Арджа Ринпоче родился в 1950 году. В том же году Народно-освободительная армия Мао Цзэдуна вторглась в Тибет. В ранние годы жизни Арджа Ринпоче прошли в условиях географической и политической изоляции. Его кочевая семья в те времена перегоняла яков через высокогорные равнины тибетско-монгольской границы, разбивая лагерь недалеко от простирающихся голубых вод озера Коконор. Когда Арджа Ринпоче было два года, Десятый Панчен-лама (вторая по значимости фигура в Тибете после Далай-ламы) признал его реинкарнацией отца ламы Цонкапы (основателя школы гелуг тибетского буддизма). А в семилетнем возрасте его направили в монастырь Кумбум, один из шести великих монашеских университетов Тибета.

В последующие годы жизнь Арджа Ринпоче превратилась в череду невероятных поворотов судьбы: сначала беззаботный ребенок, затем оберегаемый и почитаемый воплощенный лама; потом юноша, над которым глумились китайские коммунисты; затем каторжник в китайском лагере принудительного труда. В 30 лет его освободили от каторжных работ с пометкой "реабилитированный мятежник" и в силу особого расположения пекинской верхушки назначили главным настоятелем монастыря Кумбум ― на должность, имевшую скорее политическую подоплеку, нежели религиозное значение. Это открыло дорогу для более важных назначений, включая пост заместителя председателя Китайской молодежной ассоциации, пост вице-президента Центральной правительственной ассоциации буддистов и члена Центрального правительства в Пекине.

Все это время Арджья Ринпоче тесно взаимодействовал с Десятым Панчен-ламой. Много лет он служил его помощником и был с ним рядом в 1989 году за день до его смерти, которая по слухам была предумышленным убийством. После кончины Панчен-ламы Арджа Ринпоче был назначен членом Коммунистической избирательной комиссии, созданной для поиска нового Панчен-ламы. Традиционно, ― это прерогатива Далай-ламы. Арджа Ринпоче стал непосредственным свидетелем того, как коммунисты инсценировали "лотерею" для выбора кандидата на место Одиннадцатого Панчен-ламы. (Маленького мальчика, избранный Далай-ламой на это место, китайцы арестовали, и и с тех пор его больше никто не видел.) После инсценированных выборов Арджа Ринпоче назначили учителем нового Панчен-ламы. Морально подавленный Ринпоче не в силах больше участвовать в этом мрачном политическом спектакле бежал из Китая. Преодолев невероятные трудности, ему удалось обмануть бдительность китайцев, и в 1998 году он ступил на американскую землю. Правительство Соединенных Штатов предоставило ему политическое убежище. Центральное правительство КНР до сих пор не может смириться с тем, что позволило ему ускользнуть.

В 2005 году Далай-лама назначил Арджа Ринпоче директором Тибетского культурного центра (ТКЦ) в Блумингтоне, штат Индиана. Старший брат Его Святейшества, профессор Тхубтен Джигме Норбу, основал эту неполитическую некоммерческую организацию в 1979, чтобы оказывать помощь тибетцам, проживающим как в Тибете, так и в изгнании. Целью ТКЦ является сохранение тибетской и монгольской буддийских культур.

В марте [2007 года] я взял интервью у Арджа Ринпоче в его офисе в Блумингтоне.

― Майкл Данхэм

― Ринпоче, один из примечательных фактов вашей полной событиями жизни это то, насколько вы были «изолированы» от коммунистического влияния до тех пор, пока китайцы не захватили ваш монастырь Кумбум. Вам было тогда всего восемь лет. Могли бы вы подробнее рассказать о том, что произошло в тот день?

Это случилось в 1958 году, во время начала "большого скачка" Мао, за год до того, как Далай-лама покинул Тибет. На практику буддизма накладывали все большие ограничения, но я тогда этого еще не осознавал. Китайские партработники, расквартированные в монастыре Кумбум, на протяжении нескольких месяцев принуждали монахов посещать политические собрания. Я туда не ходил, так как был еще слишком мал. Однако монахам постарше, особенно подросткового возраста, коммунисты успешно “промывали мозги”, обучая высказываться против религии, землевладельцев, реинкарнаций, духовных наставников и тому подобному.

Однажды в зимний день коммунисты собрали всю монашескую общину на центральной площади Кумбума. Нас там было примерно от трех с половиной до четырех тысяч человек. Вооруженные солдаты окружили внутренний двор монастыря и расположились на крышах, направив на нас свои пулеметы.

Некоторые монахи, зомбированные китайцами, стали выкрикивать лозунги: "Время расплаты!", "Время разоблачить религиозные заблуждения!". Так я впервые увидел тхамзинг, ― китайский "сеанс классовой борьбы" [публичный суд]. Полицейские схватили нескольких из наиболее значительных лам, включая главного настоятеля Кумбума, которому тогда было за шестьдесят. Они связали ему руки за спиной так крепко, что тот вскрикнул. Молодые схватились за веревку и поволокли его на нижнюю ступень высокой площадки для всеобщего обозрения. Они кричали: "Ты пьешь нашу кровь! Ты ешь нашу плоть!" Настоятель рыдал. В Кумбуме так еще ни с кем не обходились.

В общей сложности в тот день арестовали и увезли куда-то более пятисот монахов и лам. Моего наставника, управляющего, помощников ― всех их забрали прямо с того места, где мы сидели. Единственными ринпоче, избежавшими ареста, были самые юные мальчики, как я ― от шести до десяти лет.

Собрание продолжалось до позднего вечера. Я был парализован и не знал, что делать. Я даже не знал, куда мне идти. В первый раз в жизни я остался без присмотра взрослых. Вернуться к себе домой ― вот все, что мне оставалось. Но когда я туда попал, то обнаружил, что в мои комнаты переселили молодых монахов. Мой дом преобразовали в коммуну под названием "Бригада № 1".

В следующие недели нас заставили перекрасить наши бордовые одеяния в черный или темно-синий цвет и перекроить их в костюмы, наподобие того, что носил Мао. Мы были обязаны ежедневно посещать бесконечные групповые занятия, на которых партработники разъясняли нам, почему религия так вредна и почему мы нуждаемся в религиозной реформе, а самые уважаемые ламы больше всех заслужили тхамзинг. В общем, Кумбум стал школой, где детей учили разоблачать монастыри и старших лам, которые ими руководили.

― В марте 1959 года после ухода Его Святейшества Далай-ламы Панчен-лама стал главной религиозной фигурой внутри Тибета. Какова была ваша связь с Панчен-ламой?

Мы были связаны через мою семью. Учитель Панчен-ламы, Гьяяк Ринпоче, приходился мне дядей. К тому же мы все были родом из одной местности в провинции Амдо. Исторически так сложилось, что все Панчен-ламы были тесно связаны с монастырем Кумбум. Именно Панчен-лама распознал во мне реинкарнацию отца ламы Цонкапы, когда мне было два года. Самому Панчен-ламе в то время было только четырнадцать лет. Позже, в начале 1960-х, проезжая через Кумбум, Панчен-лама распорядился, чтобы меня и еще одного молодого монаха перевели в Ташилунпо ― официальную резиденцию Панчен-ламы, расположенную в центральном Тибете [Шигадзе], чтобы мы могли изучать сутры без надзирателей из числа коммунистов.

― Некоторые историки представляют Десятого Панчен-ламу марионеткой в руках коммунистов, рупором партийной риторики и пропаганды.

Я бы так не сказал. После ухода Далай-ламы в Индию Панчен-лама стал первым защитником буддизма внутри Тибета. Несмотря на сложности, созданные коммунистами, он где только можно оказывал сопротивление, выступал в защиту. Он неустанно переезжал из одного места в другое, чтобы собственными глазами увидеть, что происходит с его народом и монастырями. Он писал в Пекин: "Вы обещали, что коммунизм будет для нас благом, но в ваши действия оборачиваются злом для моей страны". В 1962 году Панчен-лама встретился с Чжоу Эньлаем, премьером государственного административного совета КНР, чтобы обсудить очень жесткую петицию, которую Панчен-лама подал в Центральное правительство в связи с ухудшением ситуации в Тибете. В итоге, конечно же, своей активной критикой он нажил себе врага в лице Центрального правительства, у него начались неприятности, обострившиеся с началом "культурной революции". И в 1968 году его отправили за решетку.

― Тяготы "культурной революции" и вас не обошли стороной.

Нет, не обошли. Меня всегда выделяли среди других из-за того, что я был тулку. Помимо моральных унижений меня приговорили к тяжелым работам, которые я выполнял с 14 и до 30 лет. Летом полевые работы ― пахота, посадка, прополка, сбор урожая, уход за скотом, а в остальное время года меня отправляли на прокладку дорог и строительство дамб. Так я проработал шестнадцать лет, примерно до 1980 года.

― Почему так долго? Панчен-лама вышел из тюрьмы в 1977 году.

Да, его выпустили после смерти Мао в 1976 году, но он оставался под домашним арестом в Пекине до 1982 года, пока власти КНР не признали его "политически реабилитированным".

― А когда Вас признали "политически реабилитированным"?

Фактически двумя годами раньше Панчен-ламы. Монастырь Кумбум был заново открыт, и монахи там смогли, наконец, вернуться к практике, в том числе и мой дядя, Гьяяк Ринпоче, хотя он и содержался под домашним арестом в Кумбуме. Когда моему дяде и Панчен-ламе было нужно тайно связаться друг с другом, я действовал как посредник. Я ездил туда и обратно из Кумбума в Пекин, чтобы передавать их сообщения. Именно тогда я и заслужил настоящее доверие Панчен-ламы, хотя был моложе него на четырнадцать лет. Потом, после своей реабилитации, он быстро поднялся до важных постов, включая должность вице-председателя Национального народного конгресса. Это подарило ему огромную свободу, позволившую путешествия за границу, которые были почти невозможны в те годы. Я часто сопровождал его в качестве помощника в поездках в Непал, Канаду, Бразилию, Боливию, Уругвай, Перу и другие южно-американские страны.

― Вы также помогли ему создать частную организацию "Канчен", которая, помимо прочего, курировала строительство единственной гостиницы для кочевников в Пекине. Зачем это было нужно?

Панчен-лама хотел организовать свой офис, независимый от Центрального правительства. Он хотел полностью контролировать собственную деятельностью. Для этого ему нужна была финансовая независимость. Отсюда строительство гостиницы “Цонгцен” в Пекине и другие начинания. "Канчен" была довольно успешной организацией. Ее название означает "сокровище снежного льва". Панчен-лама открывал ее филиалы в нескольких провинциях. Он хотел обеспечить финансирование буддийских проектов без пристального надзора китайских властей. В финансовом смысле правительство ничего от этого не теряло, так что взаимодействие Панчен-ламы с буддийскими монастырями в Тибете обретало большую независимость. Это был блестящий план. В течение всех восьмидесятых, вплоть до своей кончины, Панчен-лама собирал значительные денежные средства на нужды монастырей. Он занимался возвращением в монастыри бесчисленных сутр, статуй и других священных предметов, которые у них забрали во времена "культурной революции". Панчен-лама находил предметы, которые не успели уничтожить, и убеждал коммунистических лидеров "делать подарки" монастырям, то есть фактически возвращать им былую собственность.

― Не вызывала ли такая независимость беспокойство или подозрения у партийного руководства?

Как сказать... приходилось много лавировать, постоянно были попытки изменить расстановку сил и тому подобные вещи.

― Но китайцы никогда открыто не выступали против привилегий, которые давала ему независимость?

Они не облекали это в такие слова. Конечно, позже, после кончины Панчен-ламы, были слухи о том, что его отравили ядом. Но медицинскую экспертизу никто не проводил. Если же слухи о его отравлении это правда, то наиболее возможными причинами могли послужить организация "Канчен" и та независимость от Центрального правительства, которую она ему предоставила.

― В вашей готовящейся к публикации автобиографии вы написали о сложностях, с которыми Панчен-лама столкнулся в Лхасе осенью 1987 года, когда несколько монахов из монастыря Дрепунг приехали в район Баркхор [старая часть Лхасы] и стали выкрикивать два опасных слова: "Свобода Тибету!". Четыре дня спустя несколько сотен монахов из монастыря Сера выступили маршем в направлении Баркхора, и начался кошмар. Китайцы открыли огонь. Лхаса превратилась в поле битвы. Пекин направил Панчен-ламу в Лхасу, чтобы оценить ситуацию и постараться разрешить конфликт. Вы тогда отправились с ним.

Положение было скверное. С Панчен-ламой в Лхасу вылетели на частном самолете три группы. Нас было около сотни человек: религиозная группа, людей в которую отбирал лично Панчен-лама; политическая команда, состоящая из партийных работников; и полиция. Можете представить напряжение, царившее в самолете. И без слов было понятно: если Панчен-лама не сможет успокоить протестующих, Центральное правительство прибегнет к более радикальным мерам.

Партийные чиновники Тибетского автономного района (ТАР) организовали для Панчен-ламы просмотр видеосъемок с места событий в его резиденции. Эти кадры должны были доказать непричастность китайцев к произошедшему. На пленке было запечатлено много сцен с монахами, кричащими и протестующими на улицах, но ни одного кадра с описанием того, каким образом полиция обращалась с тибетцами. Когда все закончилось, свет включили и Панчен-лама обвел взглядом комнату. "Это все? И это все? Где здесь полиция?", ― спросил он.

А потом он действительно рассердился. Надо сказать, что при необходимости Панчен-лама умел произвести сильное впечатление. Он грозно встал, подошел к человеку, стоявшему за видеопроектором, схватил его за шиворот, приподнял и прикрикнул на него.

Было около полуночи. Панчен-лама сказал: "Ладно, поехали!",― и выгнал нас на улицу к машинам, ожидавшим снаружи. "Садитесь в машины!" ― приказал он, ― "Все вы!". И мы направились в администрацию ТАР, расположенную всего в нескольких минутах езды, которая также была личной резиденцией партийного шефа Ху Цзиньтао [в настоящее время верховный руководитель КНР].

Панчен-лама постучал в парадную дверь Ху Цзиньтао. Мы, тибетцы, испытывали некоторую гордость. Не каждый день увидишь, как тибетец отчитывает высокопоставленного партийного чиновника! Действительно было необычно видеть такое. Ху вышел к нам в пижаме. Панчен-лама и Ху Цзиньтао в то время были друзьями. Так что, увидев Панчен-ламу, Ху обратился к нему "великий учитель" или что-то вроде того. Он был чрезвычайно удивлен этому ночному визиту и спросил, что стряслось.

Панчен-лама сказал: "Ты мне доверяешь или нет? Если ты мне не доверяешь, я могу вернуться обратно в Пекин. Я могу уехать сегодня же! Если ты не желаешь, чтобы я разобрался в этом деле, тогда ты и отвечай перед Центральным правительством!" Никто не сравнится храбростью с Панчен-ламой. В следующую минуту все уже делали телефонные звонки. Панчен-лама звонил в Пекин. Ху Цзиньтао звонил в полицию. Через некоторое время пришел какой-то китаец и передал Панчен-ламе видеокассету. Эта версия записи отличалась коренным образом. На ней было видно полицейских, расположившихся на крыше Джокханга, самого священного храма Тибета. Затем монахи стали заполнять улицу. Полицейские начали кричать на монахов, а затем открыли по ним огонь.

Панчен-лама накинулся на полицию с обвинениями: "Почему вы открыли огонь по людям? Ваша обязанность представлять интересы граждан и защищать их!". Панчен-лама умел быть бесстрашным.

― Многие утверждают, что он заплатил жизнью за свое бесстрашие. Вы были с ним в 1989 в Ташилунпо, за день до его смерти. Не могли бы вы объяснить, почему столько лам съехалось тогда в Ташилунпо, и почему не утихают разговоры об убийстве?

По традиции в Ташинлунпо хранятся реликвии всех предыдущих Панчен-лам. До "культурной революции" у каждого Панчен-ламы был свой собственный мемориальный храм. Во время "культурной революции" большинство реликвий забрали, а храмы разрушили. Но после 1980 года люди стали тайно приносить Десятому Панчен-ламе сохранившиеся реликвии. В конце концов, ему удалось собрать реликвии пяти предыдущих Панчен-лам. Он построил храм со ступой в центре, в которую поместил пять сейфов с реликвиями. Именно для того чтобы участвовать в церемонии открытия этой ступы, которая продолжалась две недели, Панчен-лама и приехал в Ташилунпо в последний раз. Это было в декабре 1989 года. Были приглашены почти все высокие ламы Тибета. Его неожиданная смерть стала для всех огромным потрясением.

― Но эти празднества все же имели и политический подтекст?

Это так. Панчен-лама произнес большую речь, в которой критиковал действия китайского правительства. Это была политическая речь. Но критика была дана в контексте недавней истории. Другими словами, Панчен-лама припомнил многие трагические события, произошедшие во время "культурной революции", а потом призвал китайское правительство учесть свои ошибки и избегать их в будущем. Как и всегда, ему следовало бы быть осторожнее.

Люди обвинили китайцев в убийстве Панчен-ламы именно из-за той речи, но мне кажется это нелогичным. Я не думаю, чтобы его убили из-за одной единственной речи. Во-первых, каждый раз, когда Панчен-лама намеревался выступать публично, он должен был представить план своей речи китайским цензорам. Так что, та речь точно не была для них большим сюрпризом. В любом случае, празднование длилось две недели. Накануне того, как все должны были вернуться в свои монастыри, у нас был праздничный вечер. Все были так счастливы! А затем мы разъехались. Я со своими спутниками отправилcя в Кумбум. Мы как раз приехали в местечко к северу от Лхасы, когда по радио услышали о внезапной смерти Панчен-ламы. Эта новость нас оглушила, мы онемели от горя. Сердце каждого тибетца разрывалось на части, и всем не давали покоя одни и те же подозрения.

― Какова была официальная причина смерти Панчен-ламы?

Высокое кровяное давление. Это правдоподобное объяснение. Он был довольно полным человеком. Было бы странно, если бы он не страдал от повышенного давления.

― Но ваш дядя, Гьяяк Ринпоче, остался с Панчен-ламой в Ташилунпо после вашего отъезда. Что он рассказал о смерти Панчен-ламы?

Мне сказали, что после праздничного вечера Панчен-лама пожаловался на плохое самочувствие. Пришел врач и дал ему таблетку. На следующее утро очень рано его обнаружили в собственной комнате уже мертвым. Вероятно, это случилось ночью, во сне.

Но один момент в этой истории мне кажется непонятным. Помощник Гьяяка Ринпоче сообщил мне, что в то утро, когда они пришли к Панчен-ламе, его лицо было очень умиротворенным и красивым. Они стали молиться за него. Но когда китайцы узнали о его смерти, они прислали людей, которые пытались реанимировать мертвое тело в течение почти всего дня! До четырех часов пополудни! Они просто не оставляли его тело в покое. Зачем это было им нужно? Разве это не странно? С семи часов утра до четырех пополудни ― девять часов реанимации?

― А Ху Цзиньтао в момент смерти Панчен-ламы все еще был партийным руководителем в ТАР?

Да.

― И все слухи, так или иначе, связывали его с этим происшествием?

Да, но люди вскоре переключили свое внимание на выборы нового, Одиннадцатого Панчен-ламы. Это стало важнейшим вопросом.

― Окончательный выбор был сделан только в 1995 году ― почти через шесть лет после смерти Десятого Панчен-ламы. Почему понадобилось так много времени?

С самого начала этому процессу очень сильно препятствовало китайское правительство. Во-первых, они ясно дали понять, что намерены участвовать в этом процессе. На первых порах они казались открытыми для диалога с Далай-ламой. Они организовали две группы: политическую и религиозную. Я был назначен секретарем религиозной избирательной комиссии. Но была и проблема с тибетским обществом.

Прежде, чем я продолжу, мне следовало бы упомянуть о характерной особенности тибетцев. Когда речь заходит об отношениях между собой, у нас есть маленькая слабость. Мы думаем примерно так: "Я из Амдо, ты из У-Цанга, он из Кама; все мы разные ― сами по себе". Тибетцы не думают о себе как об одной больше семье. Так что, с самого начала в процессе выбора кандидатов за место Одиннадцатого Панчен-ламы наблюдалось некоторое региональное соперничество. Четырнадцатый Далай-лама и Десятый Панчен-лама оба были из Амдо, поэтому некоторые сказали: "В этот раз Панчен-лама должен быть из Лхасы, а не из Амдо". Члены тибетской религиозной комиссии в целом не были настроены на компромисс. Вдобавок ко всему Гьяяк Ринпоче, который изначально был главой тибетской религиозной комиссии и обладал огромным влиянием, заболел и был госпитализирован. С этого момента все стало развиваться от плохого к худшему.

― В чем заключалась ваша роль секретаря избирательной комиссии?

На первых порах моя роль была несущественной. У меня были другие обязанности. Но после событий на площади Тяньаньмэнь все перевернулось с ног на голову. Как вы помните, студенты вышли на массовые демонстрации. Волею судеб главным сторонником студентов, вышедших на площадь, среди китайских чиновников оказался Янь Минь Фу, поддерживавший идею о включении Далай-ламы в избирательный процесс. События на площади Тяньаньмэнь положили конец его карьере, а когда дым рассеялся, хрупкие переговорные отношения, установившиеся было с Далай-ламой, сразу же оборвались.

После событий на площади Тяньаньмэнь самым важным для китайского правительства стало сохранение стабильности. Настроения правящей верхушки делали невозможным продолжение сотрудничества с Далай-ламой для кого бы то ни было. И это настоящая трагедия. Если бы были хотя бы тайные контакты с Его Святейшеством, китайцы могли бы публично заявить, что они сами выбрали кандидата, и представить все так, будто это их собственная идея. Тогда, скорее всего, не возникло бы никаких проблем. Ведь сохранить лицо ― очень важно для китайского руководства.

Но этого не произошло. Кроме того, насколько я понимаю, произошло еще и недоразумение. Его Святейшество первым сделал публичное заявление [о том, что найдено перевоплощение], вероятно, потому что Дхарамсала хотела продемонстрировать, кому принадлежит решающее слово в выборе следующего Панчен-ламы. Китайцы пришли в бешенство, что значительно усложнило и так непростую ситуацию. В Пекине было созвано экстренное собрание. Приехали все ламы из религиозной комиссии. Прямо перед этим собранием один высокопоставленный партийный чиновник с несколькими своими помощниками обратился ко мне с вопросом: "Каково ваше мнение? Вы поддерживаете Центральное правительство или нет?" Я сказал ему, что, по моему мнению, следует разрешить Далай-ламе участвовать в избирательном процессе.

― Как отреагировали представители китайского правительства?

Они сказали, что это не обсуждается: "Вам повезло, что вы из Кумбума в Амдо. Были бы вы из Центрального Тибета, из монастыря Ташилунпо, у вас бы были сейчас серьезные неприятности. Больше никогда не говорите ничего подобного!"

В тот день я кое-что понял. Пока Панчен-лама был жив, я чувствовал себя как ребенок под защитой отца. Но во время этого разговора мне стало ясно, что отныне я сирота, лишенный родительской опеки.

― Как прошло экстренное собрание?

Все мы, участники религиозной группы, были вынуждены согласиться со всеми предложениями, внесенными Центральным правительством, которые включали: устранение Далай-ламы из этого процесса, а также проведение коммунистами церемонии с Золотой вазой, которая состоится в Лхасе, в храме Джокханг.

Скажу еще, что во время собрания ни один лама не проронил ни слова. Однако собрание снимали для телевидения, и вечером, показывая программу, наложили субтитры, которые гласили, что лама такой-то сказал то, а лама такой-то сказал это. Это была сплошная ложь.

― В вашей автобиографии вы описали напряженную и даже сюрреалистическую поездку в Лхасу.

Да, когда мы приземлились в аэропорту Гонггар, то увидели, что Центральное правительство действует в огромной спешке. Аэропорт кишел вооруженными солдатами Национально-освободительной армии. Как известно, аэропорт Гонггар находится в ста километрах южнее Лхасы. По пути от аэропорта до гостиницы в Лхасе вдоль дороги примерно в пяти метрах друг от друга выстроились вооруженные солдаты! На протяжении всего пути!

И такая напряженность сохранялась и дальше. Как только мы разместились в гостинице, нас всех созвали и предупредили: "Вы не должны покидать территорию гостиницы. Вам нельзя приглашать к себе друзей или знакомых. Будьте готовы собраться на церемонию без предварительного предупреждения. Если кто-либо из вас во время церемонии начнет протестовать, либо просто выражать недовольство, то наказание последует незамедлительно и без разбирательств".

Примерно между полуночью и часом ночи нас снова собрали. "Время ехать!" ― сказали нам, и уже к двум часам утра нас посадили в автобус и мы покинули гостиницу Лхасы. Дорога заняла не более пятнадцати минут. На этот раз солдаты Национально-освободительной армии стояли по обеим сторонам дороги плечом к плечу ― безликие люди в шлемах, в масках, с автоматами и щитами. Китайцы всеми силами старались придать этому событию историческую значимость.

Мы вошли в Джокханг. Главный зал храма был уже полон молящихся: высокие ламы, местные представители, монахи, занимающие важные посты в монастырях ― я даже не знаю, сколько времени они там находились. Внутри храма очень высокие потолки и поэтому довольно темно, несмотря на тысячи мерцающих лампад. Но когда мои глаза стали привыкать к темноте, я осознал, что по всему периметру главного зала плечом к плечу стояли полицейские в штатском.

Нашу группу провели к главному алтарю. Прямо напротив главного алтаря на почетном месте сидели высокопоставленные члены коммунистической партии из Пекина. Между ними и алтарем стоял большой стол. За правым краем стола располагалась другая группа менее важных чиновников. Нас, религиозных лидеров, сопроводили к левому краю стола и рассадили точно напротив правой группы чиновников. Мне досталось место во втором ряду. Кармапа сидел прямо передо мной и частично закрывал мне обзор. Для большинства из нас видимость была не очень хорошая. Везде курились благовония. Было тесно и темно, а на большом столе стояла Золотая вазал.

― Вы прежде видели когда-нибудь Золотую вазу?

Не думаю, что кто-нибудь из нас видел Золотую вазу прежде. Это китайская вещь, о которой упоминается в китайских исторических книгах, но вряд ли она когда-либо использовалась, во всяком случае, уж точно не в тибетских церемониях. В китайских храмах можно увидеть такие вазы с палочками внутри, их когда-то использовали, чтобы предсказывать будущее.

Та ваза, которую они привезли самолетом в Лхасу, была внушительной: больше баскетбольного мяча, с основанием, как у кубка. Внутри находился сосуд, в котором лежали три палочки из слоновой кости каждая длиной около 30 см и шириной около 2,5 см. Имена номинантов были напечатаны на бумаге ― все, кроме названного Далай-ламой, конечно. Монахи, следящие за алтарем (совсем другие ― не те, что обычно) приклеили бумажки к палочкам, поместили палочки в узкие золотые шелковые чехольчики и снова положили их в вазу.

Буми Ринпоче, президента Буддийской ассоциации ТАР, попросили выйти и выбрать палочку. Он выполнил сказанное и передал палочку главному чиновнику, который, изучив ее, передал ее следующему чиновнику и далее она прошла по цепочке через всех представителей Пекина.

Все транслировалось по телевидению. Когда мы позже смотрели это видео по телевизору, то сразу заметили, что выбранная палочка была немного длиннее других. У всех нас и до этого были подозрения, а увиденное их только укрепило.

― Значит, в Пекин вы вернулись в подавленном состоянии духа?

Это было безрадостное время. А немного позже, после нашего возвращения из Лхасы, китайское руководство предложило мне место наставника нового Панчен-ламы. Они сулили мне привилегии и власть, если я соглашусь. Конечно, это было не приглашение, это был приказ. Мне сказали: "В любом случае, вам придется стать его наставником, потому что ваш дядя, Гьяяк Ринпоче, был наставником предыдущего Панчен-ламы. Он прекрасно справился. Теперь вы должны сделать то же самое".

Я понял, что дальше пути нет. Единственное, что мне оставалось делать] ― это бежать за границу. Четверо моих ближайших помощников бежали со мной. Это был сложный побег. Сначала мы отправились на юг и, наконец, попали в Гавтемалу. Мы надеялись получить американские визы, но это заняло много времени. А до этого нам нужно было оставаться на чеку. Меня могли похитить и силой вернуть в Китай, или, как знать, что еще могло произойти? Наконец, мы смогли выехать в Америку. Это был 1998 год.

Я приехал в Нью-Йорк примерно в то же время, что и Далай-лама; он давал учение в Манхэттене. Я увидел Далай-ламу впервые за долгие годы после 1954, когда он ненадолго заезжал в Кумбум по дороге в Пекин.

― Вы лично встречались с ним в Нью-Йорке?

Да, и я был потрясен тем, что он мне сказал. Видите ли, до того момента, я думал только о том, чтобы поскорее вырваться из Китая, и надеялся, что с людьми, которых я оставил, не произойдет ничего плохого. Я действительно не думал о том, что мой побег мог означать для людей за пределами КНР.

Когда я встретился с Его Святейшеством, он сказал мне: "После моего ухода из Тибета ваш побег стал для китайцев самым чувствительным политическим ударом за все это время. Вам не следует критиковать или обвинять их в чем-либо. Не делайте этого. Постарайтесь сохранить с ними хорошие отношения. Напишите в Пекин и постарайтесь восстановить оборванную связь. Создайте эту связь”.

Я только что бежал! Менее всего мне хотелось возобновлять с ними контакт. Когда я совершал побег, то и не помышлял о каких-либо политических последствиях. Но Далай-лама был прав: хорошие взаимоотношения должны были принести пользу тибетскому народу, какими бы ни были мои личные чувства. Будущее тибетского общества важнее. Поэтому я написал в Пекин.

― Вы получили ответ?

Спустя некоторое время. Он был странным. Это было стихотворение, написанное тогдашним председателем Китая, Цзян Цзэминем.

― Председатель Цзян Цзэминь написал вам стихотворение?

Да, поэму о том, как прекрасен монастырь Кумбум. Там говорилось: "Здесь собрались сотни тысяч будд. Так почему же ты уехал?", или что-то в этом роде. "Город прекрасен на фоне Лотосовых Гор. Какое другое прекрасное место ищешь ты? У тебя был такой высокий пост в Китае. Разве в Америке тебя ожидает подобное место? Ты думаешь, что правительство в изгнании действительно поверит, что ты теперь на их стороне?".

― Это так Цзян Цзэминь приглашал вас назад в Китай?

Ну, да. Смысл был в том, что лучше бы мне вернуться. И действительно, китайцы держали для меня место еще пару лет, надеясь, вероятно, что я передумаю, хотя я и получил политическое убежище в Соединенных Штатах.

― С тех пор вы избегаете политики?

Да. Его Святейшество пригласил меня приехать сюда, в Блумингтон, два года назад, а Тибетский Культурный Центр (ТКЦ) ]― совершенно неполитическая организация. ТКЦ ]― это не антикитайская организация. Главный вопрос, который стоит перед ТКЦ ]― как нам сохранить тибетскую традицию и культуру в Америке 21-го века? Я не знаю. Это будет непросто. Но мы должны делать все возможное. Тибетский культурный центр ]― это место для исцеления и надежды.


TRICYCLE (Все фотографии предоставлены Тибетским культурным центром в Блумингтоне, Индиана)

Перевод Дмитрия Петренко