Перейти к части 1

Перейти к части 2

«Нравственность — лестница ко всем благим качествам;
основа, подобная [земле] — основе деревьев и прочего. Она
идет впереди всех благих качеств, как впереди всех идет
предводитель каравана. Она — провиант
для путников по опасным дорогам сансары;
оружие, уничтожающее врагов — омрачения; заклинание,
избавляющее от змеиного яда омрачений; мост, переводящий через реку зла».
Чже Цонкапа [1]

После перерыва мы продолжаем цикл, посвящённый природе нравственности. Большинство из нас выросло с убеждением, что эгоизм, агрессия, похоть, соперничество, лень, жадность, – это «низменное», животное; по мере развития мы обуздываем своё животное начало и порождаем высокие «истинно человеческие» качества – терпимость, альтруизм, спокойствие, трудолюбие, аскетизм… Если вы разделяете подобную точку зрения и действительно считаете, что с животными вас объединяют только негативные качества, что человеческие качества имеют совершенно другую природу, то вас ждёт масса неожиданных открытий.

Долгие тысячелетия человек был убеждён, что всё хорошее в нас от Бога, доброго начала, духа, света..., а плохое от Сатаны, злого начала, материи, тьмы… Мы, в свою очередь, поменяли бирки и покорно воспроизвели привычную дихотомию в новых декорациях – теперь это звучит так: всё хорошее в нас от человека, а плохое от животного. Если мы порождаем в себе человеческое и боремся с животным, то развиваемся, а если потакаем животному, то деградируем. К этому заблуждению пришито убеждение, что животное в нас от природы – эти негативные качества проявляются спонтанно, они примитивны и естественны, а человеческие качества сложные и «искусные» – мы должны проявить внутреннюю силу, развить самодисциплину, совершить духовную работу, чтобы они появились.

В настоящее время наука привела нас к возможности избавиться от подобных тяжких стереотипов. Почему тяжких? Потому что нелегко воспринимать себя как изначально «низкое» существо. Нашу жизнь не облегчает «знание», что каждый акт альтруизма зависит от волевого усилия – пусть и небольшого, но насилия над своей природой. Если вместо этой мрачной уверенности в собственной «низменности» мы обнаружим, что кроме эгоцентризма в нашей природе заложены ростки самых прекрасных качеств, то жизнь обретёт иной смысл! Созвучный тому, который мы ищем в буддийской идее о глубокой естественности сострадания. В наше скептичное время, отнюдь не лишними будут дополнительные подтверждения того, что сострадание и альтруизм являются частью глубокой природы человека.



В первой части этого цикла статей говорилось, что ни в одном другом вопросе мораль [2] не оказывается такой двуличной как в отношении животных. Будучи сам, по существу, высокоорганизованным животным, человек нарёк себя сверхсуществом и, опираясь на этот тезис, позволяет себе поступать с другими животными как ему заблагорассудится.

Затем мы кратко рассмотрели несколько основных мифов о качественном отличии человека от животных и пришли к наиболее интересному аргументу, который используется в качестве доказательства исключительности человека – нравственности. Таким образом круг замкнулся – мы начинали с несовершенства общепринятой морали и вернулись к ней же как главному доводу сторонников избранности человека.

В этой статье, мы попробуем разобраться в одной базовой характеристике живой материи – способности к кооперации. Сотрудничество, альтруизм, нравственность, – все эти качества служат лишь проявлением способности к кооперации на разных уровнях развития живых существ.

Зыбкая почва

Пытаясь определить «отличительные» черты человека, мы ступаем на зыбкую почву, где на каждый аргумент найдётся достойное возражение.

Разнообразные попытки найти единственную «уникальную» характеристику человека наталкиваются на встречные возражения, в результате чего диспут усложняется вокруг всё более тонких понятий. Можно привести массу «исключительно человеческих» характеристик: труд, юмор, самоирония, объём кратковременной рабочей памяти, коэффициент энцефализации… Рассмотреть их все физически невозможно не только по причине сложности, но и потому, что постоянно появляются новые теории и версии. Это непрекращающийся процесс и точку в нём поставят нескоро.

Анализируя способности животных, легко впасть в противоположную крайность, которой нередко грешат добросердечные, но малообразованные люди, и решить, что другие животные «не уступают» человеку. Достаточно сложно пройти между этими крайними точками зрения: антропоморфизмом, с одной стороны, и верой в исключительность человека, с другой.

Старания свести определение «человека» к окончательному набору характеристик напоминают анекдот из жизни Платона, который определил человека следующим образом: «Человек – существо двуногое, без перьев». На следующий день Диоген принёс ему живую ощипанную курицу и сказал: «Вот, Платон, твой человек». Пытаясь собрать «набор характеристик» человека, мы рано или поздно окажемся в той же ситуации, что и Платон перед ощипанной курицей.

Мораль – последний оплот защитников исключительности человека. Если аргументы об интеллектуальности животных кажутся раздражающими для нашего самомнения, то предположение, что нравственность имеет животное происхождение, вызывает удивление, недоверие и негодование порой даже у образованных и интеллигентных людей. Честная попытка разобраться в основах морали приводит нас в замешательство, потому что на этом пути человеку придётся узнать множество нелицеприятных новостей о том, что его лучшие качества на поверку оказываются не так уж альтруистичны и «человечны».

Из всех упоминавшихся выше «уникальных» присущих человеку черт именно мораль притягивает особенное внимание. Фактически, она создаёт наш личностный «профиль»: правила, которым мы будем следовать, укоры совести, впечатление, которое стараемся произвести, внутренний образ, которому пытаемся соответствовать… В качестве условий она требует наличия у нас всех остальных «признаков человека» (мы можем представить человека с интеллектом, речью, культурой и без нравственности, но не наоборот).

Кстати, спор двух философов не закончился демонстрацией ощипанной курицы. Платон подумал и добавил: «И с плоскими ногтями» [3].

Собирая разрозненные аргументы, чтобы доказать уникальность человека – интеллект, культуру, речь, – мы, подобно Платону, в ответ на возражения добавляем: «и с ногтями», простите, «с моралью».

Окончательная версия человека по Платону всё-таки выглядит более сложной: человек – обладатель бессмертной души, и кроме того «существо бескрылое, двуногое, с плоскими ногтями [3], восприимчивое к знанию, основанному на рассуждениях». Аристотель, ученик Платона полагал, что человек – это политическое (общественное) животное, обладающее речью и нравственностью. Как можно увидеть, за два тысячелетия, мы недалеко продвинулись – у древних присутствует практически весь перечень: знание (культура), рассуждения (интеллект), общественность, речь и нравственность.

Что ж давайте попробуем разобраться в этом щекотливом вопросе: что такое нравственность, откуда она взялась и действительно ли может быть определяющей чертой человека.

Старт

Начнём с самого начала: возраст Земли 4,5 миллиарда лет. Первая жизнь на планете появилась 3,5 миллиарда лет назад (возможно даже раньше – 3,8 млрд). Странное начало для исследования истоков альтруизма, не так ли? Однако не спешите с выводами. Время появления первого мнококлеточного организма неизвестно, сейчас по этому поводу ведутся споры, предположительно это произошло 1 млрд лет назад. Для нас важно, что одноклеточная жизнь в течение 3 млрд лет эволюционировала и оттачивала разные формы взаимодействия.

Например, бактерии миксококки [4] способны согласованно строить «башню» при наступлении тяжёлых времён. Если жизни колонии что-то угрожает, бактерии собираются в сгусток. Те бактерии, которые были в нижней части, трансформируются в ножку, удерживающую верхнюю часть. Верхние бактерии образуют головку, каждая из этих верхних бактерий покрывается особо прочной оболочкой и замирает – переходит в состояние споры. В таком виде они могут провести долгое время и переждать неприятности, чтобы потом, раскрывшись, дать начало новой популяции. Безусловно, что та часть «бактерий-альтруистов», которая образует ножку, гибнет ради тех, кто продолжит жизнь, спрятавшись в «башне». Находятся и «эгоисты» – такие, которые не сотрудничают для постройки плодового тела, но умеют занимать в нём правильное место – в верхней части. [5]

Некоторые одноклеточные способны коллективно охотиться – они совместно выделяют в окружающую среду ядовитые вещества и потом переваривают погибшую добычу. Другие объединяются в плотные группы ради передвижения. И в каждом таком примере находятся «эгоисты», пользующиеся плодами деятельности соседей.

Наблюдение за микромиром – сложное занятие, поэтому нет сомнений, что за три миллиарда лет одноклеточные выработали гораздо больше стратегий, чем мы можем подсмотреть в зрачок микроскопа.

Возникает масса вопросов. Почему альтруисты не вымерли? Ведь по логике, эгоисты должны были их просто вытеснить. В чём смысл альтруизма для жертвующего одноклеточного организма? Как жизнь на планете вообще смогла перейти к многоклеточности? И так далее…

Когда мы говорим об одноклеточных «альтруистах» и «эгоистах», то, конечно, иносказательно. Речь идёт о трансформациях живой материи. Эти действия не могут иметь «смысла» для их участников и наши предположения о том, что у жизни бактерий может быть смысл, отражает только нашу же необходимость как-то описать то, что мы видим. Живая материя размножается, гибнет, растёт, распространяется – это способ её существования. Она «пробует» разные формы для самораспространения и среди них такие, которые мы называем «эгоизмом». Речь идёт просто о двух разных способах увеличения биомассы – используя только себя или используя окружающих. Соответственно многие исследователи сознательно избегают таких ассоциативных определений как «альтруизм», чаще используются: продуценты и потребители, кооператоры и паразиты.

Нам важно понять, что две стратегии, из которых потом выросли такие сложные черты поведения как альтруизм и эгоизм, имеют под собой совершенно безличностные, «доморальные», и более того, досознательные способы биохимических реакций примитивных организмов на окружающую среду.

До того, как исследовать возникновение альтруизма в этическом смысле, нам нужно разобрать с тем, что он из себя представляет в биологическом. Эти два понятия отличаются. В этике альтруизм – действие, направленное на благо окружающих. В биологии альтруизм – любое действие организма, направленное не на получение собственной пользы, а совершаемое ради размножения других организмов популяции. Сначала рассмотрим биологический вариант. Именно он был прародителем. Нас интересует, почему он вообще появился, как развивался и как привёл к тому, что теперь заботит человека, – этике.

Тупик?

Гонка вооружений между кооператорами и паразитами длится почти четыре миллиарда лет. Когда-то вся жизнь на планете представляла собой участки такой битвы одноклеточных. Кооператоры совершенствовали способы защиты. Они научились создавать колонии. Возможно, вы видели медленно ползущий слизевик? Это не организм. Точнее, это не один организм. Это колония амёб, объединившихся для путешествия «в поисках лучшей жизни».

В колониях часть клеток часто приспосабливалась выполнять определённые функции (то есть, перед нами прообраз многоклеточного организма). Однако этот путь вёл в никуда. Точнее по проторенной тупиковой дорожке. Колония несла на себе проклятие одноклеточной жизни – как бы хорошо не защищались кооператоры, эгоисты тоже не дремали, совершенствовали методы обмана и проникали даже в самые укреплённые бастионы.

Для того, чтобы выбраться из тупика, природе необходимо было неординарное решение. И оно появилось – многоклеточность. Логично размножить себя самого и сотрудничать с собственными копиями – без привлечения других вообще. То есть, создать колонию, состоящую из потомков одной единственной клетки. Просто взять и отсечь всех нахлебников!

Если задуматься – гениально простое решение. Паразиты отсечены раз и навсегда. Генетически идентичные клетки специализируются и выполняют функции, необходимые для дальнейшего размножения, гораздо лучше, чем случайные соседи по колонии. Куда ни взгляни – сплошные выгоды!

Итак, в какой-то момент появилась мутация, в которой разделившийся одноклеточный организм не образовал две независимые клетки, а сохранил между ними связь.

Переход к многоклеточности был непростым и долгим, но в результате появились мы. Казалось бы, бой между кооператорами и обманщиками был выигран раз и навсегда. Кооператоры организовали многоклеточные организмы, в которых группы клеток специализировались и выполняли различные функции. Одни клетки образовывали покровы, другие опору или движение, третьи питание… Любой многоклеточный организм представляет собой колонию генетически одинаковых клеток, которые реализовали программу одноклеточных альтруистов в максимальной форме – все они пожертвовали возможностью размножаться ради других членов колонии – половых клеток (помните «башню» миксококк, создававшуюся с такой же целью?). Даже такое сложное существо как человек онтогенетически является колонией высокоспециализированных клеток, развившихся из одной-единственной клетки – зиготы. Каждый из нас в определённый момент своей жизни представлял собой одну клетку. Как у любого одноклеточного существа, у её генов была только одна способность – тиражироваться. Зигота делилась, некоторые клетки становились скелетом, другие – мышцами, третьи – нервной системой…

Казалось, с переходом к многоклеточности клетки-альтруисты победили раз и навсегда. Так оно и есть. Но только на уровне клеток. Потому, что ситуация повторилась на следующем уровне – на уровне организмов! Многоклеточные организмы воспроизвели противостояние паразитов и кооператоров. Потом оно повторилось на уровне популяций, потом на уровне вида, на уровне человеческого сознания, на межчеловеческом, на межкультурном… Нам придётся свыкнуться с мыслью, что эта борьба будет воспроизводиться на всех следующих уровнях, о которых мы знаем, и, возможно, продолжается на тех уровнях, о которых нам ничего не известно.

Чуть более близкий «альтруизм»

Начиная говорить о многоклеточных, мы попадаем на привычную почву. Большинство знает, что самый яркий и затасканный пример альтруизма – медоносная пчела. Человеку со школьным уровнем биологии, взаимоотношения «эгоистов» микромира и вселенские баталии, происходящие в объёмах капли воды, кажутся невероятными. Гораздо привычнее рассуждать об альтруизме существ, которых можно увидеть, в которых можно предполагать некий смысл. «Бактерии-альтруисты» звучит как-то эпатажно, то ли дело – пчёлы, муравьи!

Борьба кооператоров с паразитами завершилась логичным решением – кооператоры образовали максимально защищённое сообщество – многоклеточный организм. Что дальше? Очевидно, что генетически однородный организм будет заинтересован распространить свои гены. Для этого нужно, чтобы выжило как можно больше потомков.

Многоклеточный организм растёт, питается, выживает и размножается – всё это он старается делать как можно лучше, и ради этого вступает в соревнование с такими же. Ну… то есть ведёт себя… как эгоист.

Очевидно, что первые многоклеточные организмы были эгоистами. Более того, количество видов животных, живущих по эгоистической программе подавляюще велико. Повторим ещё раз: многоклеточные организмы, образованные клетками-альтруистами, почти всегда ведут себя как эгоисты.

К счастью для нас, этим дело не закончилось. Некоторые животные стали заботиться о потомстве. Другие пошли ещё дальше – стали заботиться о родственниках, потому что у них частично сходные гены. А некоторые даже и о соседях – чем ближе окружение, тем больше вероятность общих генов.

В итоге, на планете появились новые виды, которые смогли наладить сотрудничество и продемонстрировать все спектры альтруизма. Эти виды оказались крайне успешны – при том, что количество таких видов невелико, их суммарная биомасса на порядки превышает таковую у эгоистических видов. Два наиболее «тяжёлых» примера – это муравьи и человек.

Медоносные пчёлы и муравьи живут группами ближайших родственников – они сёстры. Кроме сестёр, там ещё есть мать и совсем немного братьев. Таков состав муравейника и улья. Если мать умирает, то сёстры выбирают одну, которой делегируют функцию размножения, и та производит племянниц, постепенно замещающих сестёр. Естественно, что пчела готова положить жизнь за ближайших родственников. С точки зрения её генов (как информационной величины) лучший шанс растиражироваться – это обеспечить размножение матери улья. При этом с точки зрения отдельной пчелы как организма – она теряет всё. Она не живёт своей жизнью – только в жесточайшем подчинении интересам улья. Она не размножается, она даже не выживает – готова в любой момент умереть, если в улье слишком много ртов или нужно вступить в борьбу с опасностью.

С учётом всего перечисленного «альтруизм» общественных насекомых уже не кажется чем-то очевидным. Это скорее похоже на «альтруизм» клеток многоклеточного организма – в том числе наших собственных.

По ходу эволюции конкурентное преимущество получали многоклеточные организмы, заботящиеся о своём потомстве и родственниках. Развитие сотрудничества на уровне насекомых оттачивалось в течение невообразимо долгого времени. Появление млекопитающих, обладающих качественно другой анатомией, породило новые формы сотрудничества. Например, групповой альтруизм, который отличается от альтруизма насекомых тем, что в группе большинство соседей не являются генетически близкими родственниками. Группы с повышенным количеством альтруистов будут выживать и размножаться быстрее как в тяжёлых условиях, так и в прямом столкновении с другими группами того же вида.

Попробуем обрисовать ситуацию с учётом вышесказанного: внутри популяции существует конкуренция и индивидуальный отбор – он способствует эгоизму; в результате особи, успешно преследующие свои эгоистичные интересы, оказываются в выигрыше – постепенно их количество повышается. Но если случаются кризисы – изменения среды, столкновение с хищниками или конкурентами, – то выживают популяции с бОльшим количеством альтруистов. Эти популяции увеличиваются, отпочковывают дочерние – тоже с увеличенным количеством альтруистов, и таким образом, поддерживается динамический баланс между эгоистами и альтруистами.

У сложных организмов противостояние эгоистов и альтруистов, знакомое нам из одноклеточного мира, обрело сложность и завораживающую интригу. По логике, если популяция живёт в хороших условиях, то подобно тому, как в мире бактерий, количество альтруистов должно периодически сходить на минимум. А оказалось, что нет. Многоклеточные альтруисты научились защищаться гораздо успешней, чем одноклеточные. Кроме того, у высших приматов нет фиксированного процента эгоистов и альтруистов – между явными представителями есть подавляющее количество ситуативных и переменчивых.

Группы альтруистов выработали множество механизмов защиты от нахлебников. Каким образом должно происходить сотрудничество альтруистов, чтобы защититься от эксплуатации?

Теория, объясняющая примеры неродственного альтруизма, получила название реципрокного (взаимного) альтруизма. В простом варианте её можно изложить следующим образом: существа, способные запоминать представителей своей группы, будут помогать друг другу, в надежде, что их помощь вернётся в виде ответной услуги. Чтобы лучше объяснить, как именно это проявляется в природе, часто используется пример летучих мышей-вампиров. Они ведут ночной образ жизни, вынуждены селиться большими колониями в тех местах, где можно спрятаться на целый день, и в дневное время, помимо сна, у них достаточно времени, чтобы заводить знакомства. Жизнь этих милых млекопитающих нелегка – далеко не каждый день получается напиться крови. В тех случаях, когда охота провалилась, летучая мышь может рассчитывать на помощь удачливых соплеменников, которые отрыгнут ей часть своей добычи. Но если пострадавший перед этим был уличён в эгоизме, то у него впереди голодные времена. Альтруизм мышей-вампиров описал Джеральд Уилкинсон в 1983 году после экспедиции в Коста-Рику. Согласно его исследованиям, старые особи остаются голодными в 10% вылетов, тогда как молодые в три раза чаще. Если мышь голодает, то смерть может наступить после 60 часов.

Взаимность обнаружили у верветок, дельфинов, белок и многих других. Анализируя примеры подобной кооперации, мы уже вплотную приблизились к тому, что привыкли подразумевать под «альтруизмом». Очевидно, что отношения такого рода возможны только у высокоорганизованных общественных существ. Теория взаимного альтруизма была сформулирована Рообертом Триверзом после поездки в Африку, где он наблюдал за взаимоотношениями бабуинов.

Триверз издал статью, в которой объяснял принцип взаимного альтруизма: даже для эгоистичного индивида выгодно оказывать услугу, если цена услуги меньше, чем возможное ответное благодеяние. На примере рукокрылых вампиров, это можно показать следующим образом: небольшая порция отданной крови ничего не значит для сытого и объевшегося счастливчика, но для того, кто получает, она может оказаться спасением (если он не ел несколько дней). Получается, что стоимость небольшого количества отданной еды совершенно непропорциональна – для отдающего это малость, а для принимающего очень много. В следующий раз они, возможно, поменяются местами.

Промежуточный вывод

Живая материя демонстрирует две тенденции – кооперацию и эксплуатацию. Эти тенденции проявляются с самого зарождения жизни как таковой. Их противостояние приводит ко всё более сложным формам существ. Появление многоклеточных организмов было находкой альтруистов в стремлении защититься от паразитов. На каждом новом витке борьба выходила на качественно новый уровень. Очевидно, что альтруизм насекомых и птиц – разный, что альтруизм млекопитающих совершенно отличен от всех остальных и, наконец, что внутри класса млекопитающих он тоже отличается. Сравнивая эти отличия, мы увидим, как обрели свой собственный – человеческий альтруизм.
У млекопитающих, и особенно у приматов, борьба альтруистов и эгоистов приобрела сложность, которая превышает нашу способность к пониманию. В какой-то момент противостояние перешло на виртуальный уровень — внутрь сознания высших обезьян. В каждом общественном примате есть наследственная «прошивка» как эгоизма, так и альтруизма. На уровне человеческого общества сражаются уже не столько отдельные организмы, сколько идеи, контролирующие человеческое сознание и поведение. Внутри наших умов эгоизм сражается с альтруизмом.

Для понимания того, как произошёл человеческий альтруизм, нам нужно познакомиться с несколькими принципиальными понятиями. Это эмпатия, парохиальность, чувство справедливости и репутация.

Но об этом мы поговорим уже в следующей статье.

Евгений Бульба

Примечания
[1] Ламрим-ченмо.Т.1. С. 449
[2] Здесь и далее «мораль» и» нравственность» будут применяться как частичные синонимы. Под «моралью» будут пониматься выработанные обществом представления о добре и зле, а под «нравственностью» – то, как эти представления усвоены (реализованы) конкретным человеком.
[3] То, что в последней версии присутствует это «с ногтями», даёт повод полагать, что данный анекдот действительно мог иметь место.
[4] Чаще для иллюстрации сложного взаимодействия одноклеточных приводят более сложные организмы – миксомицет (относящихся к амёбам). Но нам интересно понять, на какой стадии эволюции проявляется сотрудничество. Примечательно то, что оно есть уже у бактерий, то есть на раннем этапе развития жизненных форм.
[5] Марков А. Рождение сложности. М.: Астрель. 2010.