и, кивая на щит, говорит: «Now Free!» («Теперь свободны!»)

Для него, прожившего в изгнании без малого двадцать лет, история о сожжении шкур – это, прежде всего, история о всенародной любви к Далай-ламе, чьи слова способны произвести подлинную революцию на родине, которой духовный лидер Тибета не видел уже почти полвека.

Этот авторитет, которого, как огня, боятся китайские власти, они могли бы использовать для окончательного урегулирования болезненного конфликта между Тибетом и Китаем. Возобновленный в 2002 году диалог между сторонами по-прежнему наталкивается на возведенную Китаем глухую стену подозрительности и недоверия. Предложенная Далай-ламой модель «обширной автономии», которая вызывает столь громогласные возражения КНР, предполагает включение в состав Тибетского автономного района исконных тибетских территорий – провинций Амдо и Кхам, которые китайцы «отрезали» от Тибета и отнесли к существующим ныне китайским территориальным единицам.

Столь очевидная присяга на верность Далай-ламе, которую продемонстрировали амдосцы и кхамцы, бросившие в огонь дорогостоящие меха, на которые копили помногу лет, говорит о том, что решение тибетского вопроса и возвращение Далай-ламы – главная надежда этих людей. Лишенные права голоса в собственной стране они вынуждены идти на эзопов язык тигровых костров, чтобы сказать Далай-ламе: «Никаким препятствиям в мире не под силу разлучить нас. Возвращайтесь скорей».

Юлия Жиронкина
Гурупура – Дхарамсала

Раритетные фото
с тибетского праздника в провинции Кхам (август 2004): Лобсанг Церинг
www.savetibet.ru – Сохраним Тибет!