Его Святейшество Далай-лама входит в главный храм в Дхарамсале, Индия, где он сделает
безапелляционное заявление об окончательном отказе от политической власти.
19 марта 2011. Фото: Тензин Чойджор (Офис ЕСДЛ)

На фоне прокатившихся по странам Ближнего Востока массовых выступлений за свободу от автократии, разительным контрастом выглядит картина, наблюдаемая нами в тибетском сообществе. Несгибаемый сторонник «народовластия» пытается низложить самого себя, а народ умоляет его остаться. Снова и снова Далай-лама, более радикально и менее романтически настроенный, чем многие из его последователей, пытается уйти от власти, а его соотечественники ищут способы помешать ему осуществить свое намерение. Обычно для тибетцев слово Далай-ламы закон, но это, похоже, уникальный случай, когда они идут наперекор своему лидеру. И вот теперь, накануне важных для тибетского сообщества в эмиграции выборов в правительство, Далай-лама объявил, что окончательно слагает с себя политическую власть, а тибетское правительство приняло эту отставку, хотя она и вызвала беспокойство у многих людей во всем мире, а кое-кто даже увидел в ней признаки заката целой эпохи.

В действительности заявление Далай-ламы это лишь продолжение того, о чем он говорит на протяжении уже многих лет, разве что формулировки стали жестче: политическое руководство тибетским народом (по меньшей мере, в эмиграции) должно осуществлять выбираемое демократическим путем правительство в эмиграции, для создания которого в Дхарамсале, на севере Индии, Далай-лама приложил столько усилий (выборы нового премьер-министра должны состояться 20 марта); в переходный период к эпохе после правления Далай-лам, сам он будет исполнять роль лишь «старшего советника»; и, что самое важное, наконец-то произойдет разделение духовной и светской власти в Тибете. Выступая с ежегодным обращением к тибетцам по случаю годовщины тибетского восстания против Китайской народной республики 10 марта 1959 (день, который часто знаменуется выступлениями протеста), Далай-лама упомянул и о своей предстоящей «отставке». По его словам, с самого юного возраста он был уверен, что церковь и государство должны быть разделены, и что судьба тибетского народа должна быть в его собственных руках.

Демократия, как ее понимает Далай-лама, прекрасно согласуется с основными принципами буддизма – самоуправлением и ответственностью. Именно эти отличительные черты современного мира может и должен перенять Тибет, так долго находившийся в изоляции. И очень разумной выглядит мысль, что голоса всех тибетцев весят больше, чем голос одного единственного – эта логика так импонирует ученому и просто обычному человеку, каковым и является Далай-лама. Кроме того, в июле этого года четырнадцатый Далай-лама отпразднует 76-летие, и совершенно очевидно, что сегодня, когда 98% тибетцев (а всего их около шести миллионов) живут в Китайской народной республике в условиях всеобщих репрессий и отсутствия политических прав и не имеют возможности непосредственно общаться с тибетскими лидерами в эмиграции, институт Далай-лам больше не может функционировать как прежде. Пекин уже объявил «вне закона» реинкарнации, не одобренные правительством, и, если не заявил официально, то ясно дал понять, что как только нынешний, четырнадцатый, Далай-лама скончается, именно китайские власти займутся поисками его следующего воплощения.

Едва обосновавшись в Индии после ухода из Тибета в 1959, Далай-лама разработал новую конституцию для тибетцев, живущих в Тибете и за его пределами, одна из статей которой оговаривает возможность импичмента Далай-ламе в случае необходимости (надо ли говорить, как тибетцы протестовали против именно этой статьи). И с тех пор он последовательно сужает свои полномочия – сперва в Дхарамсале создали парламент, затем избрали кабинет министров, а с 2001 всенародно избирают премьер-министра (калон-трипу, как называют его тибетцы). Оба раза на выборах, в 2001 и в 2006, бесспорным победителем становился смиренный монах Самдонг Ринпоче, чья приверженность принципам Ганди так соответствует политике Далай-ламы.

Далай-лама постоянно настаивал на том, чтобы тибетский премьер-министр и другие правительственные чиновники стали лицом тибетской политики на мировой арене. Но, конечно, никто из них (в крошечной общине эмигрантов, насчитывающей 150 000 человек или около того) не обладает в глазах мирового сообщества ни естественной харизмой, ни репутацией Далай-ламы. С этой точки зрения Тибет, как, впрочем, и Китай, в какой-то степени находится под воздействием необычайного обаяния и авторитета нынешнего Далай-ламы. Что до членов Тибетского молодежного конгресса, который призывает к более решительным шагам в отношении Пекина, в противовес тибетскому правительству в эмиграции, следующему рекомендациям Далай-ламы, то они традиционно находятся в лояльной оппозиции.

В то время как тибетские эмигранты, особенно живущие в западных странах, осознают необходимость мобилизовать все ресурсы, а не дожидаться смерти Далай-ламы, появляются признаки того, что тибетское правительство может начать более активно участвовать в официальных обсуждениях с Пекином, которые до настоящего времени целиком находились в ведении представителей Далай-ламы. Далай-лама надеется, что с каждым годом его правительство в эмиграции будет становиться все более и более самостоятельным органом (избираемым тибетцами, живущими во всем мире). В преддверие выборов нового премьера 17 кандидатов, из которых трое женщины, вели упорную предвыборную борьбу, в результате которой осталось лишь трое претендентов. Двое из них, 62-летний Тензин Намгьял Тетхонг и 64-летний Таши Вангди не новички в политике, они проработали в правительстве в эмиграции более десяти лет. Третий, 43-летний Лобсанг Сангэ, юрист, получивший докторскую степень в Гарварде, склонен прислушиваться к призывам о «самоопределении» Тибета - тема, которую Далай-лама старается избегать, но которая очень популярна среди более радикальных представителей молодого поколения тибетских эмигрантов. (Примечательно, что диссертация Сангэ была посвящена как раз вопросам демократии и тибетского правительства в эмиграции).

Тибетцы в Нью-Йорке, Вашингтоне, Торонто и других городах впервые с такой энергией и очевидным воодушевлением перед лицом новых возможностей принимали участие в дебатах между тремя кандидатами. В поддержку кандидатов создавались эффектные вебсайты (например, Таши Вангди сравнивали с профессором Дамблдором из саги о Гарри Поттере). При этом все вышедшие в финал претенденты – миряне. (Тибетская хартия позволяет премьер-министру находиться на посту лишь два срока, так что любимцу старшего поколения Самдонгу Ринпоче в любом случае переизбираться уже нельзя). Пришла демократия и в соседний с Тибетом Бутан – после того, как четыре года назад король буквально навязал ее народу против его воли; в Непале тоже наблюдаются признаки демократизации. Далай-лама чувствует, что процесс уже больше нельзя затягивать, и нужно подтолкнуть свой народ к самоуправлению, пока он сам еще здесь и может, в случае необходимости, предложить поддержку и собственный опыт.

Легко понять, почему тибетцы так долго держатся за руководство Далай-ламы, как если бы ему они доверяли больше, чем себе. Он – их единственный правитель на протяжении более чем семидесяти лет, и единственный тибетец, который в свое время имел дело с основателем современной Индии, пандитом Неру, а также целый год путешествовал по Китаю и лично встречался с Мао Цзэдуном. Он – один из последних символов того Тибета, который просуществовал триста лет до того, как шестьдесят лет назад китайцы пересекли его восточную границу. И, конечно, для тибетцев Далай-лама это воплощение Ченрези, бога сострадания, и мало найдется верующих буддистов, которые станут прислушиваться не к богу, а к политическому лидеру, пусть даже избранному ими самими.

Дар политика у Далай-ламы опирается на здоровый прагматизм и монашескую привычку смотреть далеко вперед (частично, конечно, это объясняется тем, что, даже будучи действующим правителем, он никогда не был заложником избирательных циклов). И когда он говорит миру, что его заботит не личная судьба Далай-ламы, а благополучие тибетцев, он предельно точен: нынешний Далай-лама когда-то умрет, а институт Далай-лам, возможно, уже утрачивает свою актуальность. Зато есть надежда, что тибетцы, как народ, просуществуют еще долго. Но без опыта политической самостоятельности они не смогут эффективно управлять, даже если когда-то придет день, и изгнанники вновь вернутся в Тибет.

Конечно, как духовный лидер, Далай-лама никогда не уйдет в отставку. Он также не может отказаться от следующего перерождения, как мы не можем изменить свой состав крови или ДНК. До тех пор пока Далай-лама здесь, трудно представить, чтобы премьер-министр взял над ним верх (хотя, конечно, все больше и больше тибетцев вдохновляются призывами к более сильной позиции, даже конфронтации, в отношении Пекина, и критикуют политику «Срединного пути», пусть и не позволяют себе критиковать ее автора). Но Далай-лама также ясно видит и признает, что для политического руководства может потребоваться совсем другая подготовка, чем для руководства духовного, и объединение этих двух составляющих в одном лице может привести к путанице. Три года назад я сказал ему, что некоторым появление в мире политики человека с широкими взглядами и моральной чистотой монаха кажется живительной струей. На что он ответил мне, что в каких-то случаях это действительно может быть полезно, но не должно становиться широко распространенной практикой.

Одна из примечательных особенностей международной деятельности Далай-ламы заключается в том, что любое его политическое заявление адресовано, как правило, сразу нескольким аудиториям, не только 6 миллионам тибетцев, живущих в Тибете, с которыми он практически не может встретиться, но и правительству Китая, с которым ему также не удается поговорить лично. Объявляя о своей отставке за десять дней до выборов, Далай-лама призывал своих сограждан тибетцев воспользоваться моментом и одновременно напоминал китайскому руководству, что как бы оно ни старалось подорвать или нейтрализовать институт Далай-лам, политическое лидерство, по крайней мере, для тибетцев в эмиграции, всегда будет вне пределов досягаемости Китая, в Дхарамсале. В своем обращении он выступил заботливым родителем, оставляющим наказ: «Я скоро уйду (пора начинать самостоятельно заботиться о себе)», и мудрым стратегом, обращающимся к тем в Пекине, кто ему не доверяет: «Вы думаете, я представляю для вас угрозу или препятствую установлению более хороших отношений между вами и тибетцами? Я отказываюсь от официальной власти. Станете ли вы теперь более конструктивно вести переговоры?».

Вряд ли Китай будет когда-либо сильно озабочен правительством в эмиграции, расположенным в предгорьях Гималаев в Индии и представляющим всего 2% тибетцев. Но уход Далай-ламы от официального политического руководства должен был также показать Китаю, что с его смертью проблема Тибета никуда не исчезнет, а оставшиеся тибетцы будут настаивать на урегулировании вопроса (скорее, мирном, путем переговоров), и среди них по-прежнему будут сторонники более радикальных мер, о которых часто можно прочитать в прессе. А живущие в самом Тибете по-прежнему ждут, что из Пекина к ним наконец-то придут основополагающие права человека, прозрачность и подлинная демократия. По сообщениям из Дхарамсалы, 16 марта 21-летний тибетский монах совершил акт самосожжения напротив своего монастыря в провинции Сычуань, чтобы выразить протест против китайского правления и, возможно, чтобы воодушевить тибетцев на восстания, подобные тем, которые совсем недавно прошли в Египте и Тунисе.

Пико Айер
The New York Review of Books. Blog
Перевод Натальи Иноземцевой